Крестоносец из будущего. Трилогия (СИ)

Радзимеш, воткнув факел в развилку ветвей, достал кинжал и плашмя просунул его в вырез рубахи. От прикосновения холодного металла к телу девушка даже не вздрогнула, и Радзимеш, повернув, потянул на себя вниз. Ткань с треском поддалась, и он удовлетворенно оглядел открывшееся взору девичье тело.

— Знать бы еще, девка ты или нет! — с опаской протянул он, оглядываясь по сторонам. — Хотя… Если пан Конрад спросит, скажу, что Юрек ее ссильничал! Я и успел, но уже поздно было!

Отпустив Агнешку, он слез с коня. Девушка, прислонившись спиной к дереву, стояла недвижимая. Рванув руками горловину рубахи, он полностью разорвал ее и скинул с плеч Агнешки, а сам лихорадочно стал распутывать завязки штанов.

Она не стала смущенно закрываться, лишь подняла пальчик и, улыбаясь, погрозила ему, мол, что ты делаешь, нельзя!

— Ах ты, сучка, дразнишься? — Радзимеш наотмашь ударил ее по лицу. — Да я тебя!

Замахнувшись, он хлестанул ее со всей силы плетью, но девушка не шевельнулась. Ошеломленный Радзимеш отступил назад и замахнулся для нового удара, однако молниеносным движением Агнешка поймала свистящую плеть и, намотав ее на руку, дернула его на себя.

Потеряв равновесие, он упал к ее ногам, мельком разглядев, что на ее ногах не грязь, а настоящая кровь.

Расширенными от ужаса глазами он увидел на приближающемся к нему лице сузившиеся, словно у большой кошки, зрачки прозрачных глаз и удлиняющиеся огромные клыки.

— Будь ты проклята… — успел прохрипеть он, и ледяные губы коснулись его шеи…

ГЛАВА 11

— Ты мне все старые кости раздавил, Арни…

Андрей стоически переносил тяжесть лежащего на нем чуть сверху и придавившего оруженосца и все свое отношение мог выразить только сварливым шепотом.

Арни чуть слышно хмыкнул в ответ и тут же продолжил нарочито стонать — от намотанных на нем окровавленных повязок несло тухлятиной и еще чем-то непереносимо гадким и мерзопакостным.

Приходилось не только терпеть, но и продолжать играть свою роль — раненых воинов Завойского, коих на двух телегах везли в Старицкий замок.

Авантюра чистейшей воды, но другого выбора просто не имелось — штурм твердыни, в гарнизоне которой убитый в бою несколько часов тому назад пан оставил два десятка пожилых ратников, мог обойтись слишком дорого для крестоносцев.

Да и времени осада отняла бы много, на что Андрей пойти никак не мог, а потому требовалось взять крепость как можно быстрее, чтобы двинуться всеми силами вперед и бить кичливое шляхетское воинство поодиночке, пока они ни сном ни духом не ведают, что сами из охотников превратились в дичь.

Вот и пришлось прибегнуть к хитрости, благо один из пленных, мужик из замковой обслуги, что вез на своей повозке всякую воинскую справу да кормежку, питая к пану застарелую вражду вечно поротого холопа, согласился изобразить возничего и завести крестоносцев, под видом раненых, прямо в замковые ворота.

Но не за просто так, риск был слишком велик, и командору пришлось притупить его остроту полусотней серебряных грошей. Завез мужик прямо к воротам, сейчас бы вовнутрь заехать, там останется дело за малым — как впятером целым замком овладеть, не дать закрыть ворогу крепкие ворота и перебить вчетверо превосходящего противника…

— Это ты, Гжело?!

— Я, Томаш! — так громко отозвался в ответ стражнику возница, что в правом ухе Андрея зазвенело, но, продолжая нарочито стонать, командор искренне взмолился: страж ворот — или нерадивый, или чересчур бдительный — не торопился их открывать.

— Что случилось?

— Пятерых привез, крепко им досталось. В язвах все, но орденцев и мужиков белогорских всех посекли — его милость приказал даже на развод не оставлять. Сейчас на Притулу всей ратью пошел, мстить будет и кару вершить с судом своим праведным. Обоз белогорский следом отправят, вельми богатый. Они со словацких земель много добра всякого везли, ну а пан наш и расстарался. Повезло!

В голосе мужика прозвучала такая неприкрытая зависть, что даже великий Станиславский закричал бы со своего стула: «Верю!»

Великий актер в холопе пропадает, ибо воротная створка заскрипела и Андрей ощутил, как от нарастающего ликования у него бешено заколотилось сердце, но тут же себя одернул, гневно попеняв: «Не говори гоп, а то накаркаешь!»

— Эко их разделали! Вези прямо к часовне, там отец Иоанн корпии наготовил много, и перевяжет, и лечить будет, да и отпеть можно — все рядышком, кхе-кхе…

Стражник коротко хохотнул, кобыла протестующе всхрапнула, дернув тяжелую повозку, а орденцы заохали и застонали. Да так громко, что у Андрея сжалось сердце в крепенький кулачок — актеры из его перевязанных оруженосцев оказались никудышные.

Им бы не Станиславский кричал — зрители пинками из зала выгнали. Хотя нет — скорее всего, его матерые воины долго бы гоняли любителей партера, щедро отвешивая им плюхи, куда там ценителям прекрасного, всяким интеллигентам в очочках да дамам бальзаковского возраста супротив матерых вояк переть!

Теперь Андрей видел над собою толстые растворенные створки да каменные своды воротной башни и снова ощутил ликующий приступ — они внутри, теперь дело за тем самым, «малым»…

— Тащите их! Да вдвоем поднимайте!

Властный голос начал распоряжаться, Андрей же, приоткрыв глаз, оценивал обстановку. Она складывалась донельзя благоприятной: у самых ворот стражник, ленивый Томаш, не торопился закрыть массивные створки, да и тяжелые они для одного воина.

Еще трое бородатых и уже пожилых воинов подошли к самой повозке, один из них, с жутким шрамом через всю щеку и вытекшим глазом, выделялся панцирем и серебряным поясом, что объясняли и властность в голосе, и уверенность в силах.

— Эко вам досталось! Ох-ти меня…

В удивленном восклицании воина Андрей почувствовал неладное и понял, что наступило время действовать.

Левая рука сжала рукоять длинного ханджара, щедро подаренного ему Селимом, а в правой оказался меч. Оставалось только отбросить шкуру, которой он был накрыт для согрева и вящей маскировки, да призвать других крестоносцев к действию, что он немедленно и проделал, громко простонав, нарочито демонстрируя смесь абсолютной беспомощности с потерей сознания:

— Мама, больно!

Его стон вызвал у стражников жизнерадостный смех, сопровождаемый веселыми комментариями:

— Кхе! Бородатый, седой, а мать свою зовет!

— Еще описается, старик, детство вспомнив!

— Гы-гы, а Карл ему пеленки менять будет!

— А ты подмывать…

Андрей застонал еще раз, напрягая все мышцы и готовясь взорваться энергичной вспышкой, а властный голос рявкнул над самым его ухом, мигом уняв веселье:

— Чего ржете, жеребцы холощеные! Вытаскивайте! Стоять! Чего-то я не припоминаю эту рожу…

Договорить опытный воин, инстинктом почуявший неладное, не успел. Словно разогнутая булатная пружина, Андрей молнией метнулся из повозки и тут же полоснул воздух кривым кинжалом. Если уж не попасть по лицу и горлу, то, по крайней мере, заставить врага отшатнуться, а там можно будет пустить в ход и меч.

— Ах…

Все же старая школа давала неплохую выучку, как и вбитые на многолетней службе навыки. Острейший булат ханджара рассек лицо оруженосца, но уже с правой стороны, лишив второго, уцелевшего глаза, и тут же последовал выпад мечом в горло — хриплый крик тут же прервался, а из разрубленной гортани хлынул поток крови.

Рядом раздавались хрипы умирающих стражников и молчаливое сопение крестоносцев — с охраной ворот было покончено за четверть минуты, никто даже не успел закричать.

— Арни!

Андрей ткнул пальцем в открытую дверь воротной башни, и оруженосец тут же кинулся в нее. За ним плавной тенью заскользил Дитрих — роли были распределены заранее, им теперь предстояло убить охранника на башне и не дать тому перерубить канаты, обрушив вниз кованую решетку из толстых прутьев.

Такой способ часто использовался в замках, особенно в случаях, подобных этому нападению, когда охрана застигнута врасплох и крепостные ворота не удается затворить.