Наследники по прямой. Книга первая.

– Ты, часом, сам не влюбился, атаман? Вот уж не ожидал, от такого человека. Но, на самом деле, - немудрено.

– Следи за базаром, учитель, - ощерился бандит с наганом. - Ты кому тычешь, ты?!

Гурьев медленно повернул к нему голову и удивился:

– А кто разрешал открывать рот? Николай Протасович?

Мужик с наганом вылупился сначала на Гурьева, потом - на Ферзя. И только потом, опомнившись, схватился за рукоятку оружия. Второй угрожающе подался в сторону Гурьева. Гурьев же, словно не замечая всего этого, снова обратил лицо к Ферзю:

– Так о чём это мы, Николай Протасович?

– О деле, - кивнул Ферзь. - Только за базаром следить всё одно полезно.

– Стараюсь, - скромно потупился Гурьев. - Стараюсь, Николай Протасович. Но я же с тобой разговариваю, а это, - он чуть кивнул в сторону "стрелка", - с чего раскрякалось?

– Ну, ты, бля!!! - бандит вырвал из-за пояса наган и направил на Гурьева ствол. И тупо уставился на свою - пустую - руку.

– А почему мушка не спилена? - поинтересовался Гурьев, откидывая барабан [92] непонятно как перекочевавшего к нему револьвера, высыпая патроны себе на ладонь и опуская их в вазочку из-под варенья.

– Чё?! - хрипло спросил бандит, переводя ошалелый взгляд с Гурьева на Ферзя.

– Когда я тебя буду этой штукой в очко пялить, - ласково пообещал Гурьев, покачивая стволом из стороны в сторону, - узнаешь, "чё". - И кинул револьвер бандиту назад: - Спрячь керогаз, бык картонный. Николай Протасович, мы будем с тобой беседовать или продолжим железками перебрасываться?

Повисла пауза. Гурьев ждал. Ферзь, посопев еле слышно, кивнул своим шестёркам:

– А ну, оба. Идите, курните чуток.

Оба бандита, как будто нехотя, поднялись и двинулись в противоположный конец зала, озираясь на хозяина и странного гостя.

– Ну. И кто ж ты такой? - спокойно удивился Ферзь. - Кто ж ты такой? Крутой, как я погляжу. Тебя чему в институтах учили? Взрослым, уважаемым людям - "вы" положено говорить.

– Вот мне и говорят, - кивнул Гурьев. - На "ты" со мной только близкие люди. В общем, ты определись, Николай Протасович. Или "ты", или "вы". А можно просто - по имени-отчеству. Яков Кириллович.

– Яков Кириллович, - Ферзь усмехнулся, продолжая Гурьева настороженно, но без страха изучать. - Ну. Так кто ты такой?

– А ведь ты не знаешь, - посетовал Гурьев. - И даже тебе любопытно. Неужто тебе не докладывали?

– Ты учти, учитель…

– Я не учитель, Николай Протасович, - мягко перебил его Гурьев, - я наставник. Это, в общем, разные вещи.

– Говори, кто такой.

– Интересно, правда? - Гурьев усмехнулся. - Для старого боевого товарища - слишком молод. А для молодого щегла - слишком хорош.

– Хватит.

– Ну, хватит - так хватит. То, что ты обо мне знаешь - ничему не верь. Работы в крепости видел?

– Ну. И тебя там видели. Дальше что?

– Продай мне девочку. Я понимаю, что слово назад не возьмёшь, авторитет нельзя ронять. Мне таких вещей объяснять не нужно. Так что?

– Сколько?

– Полпроцента.

– Чё?!?

– Полпроцента, Николай Протасович. Это такие деньги, - Гурьев закатил глаза и покачал головой. - Ну, мне нет никакого резона с тобой воевать, Николай Протасович. Вообще никакого. У тебя свои дела, у меня свои. Это у моряка песни революционные в башке звенят, а мы-то с тобой - взрослые люди. Я знаю, ты в городе порядок навёл, шпану прищучил. Это дело правильное. Большое тебе за это человеческое спасибо. Хочешь, могу к ордену представить. За трудовые заслуги. А девочку продай.

– А что, не помешает мне орденок, - усмехнулся Ферзь. - Уважают у нас орденоносцев. А ты не молод ли, часом, такими понтами кидаться?

– Я молод, для чего надо. А для чего надо - стар. Ты же сам сказал - хватит. Будем торговаться, или что?

– Зачем тебе бикса?

– Фу, Николай Протасович. Ты же серьёзный, авторитетный человек. К чему эти глупые детские слова? Тем более, ты ни разу не чалился, зону если и топтал - так только в форме, в предбаннике. Или у кума в кабинете.

– Много знаешь. Бессонница не мучает? Меньше знаешь - крепче спишь.

– Так а я о чём? - светло улыбнулся Гурьев.

– Что ты там копаешь? Там нет ничего. Давно всё перерыли.

– А я глубже копаю, Николай Протасович. Очень, очень глубоко. И там, где я копаю - всегда что-то есть.

Всегда, подумал Гурьев. Всегда. И клад я уже нашёл. Только клад этот по карманам не рассуёшь, в Румынию или Турцию не сплавишь.

– И сколько это?

– А я не знаю. Знаю, что много. Очень много. Поэтому и говорю - полпроцента.

– Это не разговор. Половина. И сто тысяч.

– Сто тысяч? - удивился Гурьев. - Да это ж грабёж. Ну, впрочем, в сравнении с теми полпроцента, о которых я веду речь - это так, на булавки. А почему - сто? Это за шаланду потопленную, что ли?

– Мне так хочется.

– Я понял. Денег не будет, Николай Протасович. Бюджет прописан, я такую сумму изыскать просто не могу - нужны серьёзные обоснования.

– Какой ещё бюджет?!

– Ну, Николай Протасович, - Гурьев поднял температуру удивления на несколько градусов. - Это же государственное дело. У меня есть, конечно, определённая степень свободы, но после находки, а не до.

– Нужна девка - найдёшь деньги. Сто тысяч. Я сказал. А клад выкопаешь - тогда посмотрим на твои - скажем, десять процентов. Раз дело государственное.

– Три четверти процента.

– Пять.

– Один.

– Деньги когда?

– Десять тысяч - пятнадцатого. Сорок - двадцать второго. И пятьдесят - двадцать девятого. Я не хочу ничего - ни сложностей, ни неприятностей. Здесь же, в это же время. Можно через доверенное лицо.

– Смотри, Яков Кириллович. Кто нас обидит - трёх дней не проживёт.

– Нас, Николай Протасович, - усмехнулся Гурьев. - Нас.

– Ага, - прищурился Ферзь. - Нас, значит. Интересно. А я слыхал, будто всех придавили, как следует.

– Трава и бетон ломает, Николай Протасович.

– Ну-ну. Куришь?

– Курю.

– Закуривай. Только не спеши.

Ну, вот, подумал Гурьев, разглядывая лицо Ферзя, пару дней я могу перевести дух. Это хорошо, что ты жадный. Это радует. При любом раскладе - я выиграл пару дней. Больше мне не нужно. А потом я тебя удавлю, красавец. Ты уж не обижайся.

Гурьев медленно, чтобы никого не спровоцировать на нежелательные эксцессы, под цепким взглядом Ферзя выудил из внутреннего кармана пиджака портсигар, зажигалку и закурил, с наслаждением пополоскал дымом рот. Чуть приподняв подбородок, с силой выпустил струю дыма вверх. Ферзь достал свои папиросы, но, прежде чем закурить, принюхался: