Зазеркальная Империя. Трилогия

Последним накормили связанного по рукам и ногам Кавардовского, злобно вращавшего налитыми кровью глазами и опасно, словно дикий зверь, щелкавшего челюстями в непосредственной близости от милосердных рук. Доверять этой многоликой и коварной твари после всего происшедшего никто не собирался, наплевав на все правила содержания пленных. Хотя какой он там пленный...

— Ну что, вперед?..

Вопрос был скорее риторическим, так как отряд уже построился согласно заведенному порядку, а на покрытых разводами грязи и пота лицах не читалось ничего, кроме усталости.

— Я пошел, — буднично сообщил Чебриков, проверяя в последний раз верный автомат (жаль, патронов «на одну заварку» осталось!) и слегка высвобождая из ножен «Дюрандаль». — Следующим, на четвертой сотне, проталкивайте Князя, затем Николай... Остальные — произвольно, Алан прикрывает.

Молчаливый, как всегда, бывший храмовый послушник согласно кивнул, поправил перевязь с дротиками и, отступив на пару шагов, принялся озирать окрестные холмы.

Все как обычно... Перекрестившись напоследок, Петр Андреевич, поглаживая подушечкой пальца спусковой крючок «АКСУ», шагнул в никуда...

Солнце палило, словно в пустыне, хотя в нескольких шагах по галечнику весело журчала говорливая речка, а противоположный берег манил прозрачным, уже подернутым ранним осенним золотом березняком.

— Припекает, — лениво процедил Николай, швыряя очередной камешек.

Ротмистр не ответил, да Александров и не ждал ответа, отпустив замечание так, в пространство.

Вот уже второй час они сидели втроем (вернее, сидели только Николай и Чебриков, а Кавардовский лежал лицом вниз, придавленный коленом ротмистра), не сводя глаз с пустого пространства над воткнутыми в гальку прутиками. Брошенные туда камешки исправно исчезали на середине полета, но проем оставался мертвым: почему-то никого не пропуская на эту сторону.

— Может, случилось что? — в который раз спросил капитан, машинально поправляя на плече ремень пулемета.

Чебриков снова не ответил: нечего было отвечать.

— Слушай, Петр, может, я схожу туда?

— Сиди... Подождем еще полчаса.

— Может, там на них напали, а вся «тяжелая артиллерия» здесь, у нас.

— Кто напал-то?

— А фиг его знает.

Граф отвернулся и принялся смотреть на блещущую мириадами искр поверхность безымянной реки. Метрах в ста возвышался огромный утес, у могучей груди которого поток поворачивал куда-то, судя по солнцу, на восток. Очередной безлюдный мир...

Умиротворяющая тишина, солнечные отблески на воде, беззаботный щебет каких-то птичек действовали настолько гипнотически, что глаза слипались сами собой. Даже Князь, вжатый коленом в галечный берег, вроде бы задремал.

Кто это там идет по мелководью, расплескивая сапогами фонтаны брызг? Солнце светит прямо в глаза, не разобрать... Пусть подойдет поближе. Взять на прицел? Лень... Смертельная лень... Даже рук поднимать не хочется, не то что передергивать затвор. Может, этот человек и не опасен совсем. Конечно, не опасен! Вон как доверчиво идет, руки пустые, улыбается... Улыбается? Что-то знакомое в его силуэте, походке... Да это же Сергей Владимирович! Берестов! Откуда он здесь? Он же... А что это у него в руках? Шаляпин! Жив бродяга!

Уже не обращая внимания на зашевелившегося Кавардовского, Петр Андреевич вскочил на ноги и припустил, скользя на гальке, навстречу дорогой его сердцу парочке...

— Владимирыч! Шаляпин!

Вдруг шедший навстречу Берестов остановился и предостерегающе замахал свободной рукой графу, предупреждая о чем-то за его спиной. Кот тоже весь на-пружинился, сверкая глазами... Что там?

Князь...

Опять?!.. Кавардовский, снова каким-то образом исхитрившийся развязаться, уже успел подхватить забытый ротмистром на радостях автомат и теперь неторопливо, словно в замедленной киносъемке, черный зрачок разворачивается в сторону чудесным образом появившихся друзей. Где же Николай, спит он, что ли?..

Клюнув носом, граф вскинулся и очумело, как и любой другой спросонья, начал озираться вокруг. Естественно, никаких Берестова с Шаляпиным здесь не было: откуда им взяться в этих безлюдных местах? Стоп! И Николая тоже нет! А что это там белеет возле прутиков-ограждений?

Вскочив с Князя, что-то недовольно заворчавшего, Чебриков кинулся к непонятному белому пятну.

На вырванном из записной книжки листке в клетку, придавленном камнем, крупным почерком капитана значилось:

«Петр Андреевич, не обессудь, ждать не могу, иду к нашим. Бог даст вернусь. Коля».

Камешки по-прежнему легко пропадали в бездонном омуте межпространственного перехода, но назад не вылетел ни один.

Сколько же он спал? Солнце если и сдвинулось, ненамного... По часам выходило: минут двадцать.

Откуда-то из глубин амуниции, навьюченной на ротмистра, давно уже доносился какой-то надоедливый писк, сливающийся в полузабытую мелодию... Напоминальник, что ли?.. Отключить на фиг, как Коля бывало говаривал, отвлекает...

А что же это он раззвонился-то вдруг?

Не веря себе, граф, словно капустные листья, разворошил многочисленные одежки и вытянул на свет божий приборчик, исправно мигавший зеленым огоньком.

«На вашем счету осталось всего три рубля пятьдесят восемь с половиной копеек. Возможный срок отключения от сети — шесть дней. Рекомендуемая сумма предварительной оплаты...»

Не может быть! Не должно так быть! Пройти столько миров, столько пережить вместе с друзьями, выжить несмотря ни на что, чтобы оказаться здесь, в родном мире, в одиночку, чтобы потерять всех спутников на последнем шаге?! Госпо-о-ди!!!

Швырнув ни в чем не повинный приборчик на землю, ротмистр рухнул на колени перед мертвым проемом и сжал лицо ладонями.

— Что, легавый, не пофартило? — раздался сзади лающий смех, но обернуться не было сил...

Солнце уже опускалось, зацепившись краем за утес на повороте безымянной реки, когда ротмистр поднялся и деловито начал собираться в путь.

Поправив автомат и закинув за спину рюкзак, Чебриков распутал ремешки, стягивавшие лодыжки Кавардовского, и без особенной злобы, но чувствительно пнул его ботинком в бок.

— Вставай, сволочь.

Князь, словно не был ранен и измотан переходом, перетек в сидячее положение, оскалил зубы и отрывисто выговорил, словно плюнул в лицо ротмистру:

— А вы... нахватались плебейских привычек в этом путешествии... ваше сиятельство!..

Глядя в наглые смеющиеся глаза подонка и убийцы, Петру Андреевичу как никогда хотелось сейчас чуть-чуть усилить нажатие указательного пальца на полированную сталь спускового крючка автомата, чтобы все двенадцать пуль, остававшиеся сейчас в магазине, вылетев одной очередью, не миновали этого ухмыляющегося лица, которое, наверное, будет видеться теперь в кошмарах до самого смертного часа.

Палец уже сам собой наливался тяжестью на нагретом металле, и отвести его стоило немалых усилий. Видимо заметив старуху-смерть, ухмыльнувшуюся ему беззубым ртом из глаз ротмистра, убийца осекся, а улыбка на лице его стала какой-то неуверенной.

— Э-э-э, господин ротмистр! Полегче... Вам же нужно меня беречь как зеницу ока... Как же правосудие, позвольте?

Граф, пристально глядя в глаза преступнику, бесстрастно проговорил:

— У вас устаревшие сведения, Кавардовский. Насколько мне известно, непосредственно перед тем, как я вышел на ваш след, награда за вас была повышена вдвое, причем речь шла отнюдь не о поимке...

Отмечая, как увядает с каждым его словом улыбка Князя, Петр Андреевич продолжил с каким-то незнакомым, палаческим, садистским удовольствием:

— Награда, дорогой мой (дорогой в буквальном смысле этого слова), была объявлена за голову некого Кавардовского, живого, но буде невозможно его взять живым...

Убийца совсем сник, видимо лихорадочно просчитывая свои шансы.

— Замечу, что «голова», это только термин юриспруденции. Правосудию будет достаточно предъявить всего лишь оба ваших, Георгий Викентьевич, глазных яблока для сличения рисунка сетчатки с имеющимися эталонами да кисть правой руки... Что же вы так побледнели, милейший? Неужели вам дурно? Вам, не раз проделывавшему подобные кунштюки с вашими жертвами?