Костяной браслет

Он схватил Сольвейг за руку и поволок за собой. Они прорвались сквозь толпу и под улюлюканье побежали по тропе обратно в гавань.

Люди плевали в них, а мальчишки кидали им вслед камни.

Когда оба они убедились, что погони больше нет, путники остановились, переводя дух.

— Ты глупец! — крикнула Сольвейг.

— Он сам напросился. — Вигот никак не мог отдышаться.

— Он сдался. А ты поступил жестоко.

— Он бился нечестно.

Сольвейг не поверила ему:

— Если кто-то и бился нечестно, то только ты.

— Единственный способ победить того, кто жульничает, — это сжульничать самому.

Сольвейг все еще хватала воздух ртом.

— В том не было никакой нужды. Ты навлек опасность на нас обоих.

— Пфф!

— Да, так и было, — со злобой ответила Сольвейг. — Нас могли забросать камнями.

— Ты ушиблась? — Вигот обнял Сольвейг за плечи.

Она стряхнула его руку:

— И кто же научил тебя так бороться?

Вигот пожал плечами.

— Братья?

— У меня нет братьев.

— Значит, отец?

Он покачал головой:

— Он для меня умер.

— А где твоя мать?

Вигот снова передернул плечами, и Сольвейг поняла, что ему не хочется говорить о ней, и о своей семье вообще.

Когда они дошли до мостков, то увидели, что к ним навстречу шагают Рыжий Оттар с Торстеном. Шкипер сощурил глаза и медленно провел ногтями по своей щеке.

— Ну? — спросил он. — Это что, следы любви? Женские коготки?

— Борьба, — ответила Сольвейг. — Он боролся.

— Не с тобой, я надеюсь! — воскликнул Торстен.

— Конечно нет. — Девушка почувствовала, как кровь прилила ей к щекам. — Там, в деревне. У них были состязания.

— Ты выиграл? — спросил Рыжий Оттар.

Вигот кивнул.

— И где приз?

Юноша показал Оттару и Торстену серебряный наперсток.

— Вигот сжульничал. Все местные жители были в ярости. Они вопили и преследовали нас.

Вигот злобно уставился на Сольвейг, но она уже смолкла.

— А где твоя рубашка? — спросил его шкипер.

Тот сжал челюсти и задрал подбородок.

— Они схватили ее, — ответила Сольвейг. — И не хотели отдавать.

— Стыд и позор! — рявкнул Рыжий Оттар. — Вам обоим! Ваше дело торговать, а не воровать! На обратном пути вас уже будут здесь поджидать.

Сольвейг знала, что если заговорит снова, то лишь навлечет на себя еще больший гнев.

— Ладно! — Рыжий Оттар хлопнул в ладоши. — Там уже потушили мясо. Курятина. А на рассвете мы отчалим. Не так ли, Торстен?

— Если Эгир не воспротивится.

— Лучше б ему не противиться, — резко ответил шкипер. — Потому что именно сейчас начинается наше странствие.

— Но не мое.

— Что ты имеешь в виду? Ты что, остаешься?

— Нет. Я хотела сказать, что мое странствие началось в тот день, когда уехал отец.

— Тогда тебе давно пора платить за дорогу! — рыкнул на нее Оттар. — Мы же так договаривались, а? Вместо того чтобы наживать нам врагов, лучше бы тебе заняться резьбой.

8

Сольвейг смотрела, как Слоти кусочком мела рисует на сосновом настиле шахматную доску. Он попросил Барда и Бриту расставить на ней фигурки из моржовой кости, а затем начал рассказывать:

— А теперь запомните, вам не нужно убивать всех противников. Лучшие игроки побеждают, не проливая рек крови.

Брита спросила, как же это делается.

Слоти протянул руку и постучал дочери по лбу:

— Пользуйся вот этим. Разумом. Хитростью. Если ты выиграешь, не устроив бойню, тем отраднее для тебя будет победа.

«Жаль, что отец не научил меня шахматам, — думала Сольвейг. — Они гораздо интереснее шашек, требуют большей изворотливости. Заставляют мозги болеть от напряжения».

Но на самом деле у Сольвейг болели не мозги, а сердце. Глядя, как Слоти играет со своими детьми, она затосковала по отцу.

— А что у тебя в сумке, Сольвейг? — спросил ее Бард.

— Это мешок, — поправила его Брита.

— Кости! — ответила девушка.

— Кости! — воскликнул мальчик. — Человеческие?

— Нет. Хотя да. Есть одна человеческая.

— Можно поглядеть? — взволнованно спросила Брита.

— Бард, Брита! — осадил их отец. — Вы жужжите, как целый рой мух.

— Она не против.

— Правда, Сольвейг?

— Я покажу вам позже. Сейчас же вы будете играть в шахматы, а я — вырезать. Так я плачу за то, что меня взяли на корабль.

Оставшись в одиночестве, Сольвейг быстро раскрыла свой мешочек, пошарила в нем и извлекла комок мха. Убедилась, что никто не следит за ней…

Сколько бы она ни смотрела на драгоценную золотую брошь, все равно сердце ее начинало скакать галопом. «Вот этот человек на носу… — думала девушка, — я ведь до сих пор не знаю, кто он такой, но мне это даже по душе. Я могу представить это сама. А та фигурка, что поменьше — стоит на корме вытянув руки, — я тоже о ней ничего не ведаю, но чем дольше смотрю, тем лучше ее узнаю».

Сольвейг перевернула брошку.

Я знаю, что мне сделать. Я вырежу еще пару рун рядом с этими. 

И она быстро завернула украшение обратно в мох.

«Здесь ведь можно его хранить. Никто не будет рыться у меня в мешке. Среди моих спутников воров нет. Да, думаю, что нет».

Итак, Сольвейг взялась за работу: она провела почти целый день в тишине, скобля рог благородного оленя, а затем пытаясь придать ему нужную форму. Закончив, девушка потянулась и сжала руки, пытаясь избавиться от боли в пальцах.

«Надо закончить иголку из моржовой кости, — решила она. — Я украшу ее длинными волнистыми линиями. Похожими на локоны. Или на барашки, что плещутся со всех сторон».

Но едва она дотронулась шилом до иголки, как лодку тряхнуло. Шило соскользнуло.

Сольвейг сжала губы и нахмурилась. Она крепко держала шило в правой руке между указательным и большим пальцами и, прижав руки к бокам, снова направила острие на иголку.

— О… — услышала она голос. — А вот и моя ученица.

— Ой-ой! — вскрикнула Сольвейг от неожиданности. Ей было досадно, что ее отвлекли и что она никак не может сделать насечку.

— Что не так?

— Это неправда.

— А?

— Я не твоя ученица.

— Мудрый ремесленник знает, что всегда можно научиться чему-то еще. Это вроде как забираться на мачту. Чем выше сидишь, тем больше видишь. Ну что, украшаешь иглу из моржовой кости?

— У меня не получается, — пожаловалась Сольвейг. — Корабль все время шатает.

Бруни проворчал что-то, а затем сказал ей:

— Возьми иглу в левую руку. Да, а шило — в правую.

— Но я же левша.

— А теперь, Сольвейг, медленно подноси иглу к лезвию, а не наоборот. Вот видишь? Так тебе проще управлять инструментом.

Сольвейг кивнула:

— Да. Я этого не знала!

— Но учти, — продолжал ее собеседник. — Молодые женщины не умеют правильно вырезать. Они слишком мягкие. Да и старухи не умеют. — Бруни наклонился к Сольвейг, и она почувствовала на себе его смрадное дыхание. — Но им тоже можно найти применение.

— Вот, значит, как ты думаешь? — яростно спросила Сольвейг.

— Я никогда не встречал незамужнюю женщину, которая была бы хорошим резчиком. Да что там, я и вообще хороших женщин не встречал.

Девушка встряхнула волосами:

— Так ты был против того, чтобы меня взяли на корабль? — резко спросила она. — Ты был заодно с Бергдис?

Бруни пропустил ее вопрос мимо ушей.

— Но, дорогуша, как бы там ни было, мы с тобой подходим друг другу. Так-то! — Он обнял Сольвейг за плечи.

— Нет! — Голос ее звучал сердито. Она попыталась отстраниться и нечаянно наткнулась ладонью на острие шила.

Будто молния ударила ей в руку. Сольвейг громко вскрикнула. Горячая алая кровь забрызгала ей платье, а когда девушка приложила руку ко рту, она измазала в крови и лицо.