Комкор

— Да как же…, у меня приказ штаба армии!

— Засунь его в задницу тем, кто допустил такое положение вещей. На третий день войны, практически разбитой дивизией пытаются заткнуть такую дырищу. А в докладах у этих штабистов всё тип-топ — 25 танковая дивизия надёжно прикроет тыл Десятой Армии, можно отдавать приказ на отступление другим соединениям. Тьфу…, вредители прямо какие-то! А тот дурацкий приказ я отменяю — на это у меня есть полномочия от начальника Генштаба генерала армии Жукова. В своём распоряжении он поручил моей бригаде обеспечить фланговое прикрытие 10-й Армии, для этого разрешил переподчинять любые воинские формирования и даже дивизии. Положение аховое, и в Москве уже не обращают внимания на звания — если часть боеспособна то её командованию переподчиняют другие, менее удачливые подразделения. Смешно сказать — этим же распоряжением моей бригаде придали десять артполков РГК, и они сделали своё дело — знатно потрепали вермахт.

Неожиданно подал голос капитан артиллерист:

— Товарищ подполковник, а неужели это правдивые слухи ходят, что под Ружанами наши наголову разбили фашистов?

— Всё верно, капитан, у Ружан полностью уничтожен 47 моторизованный корпус немцев, вот там и поработали эти десять артиллеристских полков РГК. Кстати вот эти пленные генералы и старшие офицеры, тоже оттуда. Видишь вон того немецкого генерала с фингалом — так это сам Гудериан, командующий второй танковой группой немцев. А если по-нашему, то командующий армией, вроде Голубева. Вот, можешь судить, какой разгром мы немцам учинили, если таких пленных захватили.

Капитан попытался ещё задать какой-то вопрос, но я его прервал на полуслове, заявив:

— Всё, хватит вопросов, ты лучше объясни, каким ветром попал в эти края? Вот с майором всё ясно — человек имеет приказ и в меру своих сил пытается его выполнить.

За капитана ответил танкист:

— Товарищ комбриг, капитан Евсюков из моей дивизии. Раньше он был командиром дивизиона 25-го гаубичного артиллеристского полка, а сейчас отвечает за всю нашу артиллерию. Правда её даже на две батареи не наберётся — осталось всего семь пушек, из них две 85 мм зенитки, остальная матчасть гаубичного полка и отдельного зенитного дивизиона уничтожена противником. Старший лейтенант Агеев с остатками своей заставы присоединился к нашей дивизии недалеко от Бельска. Большой отваги человек. Всё это время именно он командовал нашим арьергардом, а сейчас отвечает за разведку.

— Понятно, товарищ Половцев. Вот ты старлею и поручи проверить все близлежащие хутора на предмет наличия горючего. Пограничники народ опытный, их кулачьё не проведёт — они и бывалых контрабандистов раскручивали, хуторяне им не чета. Я, конечно, когда доберусь до Волковыска, постараюсь найти топливо и распоряжусь привезти его сюда, но, сам понимаешь, война и неизвестно, что может случиться. Один авианалёт немцев и плакало это топливо. А, может, я и сам не доберусь до Волковыска. Поэтому вы тут сами постарайтесь изыскать горючее. Кстати, у вас как с боеприпасами?

Майор как-то горестно воскликнул:

— Да даже на один хороший бой не хватит!

— Понятно…, хреново, значит! Тогда напишите мне список, какие боеприпасы вам больше всего нужны, только не наглейте сильно — максимум, пару полуторок смогу прислать.

Когда я стал давать поручения Бедину, чтобы он своими службами и ресурсами оказал всемерную помощь остаткам 25 танковой дивизии, в палатку вошёл Лыков. Сержант госбезопасности был мне и нужен, уж он-то точно знал всё про обеспеченность отряда патронами, продуктами и бензином, Бедин в этом вопросе несколько плавал. Только я начал выпытывать у сержанта о наверняка имеющихся в отряде заначках боеприпасов, раздался громкий выкрик:

— Черкасов! Ты же меня знаешь!

Это подал голос генерал Зыбин, сидящий в углу палатки. Но лучше бы он этого не делал, глядишь, если бы сидел тихо, может быть, в этой горячке я и забыл про него; навалилось столько проблем, а до запланированного выезда в Волковыск оставалось минут двадцать.

Повернув голову, я взглянул в сторону бывших командиров Красной Армии переодетых сейчас в крестьянскую одежду. Поймав мой взгляд, толстомордый вскочил (на этот раз охранник ему не препятствовал) и фальцетом протараторил:

— Помнишь, последний раз мы встречались неделю назад, на совещании у Голубева! Да и раньше несколько раз виделись. Подтверди НКВДистам, что я генерал Зыбин, командир 36 ковдивизии.

Дикая злоба захлестнула мой мозг — этот трус, бросивший свою дивизию, в этот момент олицетворял для меня всю ту гниль, которая допустила поражение великой страны. Сволочь, сидит сейчас с лоснящейся физиономией, а там ребята отдают свою жизнь как раз из-за того, что этот гад сбежал, и управление дивизией потеряно. К тому же своим поведением он внёс панические настроения среди бойцов; как же — комдив исчез, а мы что, дураки здесь гибнуть? Одна надежда, что молодые, отчаянные лейтенанты и капитаны положат свою жизнь, но не дадут этой панике разрастись, хотя бы некоторое количество красноармейцев сумеют удержать на позициях, чтобы притормозить фашистов и ценой своей жизни вырвут время, чтобы запаниковавшие пришли в себя, вспомнили свой воинский долг и начали воевать.

Буквально дрожь прошла по всему телу от ненависти к этим двум хлыщам, одетым в гражданское, однако совершенно спокойным голосом я произнёс:

— Я знал командира 36-й кавалеристской дивизии, а трусов, бросивших своих подчинённых, я знать не знаю. Да мне даже говорить противно с такими ублюдками!

Повернувшись к сержанту госбезопасности, я жестким голосом скомандовал:

— Товарищ Лыков, приказываю расстрелять этих двух дезертиров!

Сержант вытянулся, зачем-то козырнул и выкрикнул:

— Есть…., расстрелять…!

Лицо его при этом приобрело выражение тупого служаки, и только глаза выдавали всю остроту ума и ту бурю чувств, которые обуяли теперь этого человека, и в этих глазах читалось полное одобрение моего решения.

Повернувшись к бойцу НКВД, охранявшему задержанных, Лыков кивнул, и тот привычными движениями, тыкая стволом ППШ в спины дезертиров, начал подталкивать их к выходу из палатки. Те было попытались сопротивляться, но опытный охранник быстро их успокоил и под визгливые крики задержанных погнал к занавешенному пологом выходу. При этом он умудрился выбрать такую траекторию, что спокойно прогнал мерзавцев, не задев стоявшую невдалеке группу пленных. Только практически у выхода из палатки произошла заминка — адъютант Зыбина упал, схватился обеими руками за шест каркаса и заверещал:

— Я не хотел переодеваться и закапывать документы — это мне генерал приказал…!

Но тут в дело вступил Лыков — ударом сапога по почкам он заставил адъютанта заткнуться, а потом, приподняв того за шиворот, вытолкнул из палатки.

Картина вывода дезертиров из палатки получилась довольно мерзкая и оставила после себя тяжёлое впечатление. После того как Зыбин с адъютантом были вытолканы, наступила гнетущая тишина, все молчали, пряча от меня глаза. А лейтенант Быков, который пришёл в штаб вместе со мной, вообще стоял столбом, бледный, а по щекам его катились капли пота. Наверное, танкист первый раз столкнулся с тем, как без суда и следствия людей просто берут и ведут расстреливать. Крови-то безвинных людей он повидал много, но такого беспредела — никогда. А я ещё подумал: 'Эх, танкист…, не жил ты в те времена, когда фашисты победили СССР, а если бы хоть на час оказался в той реальности, то жёг бы теперь калёным железом всякого, кто способствовал этому'.

Чтобы как-то снять тягостное впечатление от этого эпизода и объяснить такое резкое и жёсткое решение, я заявил:

— Всю гниль нужно вырывать с корнем именно сейчас, а то потом будет поздно! Даже трибуналы сейчас не функционируют — в армии бардак полный. Всё сейчас висит на волоске, и вы об этом знаете. Допустим слабость — немцы уже нас будут к стенке ставить! Генерал Зыбин совершил самое гнусное преступление — он предал своих подчинённых, командовать которыми ему доверила Родина. А, значит, предал Родину, своих предков, всех нас и за это полагается только одно — смертная казнь. Так всегда было, есть и будет! Долг, особенно в такое тяжёлое время — превыше всего! Ладно, товарищи, что я вам прописные истины говорю, вы всё и так знаете и понимаете, давайте лучше перейдём к планированию наших дальнейших действий.