Не-Русь (СИ)

«Неужто»? — Ужто. Встречал. Людей. Не таких, но схожих. Силой души своей. Силой, добротой, беспощадностью… Самостью. Но… и они другие, и я не тот. Время. Моё личное время для… уже ушло.

Тю… Уймись деточка. Ты — не такая. Не обижайся. Ты — другая. А вот какая…? Тебе решать. Ныне ты себя сама лепишь. Пока молодая. Что слепишь — то и похлебаешь. Иди, егоза, притомился я сегодня. Сказки сказывать да былое вспоминать.

Глава 336

«Жизнь — это то, что происходит пока ты строишь планы» — есть такая мудрость. Пока я строил планы — вокруг шла жизнь. Которая заставляла эти планы менять: сразу же после обеда приехал Сигурд. Сам.

Именно так: совершенно нагло прискакал к нашему лагерю. Осмелился. Правда, в полном доспехе и семью одоспешенными нурманами. Оглядел внимательно наш абсолютно мирный воинский стан, слез с коня, снял шлем. И высыпал передо мной мешочек с серебром. Среди разнообразных монет и кун были несколько простеньких украшений. Серёжки Цыбы, серебряный крестик Любавы… Сам дарил… Цацки живут дольше своих хозяек…

— Двое моих людей… они нарушили приказ… они мертвы.

Вот так.

Радость? Нету у меня радости по этому поводу. Скорее — раздражение. От непонимания.

Он рубит хвосты? Сперва монашек с перерезанным горлом, теперь — исполнители? Так боятся меня? — Не может быть. Я — вонький, но не настолько убойный.

Боголюбского опасаются? — Вполне возможно. Но моё влияние на князя — ничтожно. Убедить Андрея начать сыск на походе… среди «янычар» — княжьих гридней… Вряд ли…

— Сядь. Расскажи.

Сигурд не сел — говорил стоя. На дистанции чуть больше удара полуторником. Хотя у меня вокруг ничего такого… И не поднимал глаз.

— В Мологе, когда мы с тобой… Я приказал своим — не трогать твоих. Таково моё слово. Вчера… пока я был на пиру… моим людям приказали… сделать это. Им — хорошо заплатили. Три цены. Им сказали, что это — твоя рабыня. На виру хватит и ещё хорошо останется. Вира и взятое — вот.

— Вот как… И за что же ты… казнил? Своих воинов?

Сигурд резко вскинул голову. Зло посмотрел мне в глаза. И с нажимом произнёс:

— Они мне племянники! Были. Родная кровь! Казнил… За неисполнение моего приказа. Для них только моё слово — закон! Думающие иначе… — другие умерли раньше.

Понятно. Сохранить своё подразделение, «свою стаю» за тридевять земель от родины можно только при условии чёткой управляемости. Иначе — среди чужих умрут все. Люди скажут: «они все такие». И убьют не разбираясь.

«Три цены»… По «Русской Правде» цена убитой рабыни — 6 гривен. Вира за убийство свободной женщины — половинная, 20. Обе девушки — свободные — я старюсь побыстрее снимать ошейники с моих людей. Личный бзик у меня такой.

Забавно, нурманов ещё и кинули.

— Она — не рабыня. Она свободная женщина. Вира — 20 кунских гривен. Твоих людей обманули.

— Что?! Обманули?! Моих?!! Убью…

Обман воина — достойная причина для скоропостижной смерти обманщика.

— Ты собрался мстить своему князю?

— Кому?! С чего это? Серебро давал княжий спальник… Пёс смердячий! Он-то и утаил…

Проболтался. Понял. В ярости на свой прокол — схватился за рукоять меча. Его всадники — мгновенно повторили. Порубят, нафиг, сгоряча. Весь пляж мясом закидают.

Уточняю: Окский пляж — нашим мясом. Неэстетично…

— Спокойно, Сигурд. Спальник — твой. Только расспроси — кто ещё был в деле. Вон у меня — Ноготок. Профессиональный кат-правдоискатель. Возьми с собой. Для однозначности. А ты пришлёшь мне серебро. Всё серебро по этому делу: ни один человек не получит прибыли от смерти моих людей.

Сигурд недовольно поплямкал, по обычаю своему, губами. Осмотрел поднявшегося Ноготка. Конечно, посторонние ему не нужны. Ну совсем! Отказать? Оставлять у меня сомнения… в его чести, в его слове… И отдавать серебро… на спальнике и ещё взять можно. Но есть вопрос. Более важный:

— Ты отказываешься от мести?

— Твоим? — Они мертвы. Тебе? — Ты приехал сам. Спальнику? — Ноготок поприсутствует, подтвердит участие и удостоверит… наказание. Мстить Володше… На Святой Руси месть князю называется изменой. Да, Сигурд, я отказываюсь от мести. Я — мирный человек, я — не мститель. Я только… дезинфектор.

— Что?!

— Увидишь.

Я уже рассказывал о неприкосновенности рюриковичей на Руси. Убить русского князя можно только в прямом открытом бою, в столкновении армий. Так был смертельно ранен Изя Давайдович под Киевом, так разрубили шлем на голове Андрея Боголюбского и посекли до неузнаваемости доспехи Изи Блескучего в битве на речке Рутец.

Только — прямой бой. Рубка княжьих дружин. Всё остальное — не кошерно. Табу, ай-яй-яй. Мучительная смертная казнь и всеобщее осуждение. Судьба Петриллы, отравившего Долгорукого — например. Уже и декабристы, обсуждая цареубийство, были готовы пойти на это, но с обязательным осуждением и вечным изгнанием исполнителя.

Только… я же дерьмократ и либераст! И мне на рюриковизну — плевать. И ещё мне плевать на табу, кашрут, шариат, завет, обычаи и это… всеобщее.

«Нет власти аще от бога!». — Бог? Пшёл в задницу! Вместе с такими властями.

Сигурд снова плямкал и думал. Он — в службе. Он — присягал Володше. Не сообщить князю об угрозе «жизни и здоровью» — измена. Его долг — защищать государя. Зарубить злонамеренного во избежание. Прямо тут же! Как и требует присяга.

Но этот… лысый пащенок… Он же отказался от мести! Пугать своего сюзерена появлением в войске дезинфектора…? А что это значит? Это представляет опасность? Звучит как-то… римско-католически. Может, в монахи решился податься? Надо знающих людей сперва поспрашивать…

Учите слова, ребята. И — смыслы. А то экстренная иллюминация субъекта, проводимая методами детерминированной деструкции с последующей нативной диссипацией до минерально-газообразного состояния… может оказаться для вас избыточно спонтанной.

Уехали нурманы, ребята занялись текучкой, а я… пытался не вспоминать Любаву, пытался придумать «обеззараживание» Володши… И то, и другое получалось плохо.

Тут прибежал Басконя и начал круги нарезать:

— Тебе чего-то надо?

— Я… эта… тут вот… спросить хотел… а то они тама… ну… все…

— Кор-р-роче!

— Ты когда Володшу зарежешь?

— ?!!!

— Ну… народ-то… все всё уже… теперь этот пошёл… твой… ну… хто-там-лизатор… Ставки делают.

— К-какие?!

— Дык… Немаленькие. Кто — на: зарежешь или нет. Кто — когда. Одни говорят — нынче. Другие — в первом бою. Ты бы это… опять же втрое возьмём! Только скажи когда.

Интересно: когда конь рвёт сердце и мышцы свои на дерби, он понимает, что для зрителей это просто развлечение? Просто способ погорячить кровь, выиграть денежку…

Забавный у нас народ живёт. Именно, что русский. Ведь все знают, что князей резать нельзя! Совсем. От слова «вообще». Или — наоборот? В смысле слов.

Грех, злодейство, душегубство и измена с преступлением. Они в этом — убеждены. Уверены до глубины души. Исконно-посконно. С дедов-прадедов. И при этом готовы ставить собственные деньги против собственных убеждений.

Типа: мы, конечно, закон — знаем. И испытываем полный одобрямс. В смысле — осуждамс. Но если вдруг… Тогда — разбогатеем. Или — соседу нос утрём. А то — хоть поглядим на редкость. А? Хоть одним глазком? Оно конечно — не кошерно. Ну совсем! Противу Господа нашего, Закона Русскаго и дедов с прадедами… Но если вдруг… — позовите посмотреть-полюбоваться.

— «Кто нас обидит — и полгода не проживёт» — запомнил? Русская народная мудрость. От этого и пляши.

— А вот конкретнее? А вот, к примеру, завтра…?

— Пляши. Отсюдова быстро.

И Басконя «сплясал» от меня быстренько. Но не далеко. Помочился в Оку, почесал в затылке, пришёл к какому-то решению, радостно хмыкнул и побежал искать Николая — я тому всю отрядную кису отдал.

Люди не трогали меня. Относились как к тяжелобольному. Обе хоругви, тверская и смоленская, как-то совместно сами управлялись с обычными делами. Ивашко у смоленских и Резан у тверских, то — фыркая друг на друга, но чаще — советуясь и подсказывая, готовили отряд к продолжению похода. Так, с единым мнением, они пришли ко мне с вопросом о раненых: