Е.И.В. Красная Гвардия (СИ)

Сначала долгий-долгий глоток, насколько хватает дыхания и места в желудке, потом чуть отдышаться и припасть ещё. Тёплая волна зажигает в брюхе жаркий и уютный огонь, распрямляются уставшие за день ноги, перестают болеть разбитые кулаками барона фон Тучкофра губы и нос…

Барона? Кто сказал, барона? Везде мерещится голос этого злого артиллерийского офицера. Нет, не мерещится… отчётливо слышно, как часовой у трапа отдал рапорт на незнакомом языке, вот темноту трюма чуть раздвинуло тусклым светом масляного фонаря, и застучали башмаки. Те самые башмаки из толстой кожи, на тройной подошве, с серебряными пряжками. Джим перестал двигаться и забился в узкий промежуток между бочками, куда не пролезли бы и отощавшие корабельные крысы. Сердце колотится громко, остаётся только молиться, чтобы проклятый барон не услышал этот грохот… И зубы начинают сами собой выстукивать джигу. Но что оказалось самым страшным — фон Тучкофра сопровождал донельзя довольный сержант Симмонс.

Чёртов вербовщик бросил короткую непонятную фразу, барон ответил, и оба рассмеялись со столь гнусным видом, будто вознамерились довершить дело, незаконченное Гаем Фоксом. Потом сержант извлёк откуда-то из рукава длинный стилет и принялся ковырять пробку у одной из бочек. Вот гадина! Тут собственной шкурой рискуешь, дрожишь, ползком пробираешься в темноте ради нескольких глотков рома, а эта скотина может в любой момент спуститься в трюм и налакаться в полное удовольствие.

Но вот почему он не хочет налить из бочки с краном, как все нормальные люди? Сам Джим так бы и сделал, только расположена она на самом проходе, и в случае чего оттуда быстро не улизнёшь. Её что, уже всю выпили? Негодяи…

Еле слышный скрип, и сразу за ним — стук упавшей на палубу затычки. Слава создателю, она улетела в проход — барон и сержант одновременно повернули туда головы, и это позволило Салливану отползти в темноту. Но что же они делают? Ведь для людей… убийцы… Джим с ужасом наблюдал как фон Тучкофр вылил в ром содержимое большой фляги и не мог даже крикнуть. И не столько от чувства самосохранения, сколько от перехватившего горло спазма. А немец и предатель Симмонс тем временем принялись за следующую бочку — один сноровисто выковыривал пробку, а второй добавлял отраву. Работа спорилась… Торопятся гады! Ну ничего, зато из-за этой спешки они так и не заметили Салливана, с каждым удобным моментом отползающего всё дальше и дальше в спасительную темноту. Но вот, наконец, закончили страшное дело, и сержант произнёс по-немецки:

— Pizdets kotionku, bolshe srat ne budet!

— Budet-budet! — откликнулся барон и опять оглушительно рассмеялся.

Салливан не знал немецкого языка, но действия злоумышленников сопровождались настолько гнусными ужимками и репликами самых зловещих интонаций, что сомнений не оставалось — на корабле заговор! И как теперь поступить, чтобы остаться живым? Сообщить капитану? Бесполезно — он намертво завяз в паутине, сплетённой сержантом, и даже если захочет что-либо предпринять, то ему не позволят новоявленные офицеры. Или всё же попытаться? Да, наверное так и нужно сделать. А вот если не получится, тогда стоит предупредить команду.

Команда… Джима передёрнуло, и от неприятных воспоминаний холодок пробежал по спине. Да пусть сдохнут уроды, не жалко! Значит, решено, в первую очередь к капитану Винсли!

И снова пробираться по всему кораблю, где ползком и на четвереньках, а где и рискуя подняться в полный рост. Выпитый ром придавал силу, решимость, желание поквитаться с отравителями добавляло осторожности, и очень скоро Джим Салливан оказался у дверей капитанской каюты. Вот только как попасть внутрь, если часовой, охраняющий покой сэра Чарльза, сторожит бдительно и не выпускает из рук ружьё? Морской пехотинец из недавно набранных немцев, чёрт бы его побрал! Исполнительный и глупый, как вся его нация.

Эх, была не была! Главное, погромче топать ногами, чтобы болван услышал заранее и не выстрелил от неожиданности.

— Кто идёт? — часовой говорил по-английски с большим трудом, потому добавил на своём наречии. — I kakogo khrena nado?

— Извините, господин, — Салливан старался не повышать голос. — Сегодня моя очередь выносить капитанский ночной горшок.

— И что? — немец пожал плечами и произнёс вовсе непонятное. — Dristuny, bliad!

— Вы меня пропустите? — Джим изобразил на лице страдание, почтение и страх перед наказанием, но не был уверен, что это произвело должное впечатление. — Если я не вынесу горшок, меня забьют плетьми.

— Проходи, здесь не заперто.

Действительно, сэр Чарльз настолько проникся доверием к морской пехоте, что перестал задвигать засовы на двери. Все три. И один крючок.

— Спасибо! — Салливан растянул губы в благодарной улыбке, поклонился, и проскользнул в каюту. А вот он уже не забыл запереться крепко-накрепко. И огляделся…

Капитан Винсли крепко спал прямо за столом, и не упал вниз при качке только из-за широко расставленных локтей. А уснул он, скорее всего, совсем недавно — сладковатый запах табака ещё не успел выветриться. Странное что-то курит сэр Чарльз… И совсем не реагирует на прикосновение к плечу.

— Проснитесь, сэр! Беда! — в ответ лишь невнятное мычание, да губы во сне скривились в презрительной усмешке. — Нас предали!

— Ты долго там будешь возиться, pridurok? — нетерпеливо крикнул часовой и для убедительности ударил в дверь. — Забирай какашки и проваливай!

Капитану шум не помешал, только заставил вздрогнуть и похлопать рукой по столу в поисках стакана.

— Одну минуточку, мастер! — откликнулся Салливан. — Уже ухожу!

А сам схватил ближайшую бутылку из намертво закреплённого к переборке погребца. Здесь уж точно не отравлено, а когда ещё придётся попробовать настоящий бренди… Или что здесь, виски? Тем лучше.

Джим сладко посапывал, обняв ноги капитана Винсли, и в красочных снах видел себя великим героем, которого Его Величество посвящает в рыцари, производит в адмиралы, награждает орденом Бани и назначает архиепископом Кентерберийским. Все женщины старой доброй Англии, Шотландии и Ирландии визжат от восторга, бросают в воздух чепчики, и стараются забраться в постель к спасителю Британии, сравнявшемуся славой со святым Георгием. И даже Элли старается бесплатно — та самая шлюха Элли из Ярмута, что не брала дороже полпенни за свои сомнительные услуги. А негодяи немцы во главе с сержантом Симмонсом только завистливо роняют слюни (вот бы захлебнулись!), и колотят ногами в дверь роскошного будуара с требованиями поделиться добычей. Обойдётесь, сволочи!

— Может быть сломать тут всё к чёртовой матери, Александр Андреевич? — предложил Фёдор Толстой, прибежавший вместе с Тучковым на крик часового. — Никита, они давно заперлись?

Красногвардеец Бутурлин достал из кармана луковицу часов и щёлкнул крышкой:

— Поболее сорока минут, Фёдор Иванович.

— Точно говорю, надо дверь вышибать.

— Погодите, — командир батальона придержал Толстого за руку. — Погодите, господин гвардии старший лейтенант.

— Куда уж годить-то? Чем могут заниматься капитан и матрос в запертой изнутри каюте почти целый час?

— Фёдор, — хмыкнул Тучков. — Давайте не будем обсуждать традиции британского флота, тем более они нас не касаются никоим образом.

— Традиции?

— Вы не знали? Впрочем, оставим эту тему… [1]

— Почему же оставим, Александр Андреевич?

— Всё, я сказал! Меня другое интересует…

— Что, господин полковник?

— Фёдор! — произнёс Тучков с укоризной.

— Виноват, Александр Андреевич, исправлюсь. Зарапортовался совсем.

— Вот видишь… излишнее чинопочитание, особенно в боевой обстановке и приближённой к ней, не только вредит быстрому взаимопониманию солдат и командиров, но и явно указывает на скрываемую вину чрезмерно усердного подчинённого.

— Изрядно сказано.

— Это не я сказал, неуч! Когда в последний раз изволили читать «Общевойсковой Устав», Фёдор Иванович? Молчите, господин гвардии старший лейтенант? — Тучков пригладил пышную, чуть волнистую шевелюру. — А мне потом граф Аракчеев всю плешь проедает.