Кир Булычев. Собрание сочинений в 18 томах. Т.4

– Ну хорошо, хорошо, мы забываем о плохом, мы думаем о будущем, которое озаряется ярким прозрачным светом. Иди ко мне, моя дорогая возлюбленная.

– Павел Петрович, – сказала Люся. – Я уже не девочка, и мне все это не нравится.

Она бы говорила иначе и больше робела, но чертовски болела коленка, ныл локоть, только что ее пытались убить и ранили доктора, единственного здесь, кроме Пыркина, человека, который ей сочувствовал.

– Павел Петрович? Павел Петрович! – Император раскатился смехом, живот, прикрытый халатом, вылезал из-под бронежилета и трепетал, как будто был кисельным. Там, где полы халата разошлись, белели толстые ляжки. – Она помнит, как меня зовут...

Император подмигнул Дантесу и сказал:

– А что, на настоящем этапе мы изберем именно этот способ обращения. Разве не разумно?

– Абсолютно разумно, ваше величество, – ответил Кюхельбекер, опередив Дантеса. Они всегда соперничали – два ближайших сподвижника императора.

– А вас мы будем называть Люси, как прежде, во времена нашей молодости. Ну и как? Сильно я изменился?

– Вы совсем не изменились, – сказала Люси. – Но я предупреждаю вас, что меня утащили против моей воли. Вот этот человек... Малкин?

Веня кивнул, соглашаясь. Он был растерян. Он не ожидал увидеть эту гору жира.

– Малкин отравил меня и утащил. И я сделаю все, чтобы вырваться отсюда.

– Вырваться отсюда, моя крошка, – сказал император, – можно только с моего согласия, а я его, конечно, не дам. И знаешь почему? Потому что я счастлив. Я счастлив совершенно и откровенно, впервые за много лет. Моя мечта свершилась. Ты здесь! Ты – императрица всей Земли. И поэтому я бесконечно благодарен господину Малкину. Чего ты хочешь, Малкин, говори!

Малкин вспыхнул. Такого приема он не ожидал.

– Я же к вам в гости приехал. – Малкин был обижен. – Мне ваши милости, простите, не нужны. Мы с вашим другом все обсудили... – Он показал на Кюхельбекера.

– Кюхля? – удивился толстяк. – Ты что, за моей спиной переговоры ведешь?

– Разве это переговоры? – еще более удивился канцлер. – Молодой человек попросил его укрыть здесь от дурной болезни...

– Почему от дурной? – взвился Малкин.

Кюхельбекер его не слушал.

– Вы знаете, ваше величество, – продолжал он, – насколько мы добры к гостям и как чутко откликаемся на чужие несчастья.

– О да! – поддержал его Дантес.

Они играли с Малкиным, как волчий выводок с тушкой зайца. Люся подумала даже, что они договорились об этом спектакле заранее. Но ей не хотелось выручать Малкина, и она ему не сочувствовала. Певец поступил с ней подло, а подлость не приносит барышей. Это была фраза из какого-то женского романа, она к этой ситуации отлично подходила.

– Я могу дать вам должность, – сказал император. – Как вы смотрите на то, чтобы стать придворным капельмейстером? Правда, оркестра у нас пока нет, но ведь это не важно – вы же не будете петь и плясать. А должность обеспечит вам хорошее место за столом.

– Я ведь тоже могу ответить! – крикнул Малкин. – Мои люди предупреждены! Мы перекрываем канал связи, и вы остаетесь ни с чем! Ясно?

– Человеческая натура – странная штука, – сказал император. – Я убежден, Вениамин Батькович, что ваши адъютанты спят и видят, как вас из дела выкинуть, и сами с удовольствием будут сотрудничать с нами.

– Молодой человек, – посоветовал Кюхельбекер, – примите пост капельмейстера, а то в следующий раз для вас останется лишь место второго альта в нашем несуществующем симфоническом оркестре.

Все трое хозяев захохотали.

– Я вам!.. – воскликнул Малкин. – Я вам покажу!

– Веня, – сказал Кюхельбекер, – прежде чем уйти и поднять народное восстание против нашей деспотии, хорошенько подумай, как плохо жить одному в нашем мире, в котором законы и порядок кончаются примерно в районе Бородинского моста. Смирись...

– И сходи к доктору! – добавил Дантес.

– А пошли вы! – откликнулся Малкин и кинулся к двери.

В комнате воцарилось недолгое молчание.

– Все в порядке, – сказал император. – Его бунт был недолгим и неубедительным.

– Я исхожу из того, что любой бунтовщик может быть опасен, – заметил Кюхельбекер. – Особенно если у него в самом деле прочные позиции в том мире.

– Мой жизненный опыт говорит, – прервал его император, – что, может, в следующий раз, а может, через сеанс люди Малкина или забудут о Вене, или вместо них мы увидим других бандитов. Малкин не первый посредник, с которым мы имеем дело. Далеко не первый...

– Но первый, который оказался у нас. И особенным способом – раньше мы так людей не получали.

– Ну ладно, ладно, поглядим. Дантес, не спускай глаз с Малкина. И если он тебе очень не понравится, ты можешь его ликвидировать.

– Хорошо, – сказал Дантес.

– А меня куда больше беспокоят ветераны. Покушаться на мою невесту в моем дворце – верх наглости! Надо взорвать их гнездо.

– Я подумаю, как лучше сделать, – сказал Кюхельбекер.

И тут же, словно выкинул из головы мелкую заботу, император обернулся к Люсе.

– Ты несчастлива, мое сокровище?

– Конечно, несчастлива, – ответила Люся. – Я от вас уйду.

– Ну хватит, хватит. Сейчас будет пир. Я подготовил пир. Будет наша свадьба.

– Нет, не будет, – сказала Люся.

– Милая, я потратил столько сил, нервов и средств на то, чтобы вырастить тебя, чтобы доставить тебя к нам в целости и сохранности, что ты не сможешь быть неблагодарной. Кюхля, ну скажи ей!

– Людмила, ваше сопротивление бессмысленно, – загудел, словно ветер в высокой печной трубе, Кюхельбекер, – так или иначе вы станете императрицей этого мира, а мы – вашими покорными рабами.

– Это разумно, – поддержал его император.

– Вы сможете вечно править всей Землей.

– Да таких императоров сотни! – сказала Люся.

Это была не ее мысль – как-то раз, разговаривая с Егором, они решили, что из-за отсутствия связи между частями Земли она, как средневековая Европа, разделена на множество маленьких княжеств и царств, а то и городов, между которыми лишь изредка движутся караваны и бродячие музыканты.

– У вас впереди вечность. – Кюхельбекер не обратил внимания на ее слова. – И вы можете оставить о себе память благодеяниями и святыми делами, а можете стать тираном, деспотом и даже завоевателем этого мира. Мы дарим вам вечность!

– Это я, я дарю вечность! – перебил канцлера император. – Не лезь в мои дела.

– У меня болит локоть и коленка, – сказала Люся. – Мне больно стоять. Я хочу к врачу.

– К Леониду Моисеевичу сейчас нельзя, – сказал Дантес, – у него сейчас пациент – талантливый певец, который приехал с вами.

– Чепуха, – возразила Люся. – Не пойдет к нему Малкин. А доктор расшибся. Он меня спасал и расшибся. Я помогу доктору, а он осмотрит мои раны, – сказала Люся.

– А любовь? – растерянно спросил император. – А свадьба?

– Здоровье дороже, – ответила Люся, – остальное приложится.

«Господи, – подумала она, выходя из приемной императора, – я могу говорить глупости. Мне бы рыдать от бессилия, а я смотрю вокруг, как будто вор, который после недолгих гастролей возвращается в тюрьму и замечает, какие здесь изменения, каких новеньких привезли».

Она шла по залу ожидания, следом шагал Дантес. Толпа придворных, плотно стоявшая у дверей, раздвинулась, но без испуга и спешки. Какие-то люди здоровались с ней, кто-то даже похлопал по плечу так, что больно отдалось в руке.

Но лиц Люся не различала.

В дальней стороне зала накрывали на стол, шумели стульями, звякали тарелками.

Люся вошла в кабинет Леонида Моисеевича, уверенная в том, что он там один. И оказалась права.

Леонид Моисеевич, голый по пояс, в старых, порванных сбоку по шву брюках, сидел на больничной койке. Он простукивал себе грудь, прижав расставленные пальцы к коже и постукивая по ним костяшками пальцев другой руки.

– Это я, Люся, – сказала она, входя.

– Заходи. Я сейчас кончу себя осматривать и примусь за тебя, Люся, – сказал доктор.