Посмотри в глаза чудовищ. Гиперборейская чума

Железная леди Хасановна — Дора Хасановна Шварц — происходила из небольшого прайда самаркандских немцев. Было ей восемьдесят лет, и за свою жизнь — пока не осела за столом нашего «розыскного бюро «Аргус» — она возглавляла Первые отделы по крайней мере в десятке самых секретных советских «ящиков». С последним местом работы ей немного не повезло: это была какая-то хитрая сейсмологическая лаборатория в Ленинабаде. Как множество таких же, как она, Хасановна в одночасье осталась без жилья, без пенсии и без родни. Пару месяцев она скиталась по немилостивой Москве и к нам зашла лишь для того, чтобы попросить корочку хлеба. Как раз перед этим у нас кончились секретарши — их прошло много через приемную, все они были молоды, красивы, владели языками и что-то слышали о компьютерах, — но ни одна не могла сдержать своих матримониальных позывов. Даже замужние, что вообще поразительно. Всем им хотелось окружать нас уютом, разводить растительность на наших окнах, развешивать занавески, кормить нас вкусной и обильной пищей из ближайшего ресторана…

Так что Хасановна вошла в нашу дверь — и неожиданно для себя задержалась.

Благодаря ей мы наконец обрели свой стиль! Она сама долго ездила по комиссионкам, разыскивая классическую конторскую мебель. Крис где-то добыл двадцатилетней давности бидон с краской буро-зеленого госпитального цвета и ею раскрасил панели. Я встроил компьютер в корпус телевизора «Радуга» — были такие, из красного дерева, их продавали только ветеранам… За какую-то неделю из нашей беспородной прихожей получился кабинет следователя ОГПУ/НКВД из голливудского фильма ужасов. Хасановна, оклемавшись немного, приоделась и теперь принимала посетителей в строгом темно-сером костюме, ослепительной белизны блузке и черном галстуке-шнурочке. Однажды она постриглась в мужской парикмахерской под ежик и анфас стала напоминать Малькольма Мак-Дауэлла, переодетого женщиной. В профиль же Хасановна была настоящим индейским вождем, только без перьев.

Курила она так много, что мы пошли на нарушение стиля и повесили под потолком кухонный воздухоочиститель.

Делопроизводство пришло в совершенный порядок: все документы составлялись по форме, и вечная угроза отъема лицензии, висящая над любым предприятием, подобным нашему, вдруг стала чисто теоретической. Устаканилась и бухгалтерия. Деньги от клиентов принимала Хасановна, и получить что-то на текущие расходы стало невероятно трудно… Впрочем, налоговая полиция, нагрянувшая однажды, тоже ушла несолоно хлебавши.

В каждой комнате висели огнетушители и аптечка, а в ванной — спасательный круг.

Ресторанная вакханалия быстро прекратилась, и даже разносчики пиццы забыли к нам дорогу. На кухне тоже воцарился порядок: в понедельник была гречневая каша с тушенкой, во вторник — перловая с тушенкой, в среду — рис с курицей, в четверг — вермишель с рыбой, в пятницу — пшенка. В субботу и воскресенье мы были балуемы макаронами по-флотски, а к чаю полагался сахар…

Но самое большое впечатление на всех, и на нас в том числе, производил канцелярский стол. Был он размером с бильярдный, только что крытый не зеленым сукном, а черной кожей. Древесина отзывалась на постукивание звонко, почти как хрусталь. Поверхность украшали бесчисленные следы папиросных ожогов, стаканных донышек, керосиновых ламп и неосторожно брошенных кипятильников. На внутренней стороне дверцы тумбы, вместившей всю нашу картотеку, была выцарапана надпись: «Я чист перед народом и пар…» — подкрепленная парой пулевых отверстий. Круглые сутки горела лампа зеленого стекла, с бронзовым литым основанием. Пепельница размером с больничное судно была оснащена хитрым устройством, бесследно поглощающим окурки. Чернильный прибор из фальшивой китайской бронзы и настоящего нефрита изображал один из эпизодов Великого Похода. Под толстым пуленепробиваемым стеклом разложены были календари, план-графики, расписания поездов и самолетов, а также десяток фотографий, изображавших бывших мужей Хасановны в порядке поступления; морды у мужей были такие, что даже товарищ Сталин, томящийся на открытке под тем же стеклом, чувствовал себя неуютно…

Обстановка эта смиряла клиента и резко повышала ликвидность его капитала — но одновременно вселяла надежду.

Ровно в четырнадцать звякнул колокольчик на входе, и, пригнувшись, вошла стильная девочка под два метра ростом в джинсах и мешковатой ветровке. За нею втиснулся Коломиец. Его-то было много по обыкновению.

— Дора Хасановна, — робко обратился он к нашей секретарше, — я тут договаривался с вами…

— Садитесь, — резко скомандовала она. — Заполняйте анкету. Это, что ли, оперативный работник? Хорошо! Потянулись наконец девчата к настоящему делу…

— Хасановна, — подал голос Крис, — позвоните Коломийцу, пусть даст машину до ночи. И сам пусть приезжает. В Истру поедем…

И мы поехали в Истру.

Но прежде Ираида освоила последнюю пустовавшую спальню, которая до того была гостевой. И в квартире сразу стало как-то тесновато.

— Не боишься оставлять племяшку в нашем вертепе? — подмигнул я Коломийцу.

— Немного побаиваюсь, — признался он, — не хотелось бы мне вас потерять…

Всеслышащая Хасановна немедленно откликнулась:

— А как же мы на Амуре — жили все вместе в первом бараке? Отношения наши были чисты!

— Да вы-то там урабатывались так, что силы только на храп хватало, — махнул рукой Коломиец. — Ты на этих бездельников погляди…

— Я за моралью слежу, — обиделась Хасановна.

— Да, у нас не забалуешь, — сказал я. — Представляешь, Женя, как на режимном предприятии: больше двух приводить нельзя…

— И только до одиннадцати утра, — добавил Крис.

В Истру мы приехали уже около пяти. Дом, в котором замучили художника, стоял на отшибе — старый двухэтажный насыпной восьмиквартирник. Рядом высился роскошный недострой, каких много стало в Подмосковье: то ли посадили хозяина, то ли взорвали, то ли невзначай разорился сам. По раскисшей тропе среди строительного мусора мы пробрались к цели. Между деревьями, обступающими вход, натянута была бечевка с бумажным обрывком.

— Плохое место, — сказал Крис, ежась.

— Чего уж хорошего, — пробормотал Коломиец. — Стадо они тут выгуливали потом, что ли…

Он нагнулся и полез под бечевку.

— Эй, — крикнул кто-то сзади. — Вы тут чего забыли? А ну, назад!

К нам торопился пожилой милиционер в распахнутой шинели.

— Участковый, капитан Петренко, — небрежно козырнул он. — Кто такие?

— Поисковое агентство «Аргус», — представился я. — А также «Тимур». Нашего клиента убили у вас тут.

Участковый долго и пристально рассматривал наши удостоверения и лицензии.

— Так это вы и есть Коломиец? Слышал, слышал. Очень приятно… жаль, не предупредили меня… Слушайте, а что же он за человек такой был? Отчего хипеш? Я его шмотки перебирал — бомж в натуре…

— Знаменитый художник он был. А что так ходил… привык, наверное. Или нравилось. Ну как, можно осмотреть место?

— Да конечно же. Пойдемте. Только вот девушка… Я человек на что уж привычный, да и то, как снимал его с крюка, — поверите, замутило…

Мы посмотрели на Ираиду. У нее чуть сузились глаза и подрагивали крылья носа. Она не сказала ничего.

— Ведите, капитан, показывайте, — кивнул Коломиец. — Арестовали кого-нибудь, нет?

— Нам, думаете, скажут? Ха, держи карман. Если позвонят когда, чтобы место это не охранять больше, и то спасибо. Что тут вчера делалось…

— И что делалось?

— Да, правильно если сказать — то ничего. Наехало их — откуда только взялось? — машин шесть. А толку? Что мы с Филимоном — извиняюсь, с капитаном Филимоновым, это угро наше, — что мы с ним записали, то эти передрали в свои протоколы, да нас еще и носом натыкали: чернила, понимаешь, не того цвета… Осторожно, здесь ступенька качается и притолока низкая…

В подъезде пахло собаками и бомжами. Лестница на второй этаж была разломана, двери в квартиры крест-накрест заколочены, но никакого сомнения, что место это обитаемое или было таковым до самых недавних времен.