Воинский класс (ЛП)

Павел Казаков улыбнулся и поднял руки в знак сдачи.

— Ну ладно, вы действительно существуете, — сказал он по-английски. — И у вас, как я посмотрю, целая небольшая армия. Очень впечатляет, хотя, как я понимаю, это было наименьшее из того, что вы можете. Американцы, я полагаю. Спецназ? Дельта? «Морские котики»? — Никакого ответа. — Как вы меня нашли?

— Фурсенко, — сказал спецназовец.

— Неужели? Добрый доктор все еще жив? Очень хорошо. Я с большим удовольствием лично оторву ему яйца и засуну ему же в пустые глазницы. Ладно. Меня ты тоже намерен шандарахнуть током? — Никакого ответа. — Ну что же, было приятно с тобой поговорить. — Но повернувшись, Казаков ощутил резкое покалывание электрических разрядов вокруг, словно кто-то окружил его забором.

— Черт тебя подери, чего тебе надо? — Проорал Казаков. — Снимай броню и покажи лицо, трусливый ублюдок! — Никакого ответа. — Чего тебе надо? Денег? Денег тебе надо?

— Да, — ответил человек.

— Aha. Значит, мы можем договориться, — сказал Казаков, на лицо которого наползла злая улыбка. — Значит, деньги в обмен на мою свободу?

— Деньги… В обмен на твою жизнь, — сказал спецназовец.

— Это вряд ли справедливо. Я уверен, что мы сможем… Мля! — Еще один разряд прошел через его голову, и ему показалось, будто по телу заползал миллион муравьев. — Ты, сын больной шлюхи! Ты что, меня грабишь? Это что, такой гоп-стоп? Грабишь? Кошелек или жизнь? Да как ты… — Еще один треск разряда, от которого он упал на колени. — Ладно, ладно, мы победил! — Он поднялся на ноги, а затем притворно порылся в карманах. — Прости, я кошелек дома забыл. Может, возьмешь, как вы говорите, долговую расписку?

Спецназовец потянулся к ремню, взял портативный спутниковый телефон и бросил его российскому гангстеру. Открыв телефон, Казаков увидел карту с номерами счетов и межбанковскими адресными кодами. Набрав номер, он сказал:

— Полагаю, мы должны обговорить сумму?

— Полтора миллиарда долларов, — сказал спецназовец.

Казаков рассмеялся.

— Все, что ты обо мне слышал, дружище, явно неверно. У меня нет… — От еще одного разряда он упал на задницу. — Эй! Я говорю правду, дебил! У меня нет полутора миллиардов долларов!

— Тогда ты умрешь, — ответил синтезированный голос.

— Нет, я говорю они у меня есть, но я не могу получить их просто телефонным… — Он замолчал от еще одного разряда, достаточно сильного, чтобы его скрутило от боли, но не достаточно, чтобы потерять сознание.

— Мудак членоголовый! Я убью тебя, клянусь! Ты и твои дружки покойники! Понимаешь? Покойники!

— Полтора миллиарда долларов через пять минут, или ты труп, — сказал футуристический спецназовец.

Казаков набрал номер. Чтобы обеспечить нужную сумму, его бухгалтеру в «Метеоргазе» пришлось ликвидировать все личные счета босса, а также залезть в другие счета, находящиеся под его непосредственным контролем — в том числе со средствами от «международных инвесторов» — криминальных авторитетов и наркобаронов со всего мира, пытавшихся отмыть свои деньги через «Метеоргаз». Однако всего за несколько минут вся сумма была переведена. Спецназовец забрал телефон. Казаков услышал, как он что-то сказал в шлем, видимо, через гарнитуру.

— Теперь я уйду, да? — Спросил Казаков.

— Теперь ты пойдешь со мной, — сказал спецназовец.

— У нас была сделка! Ты сказал, что дашь мне уйти!

— Я сказал, что ты останешься в живых, — сказал человек. За ним появились еще трое спецназовцев в такой же броне в сопровождении человека в зеленом камуфляже и шлеме — со знаками различия турецкой «Жандармы» — национальной полиции. — Тем более, у нас есть ордер на ваш арест, выданный девятью странами, а также офицер Интерпола, который уполномочен правительством Румынии произвести ваш арест. — Сотрудник Интерпола надел на Казакова наручники, тщательно обыскал его, завязал глаза и повел к вертолету. Казаков кричал что-то о своей невиновности, о деньгах, которые только что заплатил, пока дверь вертолета не закрылась за ним и машина не поднялась в воздух.

Как только полицейский вертолет скрылся, Патрик Маклэнэхан припал на одно колено и снял шлем. Голова была плотно покрыта потом, а волосы слиплись, несмотря на отличную систему кондиционирования воздуха внутри костюма. Остальные спецназовцы окружили его, молча ожидая, и готовясь оказать любую помощь, которую могли. Несколько долгих мгновений спустя его брат Пол, наконец, спросил:

— Патрик, ты как?

— Нормально.

— Хорошая работа, Патрик, — услышали они все голос бывшего президента США Кевина Мартиндэйла через подкожные спутниковые передатчики. — Все средства переведены на счет подставного холдинга. Большую их часть получат международные и частные организации по оказанию помощи, работающие в Албании, Македонии, Болгарии и Турции в качестве репараций за то, что Казаков совершил против их народов. Кое-что из оставшегося пойдет на оплату услуг частной охранной фирмы, которая проследит, чтобы Казаков предстал перед судом — я не хочу никого обвинять, но даже в турецких полицейских органах, вероятно, есть глубоко внедренные агенты Казакова.

— Но остальные деньги останутся у нас, господин президент? — Гневно спросил Патрик.

— То, что мы сделали и то, что мы собираемся сделать отнюдь не дешево, — ответил Мартиндэйл.

— Тогда в чем разница между нами и уродами вроде Казакова? — С горечью в голосе спросил Патрик. — Мы воруем, атакуем и грабим. Ради денег.

— Разница? Разница, Патрик, в тебе, во всех, кто носит броню «Железный дровосек», в тех, кто управляет самолетами-роботами, запускает ракеты и всеми, кто решил присоединиться к нам, — ответил Мартиндэйл. — Да, мы собираемся помочь себе кровавыми деньгами. Мы намерены отдать большую их часть тем, кому, как мы считаем, они наиболее нужны, тем, кто стал жертвами тех, за кем мы охотились, но мы намерены и про себя не забыть.

— Мы преступники! — Крикнул Патрик. — Отбирать деньги, даже у такого дерьма, как Казаков, это преступление!

— Нет, это не так, сэр, — сказал Уолл. — Это правосудие.

— Какое еще правосудие? — Патрик схватился за руки Уолла. — Правосудие сильного? Того, у его броня толще и пушка больше?

— Это не то определение справедливости, что используется сейчас, Патрик, но справедливость — это то, что идет на благо обществу, — сказал Пол. — Деньги, которые ты получил от Казакова, помогут многим. Это справедливо.

— Тогда давайте, снимем эту броню, предстанем перед тем же судом, что и Казаков и скажем то же самое, — ответил Патрик. — И посмотрим, что нам скажут на то, что мы изобрели собственное понятие законности и справедливости. Позволят ли нам делать то, что нам хочется и атаковать кого угодно во имя нашего собственного понимания справедливости? Давайте, посмотрим, что нам ответят!

— Мы не слуги закона, — вмешался Мартиндэйл через систему связи. — Я не заставлял вас дать клятву служить чему-либо и защищать что-либо, когда вы присоединились ко мне. Мы не подчиняемся никакому правительству, никакому суду, никакому своду законов. Мы не солдаты, не слуги закона, не политики. Мы воины.

— Какого черта это значит, сэр?

— Это значит, что мы воюем не за страну, не за закон, не за деньги, а за правду, — ответил Мартиндэйл. — Я верю в то, что мы знаем, в чем правда, и все просто. Твой брат Пол знает закон. Ты, Хэл и Крис солдаты. Мы все из разных слоев общества, с разными взглядами и разным жизненным опытом. Но мы все здесь, прямо сейчас. На то есть причина. Вне зависимости от того, какая на вас форма, кем бы мы не были, мы воины. Мы из воинского класса. Без званий, флага и хозяина. Мы сражаемся за правду.

— Иногда нам придется сражаться на таком уровне, Мак, — добавил Пол Маклэнэхан. — Ты сам сказал мне это, когда я впервые надел эту броню, там, в Сакраменто. Это не было ни хорошо, ни приятно, но это сработало. Ты научил меня тому, что иногда так и надо.

— И послушай вот еще что, Патрик. Я не заставлял тебя требовать от Казакова заплатить нам, — добавил Мартиндэйл. — Я предложил выжать его, чтобы мы могли помочь тем, кто пострадал от него, но не я пришел к нему с телефоном и номерами счетов, это сделал ты. Ты мог просто сдать его жандармерии, не дав ничего сделать. Но ты сделал это, потому что всерьез не думал, что Казаков предстанет перед судом, а даже если он и отправиться в тюрьму, то не надолго, и страдать он там не будет. Ты считал, что единственный способ сделать ему больно, это отнять у него то, что он любит — деньги. Я согласен.