Кир Булычев. Собрание сочинений в 18 томах. Т.4

– Я читал, я знаю, – сказал Егор. – Но вы там не были, а я был. И я видел этого императора Киевского вокзала и всю эту нечисть. Я знаю, что они все ненормальные – там нельзя долго оставаться нормальным. Помните, я вам рассказывал, что у них меняется кровь. Через несколько... не знаю, через сколько, но кровь человека изменяется настолько, что он уже не может вернуться. Представляете, Малкин посадил себя в вечную тюрьму. Но я боюсь за Люську...

– И все же у нас нет доказательств, что она именно там, в том мире. Ее могут прятать и здесь. У Малкина и его друга Барби много интересов в нашей действительности.

Мы вышли из метро у Нового цирка, где неподалеку жили Егор и Люся. Дождя не было, но дул пронизывающий ветер, которому удобно было разгуливать, размахивать ручищами на этой гигантской площади над Москвой-рекой. Далеко впереди махал сабелькой коммунистический октябренок Бумбараш. А может, это был Мальчиш-Хорошиш?

Для спектакля было рано, мы специально выбрали такое время. Но в театре был народ. Рабочие разгружали декорации, в зале шла репетиция. За полуоткрытой дверью в кабинетик без надписи на двери низкий голос на одной ноте твердил о том, что такая аренда – не аренда, а грабеж.

– Мы по миру пойдем и станем посмешищем. Другое дело Ахметов. Ахметов предлагает реальные деньги, а нужно ему всего две комнаты...

– Нет, – ответил интеллигентный голос бывшего актера на ролях профессоров и дружественных коммунистам академиков прошлого. – Ахметову – решительное «нет».

– За этим скрывается подозрительная настойчивость! – прогудела дама и вылетела в коридор.

Это было крупное, гренадерского вида создание, выросшее из юбки и пиджачка. Она была вся надута – что подчеркивалось нелепой одеждой.

– А это еще что такое? Почему посторонние в театре? – зарычала дама при виде нас.

– Не бойтесь. – Я улыбнулся ей самой обворожительной улыбкой, специально отработанной для пожилых дам, находящихся при малой власти. – Мы комиссия из Института физики для проверки акустики помещений. Помните, вам звонили в четверг?

– Мне никто не звонил в четверг! – рявкнула дама, но подобрее. – Мало ли кому здесь звонят в четверг? Вам какие помещения нужны? Где ваша аппаратура?

– Аппаратура будет. Сначала нам следует визуально ознакомиться со сценой и кулисами. Ну, вы понимаете?

– Я ни черта не понимаю! – ответила дама. – Я работаю в театральном искусстве уже тридцать с гаком лет, но еще никогда не видела такого хамского, бессовестного отношения к искусству! Он готов распродать театр оптом и в розницу. Ну нет! Коллектив этого не позволит.

Мы шли рядом. Я не знал расположения комнат, так что не спешил расставаться с дамой, надеясь вытянуть у нее нужную информацию.

– Трудно с деньгами? – спросил я сочувственно.

Егор покорно плелся сзади.

– Не то слово! Буквально не то слово. Приходится сокращать нужных людей.

– Вплоть до сторожей! – поддержал я.

– Со сторожами пока держимся, – сказала дама.

– А у меня здесь знакомый работал. Он ушел из университета и к вам устроился.

– Кем же он был в университете? – спросила дама.

– Студентом, конечно. Студентом-философом.

– Аркадий! – угадала дама. – Такой волосатый, философ. Уволился. Вчера или позавчера. А я, знаете, рада. Ненадежный человек. Были сигналы, что он водит сюда девиц и вообще здесь бывают люди!

– Но он же ночной сторож! – удивился я. – От кого могли поступать сигналы?

– У нас несколько сторожей, помещения большие, есть ценное оборудование. Но в большинстве своем сторожа – люди пожилые, бывшие военнослужащие. И ваш Аркаша в их среде был белой вороной. Вот они и подсматривали за ним... Странно? Так устроен мир. Борьба за место сторожа при театре! – Дама обернулась ко мне за пониманием.

– Ничего, – сказал Егор раньше, чем я успел его остановить, почувствовав, что сейчас он скажет что-нибудь лишнее. – В концлагере тоже бились за место на верхних нарах.

– Цинизм и спекуляция на прошлом, – сказала дама. – Вот такие, как вы и Аркадий, продали нашу родину.

Я не стал выяснять, кому Егор продал нашу родину, и быстро сказал:

– А у нас в институте сторожа требуются. Мне как раз сегодня наш кадровик говорил. Вы не дадите нам координаты Аркадия?

– По-моему, вы совершенно сошли с ума, – сказала дама. – Почему я, администратор театра, должна помнить адреса бездельников? Обратитесь в отдел кадров. Вот именно! И вообще пришла пора показать документы!

– С удовольствием, – сказал я и вытащил институтское удостоверение. На нем значилось «Институт экспертизы». Попробуй докажи, что в Институте экспертизы не интересуются акустикой.

– Вам дальше по коридору, а потом там будет лестница направо, – сказала дама, с сожалением возвращая мне удостоверение. Она предпочла бы, чтобы я был самозванцем, и тогда она смогла бы отыграться на мне за все неудачно прожитые годы.

Дама удалилась, а Егор сказал:

– Плохо дело. Аркадий ваш, оказывается, и был человек, которого мы искали.

– Может быть, – согласился я.

– А если Тамара провела ночь в его объятиях, – Егору Тамара не нравилась, уж очень откровенно она его игнорировала, – она все ему разболтала. Так что – прости и прощай...

Егор был мрачен. И я понимал его. Ему хотелось выговориться, высказать свои обиды на нас, и я ему не мешал. Мы поднимались по лесенке, и его голос догонял меня:

– Как же можно было посылать сюда глупую телку? – Это был риторический вопрос. – К тому же нимфоманку.

– Пожалуй, ты преувеличиваешь.

Мы вошли в мир закулисья, сам по себе волшебный.

– Я не преувеличиваю. Вы поймите – я же вам рассказал страшную тайну! А вы ничего не поняли. Вы думаете, что это еще одна история про шестиногого теленка. Тут завязаны жизни многих людей. Люськина жизнь, наконец. А вы устами вашей Тамарки излагаете все черт знает кому!

– Мы зайдем в кадры, возьмем его адрес и поговорим. Сегодня же. И ты убедишься, что он уже обо всем забыл.

Ничего из этого не вышло. Мы ничего не отыскали за кулисами, потом прошли в кадры, где сидела молоденькая серьезненькая крольчиха в очках. Мы сказали, что администратор (и тут я ее изобразил – крольчишка чуть не померла со смеху), администраторша сказала, что мы можем взять адрес Аркадия.

– Мы были рады, что он уволился, – пискнула крольчишка, – никакой пользы от него. Одни сигналы. Вы знаете про сигналы?

– А какие?

– Я не записывала и не хранила бумажки. Но были сигналы, что он принимает в служебных комнатах гостей.

Это относилось, в частности, к Тамариному визиту.

– Были сигналы о разговорах и шуме за кулисами – вроде он созывал там целые вечеринки.

Вот это важнее.

– А точнее?

– Точнее не помню.

– А кто донес?

– Молодой человек! – вдруг взъярилась крольчиха – даже показала два верхних резца. – Почему я должна вам докладывать, и я не рассматриваю доносов...

В это время она продолжала перебирать карточки в картотеке. Замерла, замолчала и начала перебирать вновь.

– Странно, – сказала она, – нет его карточки. А там был адрес и телефон. Он где-то под Москвой жил.

Так мы и ушли, потеряв последнюю ниточку, оборвавшуюся по нашей же вине.

Часть III

ЛЮСЯ ТИХОНОВА

Люся как будто спала, но слышала многое из того, что говорили вокруг.

Она понимала, что ее везут в Музыкальный детский театр и оттуда – к императору.

Ей было жалко себя, очень жалко, потому что она уже не вернется домой и никогда... никогда!

Дорога в тот мир была бесконечной, но длина ее была относительной – каждая минута в отдельности была долгой – надо медленно считать до шестидесяти. Но минуты быстро складывались в горку.

Люсю вели, поддерживая под руки. От того, кто шел справа, противно пахло мужскими духами.

Левый мужчина был немыт и болен. Мужчины разговаривали, но Люсе было непонятно о чем. Словно это был близкий вроде польского, но совершенно неразборчивый язык.