Волонтер: Неблагодарная работа

Государь рукой показал на лавку, предлагая вошедшим сесть. Затем покосился на Меншикова, давая понять, что и ему стоило бы к ним присоединиться. Загасил трубку и проговорил:

– Ну, что вы готовы на счет золотаря мне поведать?

– Пусть сначала мои отчитаются, – потребовал Ромодановский, – а уж потом мы твоего человека послушаем.

– Ладно, – согласился Петр. – Говори полковник. Квятковский растиснул пуговку на воротнике епанчи.

– С золотарем я встречался только раз, – молвил он, – по просьбе Ельчанинова должен был организовать встречу с гончарами и пушкарями.

– Пушкарями? – уточнил Петр.

– Пушкарями, – подтвердил полковник. – Вот только разговор касался не их прямых дел. Его интересовало, смогут ли те изготовить чугунные трубы.

– Трубы? Зачем?

– Он мечтает изменить систему канализации, – вставил Ельчанинов.

Петр гневно глянул на него. Он уже было хотел сделать замечание, что того не спрашивают, но передумал.

– В смысле?

– У него проблемы возникают во время работы…

– Я в курсе.

– Он хочет, чтобы отходы со второго этажа, по трубам попадали в выгребную яму.

– Вот даже картинку нарисовал, – проговорил Аким, вытаскивая из-за пазухи скомканный листок. Он протянул его государю. Тот разгладил и сказал:

– Ни чего не понял. Квятковский взял листок. Взглянул на него и проговорил:

– Точно такие же рисунки он дал и гончарам.

– А пушкарям? – поинтересовался Петр.

– А те отказались, сказали, что у них сейчас и так много будет работы, связанной с изготовлением пушек.

Петр насторожился. Взглянул на Ромодановского, но тот всего лишь развел руками.

– Это не секрет государь. Я думаю, Карл и без него догадался бы, что ты будешь сейчас артиллерию свою восстанавливать.

– Убедил, – согласился монарх, потом обратился к полковнику. – Так он отдал такие рисунки гончарам? Квятковский кивнул.

– Зачем?

– Он хотел, чтобы московские и гжельские гончары смастерили вот это приспособление. Гжельские мастера – белый стул, а московские трубы. Вот только одна проблема возникла…

– Какая?

– Заказ немца они смогут выполнить только ближе к лету. Петр вновь закурил.

– Что делать будем Федор Юрьевич? – спросил он у князя-кесаря.

– Я думаю, нам стоит попросить Акима, выполнять работу золотаря. – Сказал Ромодановский.

– Готов выполнять работу, а Аким? – спросил у мальчишки царь.

– Готов государь.

– Ладно, ступай, – приказал князь-кесарь. Аким ушел. Государь взглянул на Ельчанинова и проговорил:

– А не перейти ли тебе Силантий Семенович, в Преображенский приказ? Вон Юрию Лексеевичу люди надежные нужны. А ты таким человеком как раз и являешься.

Позавчера, когда после кабака Квятковский признался, что состоит в Преображенском приказе. Помня о хороших отношениях с Юрием, сейчас Ельчанинов согласился с предложением Петра Алексеевича. Когда же соглядатай ушли, Петр посмотрел на Ромодановского.

– Ну, что ты думаешь Федор Юрьевич?

– Чаю, что трогать немца нельзя. Может он и не золотарь, но уж точно не шпион. Правда, когда начнешь собирать армию, отправь его из Москвы куда подальше. С этими словами князь-кесарь встал и ушел.

– Не пойму я его Алексашка, – вздохнул Петр, – то шпион, то не шпион… а от секретов посоветовал держать подальше.

– Государь, ты бы лучше прислушался бы к словам князя-кесаря. Ты уже недавно доверился немцам, не ужели забыл, чем дело под Нарвой закончилось. Таких людей, как Франц Лефорт не так уж и много.

– Верно, верно. Ладно, ступай Алексашка. Да только пошли ко мне портного.

Накануне шел снег. Крупными хлопьями он падал на землю. Андрес Ларсон хотел, было с утра приступить к обязанностям золотаря, но Аким (который уже день подряд вызвался сам). Чтобы не сидеть в домике, и попросту не терять время эстонец, накинул на плечи старенький овчинный тулупчик (скорее всего принадлежавший когда-то отцу паренька), взял лопату и вышел во двор, чтобы очистить площадку перед крыльцом. За то время, которое Андрес провел в восемнадцатом веке, он уже ощутил разницу между зимами разных эпох. Зимушка, что была сейчас на дворе, соответствовала всем канонам. Сугробы были почти до крыши, и это не смотря на то, что на дворе был канун Рождества. Как помнил Ларсон, часто в двадцать первом веке снег выпадал после середины декабря, а один раз (тогда он ездил в Санкт – Петербург по делам) на улице под самый новый год шел дождь, причем мелкий, холодный и противный. Если природа не изменит своим законам (а Андрес был уверен, что этого не произойдет) то вот-вот должны были наступить крещенские морозы, как говорил Аким, такие, что и нос из дому не высунешь.

А снег мягкий, легкий и пушистый, его и подымать на лопате, а уж тем более кидать в сугробы, что растут изо дня в день, просто удовольствие. А уж когда двигаешься даже не холодно. Отчего Ларсон, уже через пять минут интенсивной работы, скинул овчинный полушубок.

– А не боишься Андрес, лихорадку подхватить? – раздался за его спиной знакомый голос.

Эстонец развернулся. Посмотрел на вопрошающего. Он чуть не поперхнулся, увидев перед собой государя. Чтобы устоять на ногах, которые чуть не подкосились, оперся на лопату.

– Что? Оторопел? Не надо. Гляжу у тебя со снегом лучше, получается, – молвил Петр, улыбнулся. – А что, может тебя из золотарей в дворники перевести? Будешь двор убирать. А? Ларсон пожал плечами. Не в его силах сейчас что-то просить.

– Ладно, ладно. – Вновь улыбнулся монарх, – пока поработай золотарем. Дворники у меня и без тебя есть, а вот золотарей… Раз два и обчелся. Мне сообщили, что у тебя проблемы возникают, когда убираешь?

– Да государь. Дурно становиться. В моей стране, давно уже перешли на прогрессивную систему.

– А ты не хотел бы внедрить ее на Руси?

– Хотел государь. Даже с людьми нужными поговорил. Да вот боюсь, раньше лета вряд ли что получится.

– Может мне приказать? – поинтересовался Петр.

– Увы, приказы тут не помогут. – Вздохнул Ларсон, и только тут понял, что начинает мерзнуть. Он накинул тулупчик и продолжил, – дело новое и твоим мастерам не знакомое. А для нового дела время требуется.

– Понимаю, – кивнул государь. Он собрался, было уже уйти, но вдруг вспомнил, – Скоро новый год. А по моему прошлогоднему указу его нужно праздновать.

– Разрешите спросить государь, – замялся Андрес.

– Спрашивай!

– Где мне взять ель, или иное хвойное дерево. Я человек в твоем государстве новый и с традициями не знаком. Чай сделаю, что не так!

– Тут я тебе не советчик, – вздохнул Петр, – я ведь не сам за деревьями в лес хожу. Поспрашивай у друзей. Небось, завел уже приятелей?

– Приобрел.

– Вот у них и поинтересуйся. У них сейчас такие же проблемы. А в компании решать их намного легче. – Тут государь замолчал, вспомнил, то, что сказать хотел, и произнес, – Приходи завтра на ассамблею.

– Приду государь.

– Как одеваться, опять же у приятелей спроси. Или у Меншикова, ну, если встретишь. В этом году он церемониймейстер …

Сказал и ушел. Ларсон посмотрел ему в след и направился в дом. Поставил в сенях лопату в угол, повесил тулупчик на крюк, торчавший из стены, вошел в дом и опустился на лавку. Неожиданно для самого себя Андрес подумал, а что он знает о праздновании нового года и рождества. Знания есть, но скупые. То, что рождество завтра, а не через тринадцать дней, эстонец не сомневался. Изменения в календаре произойдут только после тысяча девятьсот восемнадцатого года, когда Советское правительство перейдет на Грегорианский календарь. Правда и сейчас в начале восемнадцатого века были изменения в празднованиях, но вот какие Ларсон, увы, не помнил, как-то не предавал этому значения. Новый год тут все сказано.

Он подошел к печке, коснулся ее рукой. Тепло скользнуло по телу. Вдруг стало грустно, неожиданно возникло чувство одиночества. Андрес присел на лавку, и почувствовал, что вот-вот к глазам готовы нахлынуть слезы. Вспомнилась мать, жена, отец и сестра. В голове промелькнуло воспоминания о новогодних празднованиях, рождественских каникулах. Елка, мандарины, салат оливье, фейерверк, выступление Тоомаса Хендрика (вот только что тот обычно говорит, Андрес не помнил). Вернется ли это когда-нибудь? Елка и фейерверк они то не куда не денутся, а вот мандарины, салат оливье?