В третью стражу. Трилогия (СИ)

   "Н-да..."

   За мыслями Баст даже не заметил, как дошел до здания "Correos y TelИgrafos" - "Почты и телеграфа", поднялся по ступеням - здание, и в самом деле, производило впечатление дворца или храма, - оглянулся через плечо на море и порт, и вошел в операционный зал. Здесь его ожидала "телеграмма до востребования" с подписью "твоя Клер" и письмо, пришедшее еще позавчера из Бургаса. В телеграмме, буквально из нескольких слов, Виктор сообщал, что "все нормально", и последняя порция информации ушла на "ту сторону" с курьером, доставившим "на эту сторону" блок весьма любопытных "вещей", часть из которых, может быть весьма интересна Гейдриху, а над остальным надо бы подумать и лучше сообща. Однако, пока суд да дело, шифровка со всеми подробностями пошла к нему, Басту, почтой, как обычное письмо от очередной любовницы. А вот письмо из Болгарии в Барселону, куда Шаунбург тогда еще только собирался, отправлено было с опережением. Кайзерина и Вильда, оставили к тому времени Бургас, и вообще Болгарское царство, направляясь в "Испанское королевство", морем на пароходе.

   Прочитав послание от любимых женщин, Баст с лёгким сердцем доверил почте две готовые статьи для берлинских газет. Одну - о Каталонии и царящем в ней политическом напряжении, выражающемся, в частности, в волне новых убийств священнослужителей, не пощадившей даже монахинь-бенедиктинок, и вторую - о местных белых винах, где фон Шаунбург от чистого сердца пропел свою "песнь песней". Между тем, настоящей статьей была только первая, что же касается второй, то эту будут расшифровывать в Гестапо, а напечатают ли ее когда-нибудь и кто, - уже совершенно другой вопрос.

   Итак, письма ушли, и Баст совсем было задумался: а не пойти ли ему в штаб флота, - тут всего-то от "Почты" десять минут ходьбы, - рядом с управлением порта, и не поискать ли там капитана Эскивеля, но его прервали на самом интересном месте.

   - Себастиан! Дружище!

   "О, господи!" - но никуда не денешься, к нему, радостно улыбаясь, шел Фриц Готтшед. Фриц, как и Баст, последний месяц слонялся по Испании и Марокко и при этом вел себя настолько подозрительно, что Шаунбург даже запросил Берлин на предмет "кто есть кто?" Однако, выяснилось, что Готтшед просто болван, но болван полезный, так как оттягивает на себя внимание чужих контрразведчиков, позволяя Себастиану наслаждаться относительным покоем.

   - Боже, как я рад вас видеть! - обменявшись рукопожатиями, они закурили и вышли на улицу. - Когда вы приехали, Себастиан? Где вы были? Куда вы пропали тогда, в Малаге? Пойдете в клуб?

   Вопросов было слишком много, но в том-то и заключалась прелесть этого человека: можно выбирать самому, на какой из них отвечать.

   - Какой клуб вы имеете в виду, Фриц?

   - У нас тут неподалеку есть импровизированный журналистский клуб. В кафе "Флора".

   "У нас. Надо же!"

   - Флора?

   - Пойдемте?

   - Почему бы и нет? - согласился Баст, и они отправились в кафе. А первым человеком, которого Баст увидел, войдя в затянутый табачным дымом зал "журналистского клуба", оказался не кто иной, как помянутый уже сегодня утром Майкл Гринвуд, четвёртый баронет Лонгфилд.

   "Случай? Возможно. Но уж больно странный случай".

   - Вы не знакомы, господа?

   - Мне кажется, мы встречались...

   - В Антверпене, - "предположил" Баст.

   - Нет, - покачал головой Майкл. - Нет. По-моему, в Амстердаме!

   - Точно! - облегченно улыбнулся Баст. - Но вы должны меня извинить, я совершенно не помню, как вас зовут.

   - Взаимно! - улыбнулся в ответ Гринвуд, и они, наконец, познакомились.

   2. Степан Матвеев, Барселона, 26 июня 1936 года, пятница

   Опять было жарко.

   "Или лучше сказать - снова?"

   С русским языком происходили совершенно удивительные вещи. Вчера, например, гулял он по бульвару Рамблас. Один. Без цели. Просто вышел ближе к вечеру из отеля с надеждой поймать прохладный морской бриз. И не ошибся: ветерок, то слабый, едва заметный, то резкий, порывистый, замечательно освежал лицо. И пах дивно. Морем. Даже курить не хотелось, чтобы не перебивать табачным дымом неповторимый аромат "южных морей". Так и гулял, со шляпой в одной руке и незажженной сигарой - в другой.

   Как ни странно, встретил пару знакомых - вот уже и знакомыми обзавелся! - и вдруг услышал за спиной разговор двух женщин. Степану показалось, что обе они молоды и красивы. Жгучие брюнетки, как Кармен в виденном им в другой жизни испанском фильме-балете. И он стал придумывать им облик, одежду и тему разговора - развлекался без какой-либо специальной цели. Просто, чтобы время убить, никак не более. Ни романа, ни интрижки заводить Степан не собирался, все еще находясь в состоянии острой влюбленности в Фиону. Но игра ума - это всего лишь игра, не правда ли? И прошло не менее пяти минут, прежде чем он осознал, что говорят женщины по-русски и обсуждают декоративное искусство совершенно неизвестных Матвееву художников: Монтанера и Кадафалка. Вот, что творилось с его русским языком. Безумие какое-то, одним словом, но, тем не менее, факт.

   Степан вздохнул, изобразив образцово показательный "тяжелый вздох", и начал одеваться. Делать нечего - Испания не Африка, и появляться на публике в "колониальных" шортах и пробковом шлеме не стоило.

   "Не поймут-с..."

   Светлые чесучовые брюки, белая рубашка... и, поскольку, еще не вечер и не на деловую встречу идет, можно обойтись без галстука, пиджака и - "Пропади она пропадом!" - шляпы. И все равно, не то, не так и вообще неудобно.

   "Боже! - подумал Степан, покидая гостиничный номер. - Как я буду пахнуть уже через полчаса!"

   Но, увы, здесь и сейчас с дезодорантами дела обстояли не лучшим образом, и еще долго будут так обстоять. Придумать бы что-нибудь эдакое, да внедрить, - изрядно можно обогатиться. Однако не судьба. Как и из чего делают дезодоранты, не знал никто из их маленькой компании, даже "великий химик" Витька Федорчук. "Девки" вон носятся с идеей прокладок и тампонов, но это ведь тоже отнюдь не детская технология. Гигроскопические материалы на дороге не валяются, а если где-нибудь и существуют в природе, то и стоят соответственно. Поэтому и приходилось пока обходиться тем, что все-таки есть: жутко неудобным ароматизированным тальком, ну и одеколоном злоупотребить пока еще в порядке вещей.

   На улице оказалось чуть лучше, чем в номере, хотя ни бриза, ни электрического вентилятора в наличии не имелось. Но на широкой - по-ленинградски просторной - Виа Розелло дышалось и потелось, скорее нормально, чем экстремально. И не надо ограничивать себя в выборе напитков.

   Степан прошел немного по проспекту и, подобрав заведение по вкусу, присел за выставленный на тротуар столик.

   "Стакан холодного cava brut nature - вот что нужно человеку, чтобы спокойно встретить... очередной день".

   Местные шампанские, ну да, ну да - игристые - вина ничем, кроме цены, разумеется, от французских не отличались. Даже, напротив, это вот охлажденное на льду сухое вино из Приората, что неподалеку от Террагоны, оказалось на вкус - во всяком случае, на вкус Матвеева - даже лучше какого-нибудь Дом Периньон.

   Степан сделал пару глотков, чувствуя, как освежает вино, вобравшее в себя знобкую прохладу горных ущелий и ледяное веселье срывающихся со скал струй. Жар полуденного солнца южных склонов. Ну, и легкий привкус белого винограда на самой границе чувственного восприятия и, как говорят специалисты, минеральную ноту, добавляющую вкусу недостающей другим напиткам остроты.

   "Классное бухло, короче!"

   К сожалению, не надев пиджак, он лишил себя удовольствия, подымить под шампанское кубинской сигарой, но сигарету все-таки закурил и, затягиваясь, увидел на противоположной стороне проспекта рекламу "Танго в Париже". Ну и что, казалось бы? Эка невидаль - реклама фильма, успевшего за считанные дни стать хитом сезона. И плакаты висели везде, где можно, и песенки Виктории Фар крутили чуть ли не в каждом кабаке. И цвет волос "La rubia Victoria" начал стремительно завоевывать умы женщин и сердца мужчин, а юные девушки перестали выщипывать брови "под Марлен Дитрих". Но у Степана, который по случаю знал актрису значительно лучше, - "ммм... мда, ну так вышло...", - реакция на улыбающуюся Татьяну оказалась, как изволит выражаться доктор Ицкович, парадоксальной. Никакой радости или удивления, но только внезапный приступ острой тоски с примесью не вполне понятного раздражения.