Крестьянский сын, дворянская дочь (СИ)

Глава 4. Наталка

Зима тринадцатого — четырнадцатого года для Наталки и Николки казалась одной большой сказкой или бесконечным сладким сном. Юношеская любовь сыграла шутку не только с мальчуганом, буквально «взорвался» и духовный мир девочки. Они часто виделись, много гуляли по заснеженным улицам и аллеям города. Сначала просто держались за руки, но потом Наталка осознала, что это выглядит со стороны довольно глупо, и взяла своего кавалера под руку. Николка был не против.

На время учебы Наталка тоже переезжала в губернский город С. и жила у своей, как она ее называла, бабушки, родной сестры Олега Игоревича Воинова. После своего деда это был самым близким Наталке человеком, и если бы это зависело только от нее, то она вообще осталась бы у Клавдии. Дружбе с Николкой это нисколько не мешало, ибо Клавдия Игоревна во взаимоотношениях с полами придерживалась весьма либеральных взглядов, а сословные перегородки, в отличие от своего племянника, считала старорежимной чепухой. Старая дева была вообще весьма экстравагантна: много курила, одевалась подчеркнуто неряшливо, волосы собрала в простой пучок, который закалывала на затылке, и отчаянно ругала власти вообще и царя в частности. Тем не менее, она до сих пор пользовалась большой популярностью у мужчин, которые частенько собирались у нее в гостиной обсудить новости, поиграть в карты и послушать по граммофону «курского соловья» Надежду Плевицкую, «чайку русской эстрады» Анастасию Вяльцеву и, конечно, Федора Шаляпина. Не раз, возвращаясь из гимназии, Наталка в гостиной за партией в шахматы заставала товарища губернатора. Однако, несмотря на неизменную группу поклонников, Клавдия, принадлежа едва ли не к первому поколению нигилистов, отвергала все предложения руки и сердца. Тем не менее, Николку она одобрила, и ей доставляло удовольствие поддразнивать молодежь:

— Наталка, выходи, твой Ромео пришел, — звала она девушку.

И усмехалась про себя, видя, как наливаются пунцом щеки Николки.

Гимназистам и реалистам того времени циркуляром от 1896 года предписывалось носить школьную форму и во внеучебное время, а для девочек в том году как раз и был утвержден фасон женской гимназической формы. И хотя это событие произошло еще до рождения Нтаталки и Николки, оно было действующим, и преподавательский состав строго следил за выполнением требований. Однако на практике учащиеся старших классов мало носили форму вне учебных заведений, за годы учебы строгая полувоенная форма так надоела, что гимназисты и реалисты после уроков спешили поскорее облачиться в цивильное. Вот и влюбленные юноша и девушка, маскируясь, барражировали по городу, переодевшись в цивильное платье. С виду можно было подумать, что под ручку гуляют молоденькая девица из приличной семьи и ухлестывающий за ней клерк, только начавший свое восхождение по карьерной лестнице. Но влюбленные не только часов не наблюдают, они вообще никого не видят вокруг себя, а как же иначе, если весь мир сосредоточился в одном человеке, в его милом и любимом лице.

Почин к углублению отношений подала первой Наталка.

— Как ты думаешь, с какого возраста прилично целоваться юноше и девушке? — спросила девушка и мило зарделась.

Наталка и раньше, в их детской дружеской компании, в которой, как в классическом сюжете, Сенька оказался «третьим лишним», считалась заводилой, но то были детские шалости.

Предупреждая ответ, готовый сорваться из уст Николки, уточнила:

— ТОТ, на причале, не считается.

Юноша задумался. Ему только-только стукнуло семнадцать, и он считал себя совсем взрослым: шутка ли, выпускной класс. Он уже совсем было хотел ответить, сместив возраст пораньше, но тут вспомнил скабрезные разговоры и сальные шуточки бытующие в мужской среде ремесленного училища и пробормотал что-то невразумительное. Больше всего на свете ему захотелось оградить любимую от грязи этого мира. Но потом решился и ответил честно:

— Знаешь, Наташенька, у нас, в реальном, среди ребят разное говорят. Некоторые откровенно пошлят, другие хвастаются своими победами среди девчонок, хотя, скорее всего, врут. Я не хочу, чтобы наши отношения коснулась сплетня или похабщина, не желаю, чтобы твое имя втаптывали в грязь. Поэтому, если честно, не знаю, главное, готовы ли к этому оба?

Наташа была удивлена такой откровенностью и честностью. Наталка в июне должна была отметить шестнадцатилетие, но, как обычно водится, считала себя старше и опытнее своих лет. Разные разговоры об отношениях мужчины и женщины, ходили и в ее среде. Классные дамы, все как на подбор «синие чулки», постоянно предостерегали воспитанниц от легкомысленности, говорили о приличиях в обществе. Преподаватель «Закона божьего», отец Онуфрий, бесконечно твердил о грехе и греховной сущности женского начала. Он надоел своими проповедями хуже горько редьки, но об этом же твердила и родная матушка. В среде гимназистских подруг, напротив, приветствовались нигилистические и феминистские взгляды на взаимоотношения полов. Самые смелые гимназистки старших классов заводили романтические «отношения», окунаясь в них как «в омут с головой», делясь опытом со своими более робкими подругами, конечно без мужской скабрезности.

— Спасибо за честность, Николаша! — с чувством ответила девочка. — Но если твое чувство честное, то ничего плохого мы не делаем, правда, ведь?

— Правда!

И они поцеловались, в первый раз по-настоящему. Понравилось. Теперь они как будто невзначай во время прогулок стремились оказаться в уединенном месте города. Чтобы вновь испытать и волнующее чувство нового, и необычную близость, возникшую между ними.

С того самого памятного разговора на квартире у Николкиного брата в их отношения незримо влез не в меру галантный поляк. Во-первых, он посеял немалую толику сомнений в их версию происхождения семейной реликвии Воиновых. Тем не менее, несмотря на убойные аргументы Колоссовского, они решили не спешить отказываться от своих убеждений:

— Мой дедушка не врун и не фантазер, а он определенно считал свой меч именно знаменитым мечом Тамерлана, — горячилась Наталья. — Помнишь, он говорил нам об этом, когда показывал клинок. Значит, у него были на то основания, какие-то аргументы о которых нам просто еще неизвестно.

— Эх, взглянуть бы на него хоть одним глазком, — мечтательно говорил Николка, юноше казалось, что стоит меч увидеть, как все станет ясно. — Жаль, что тогда мы были маленькими.

— Я же уже не раз говорила тебе, что это невозможно, московский дом и все имущество в залоге у банка. Папа летом собирается в Москву, решать вопрос с наследством, обещал и нас с мамой с собой взять, если экзамены хорошо сдам.

— Сдашь! — убежденно сказал Николка. — А ты знаешь, рукопись как-то внезапно обрывается. Или есть продолжение, либо неизвестный автор просто не успел ее дописать.

— Это все, что я нашла, больше ничего нет!

— Мне одна мысль в голову пришла, что инженер только запутал нас с множеством мечей. Какой церемониальный меч! Мастер выковал его специально для битвы с османами, это ясно из текста. Тем более, что Тамерлан вскоре умер, значит, этот меч был ПОСЛЕДНИМ, и никаких других у него не было.

— Если суждено мне попасть в наш Московский особняк, то все обыщу. — пообещала девочка.

А еще волей или неволей, но после той встречи Наталка и инженер стали видится гораздо чаще. Казимир отметил девичье увлечение общественными вопросами и почел своим долгом заняться политическим образованием девушки. Они много беседовали на политические темы, инженер снабжал Наталку литературой, не всегда, кстати, легального характера. И, в конце концов, привлек девушку к участию в одном из многочисленных кружков, которыми был переполнен в ту пору любой губернский город. Наталка видела, что Николке претят ее частые свидания с поляком помимо него, но поделать с этим уже ничего не могла. А у парня хватило проницательности не высказывать открыто свою ревность, пряча ее за беспокойством о безопасности любимой.