Крестоносец из будущего. Трилогия (СИ)

Это им не игрушки — фигушки показывать!

— Боже мой! Помоги!

Слова вырвались непроизвольно. Андрей, ожидая, как в его торчащий на поверхности рот вольется омерзительная жижа вместо живительного последнего глотка воздуха, с немалым изумлением понял, что дальше в глубину он не погружается.

Более того — что-то довольно крепко поддерживало его спину, не давая ей проваливаться вниз. Да и ноги неожиданно освободились от тисков и теперь медленно, по сантиметру, преодолевая густую вонищу, устремились к поверхности.

— Ух ты, подействовало!

Столь быстрая помощь на его отчаянный призыв к небесам привела бывшего офицера (что одно время в молодости являлся заядлым атеистом и этим бравировал, но только до первой войны и пролитой крови, после которой чуть ли не все военные моментально обращаются к Богу) в глубокий религиозный экстаз.

Никитин принялся с необычайной торопливостью читать все молитвы, которые помнил — и на латыни, и на церковнославянском, сочетая их с призывами на чисто русском языке. Ведь когда прижмет, поневоле вспомнишь очень многое…

— Ну надо же!

Сколько времени прошло, Андрей не помнил, так же как и не ощущал своего окаменевшего от холода тела. Утреннее пробуждение показалось ему сейчас нахождением в хорошо протопленной баньке, а ведь он еще жаловался. Недаром говорят, что все познается в сравнении!

Только сейчас он понял, почему еще не утонул в трясине, а лежит на ее поверхности наподобие Андреевского креста, раскинув буквой «Х» ноги и руки по сторонам.

Плащ, свернутый в рулон, в туго завязанном кожаном мешке, несмотря на полпуда тяжести в виде золота, сыграл роль поплавка. Так же как и штаны из того же материала, надувшиеся воздушным пузырем, вытянули его ноги на поверхность.

Правда, без добротных сапог, которые своими золотыми рыцарскими шпорами зацепились за какую-то корягу. И очень кстати, что попали именно на нее — ведь благодаря этому ему и удалось их сдернуть с ног.

«Если я так и буду неподвижно лежать, то вскоре одубею окончательно. Нужно хоть как-то пошевелиться и вытереть лицо — а то ни хрена не вижу!»

Мысль показалась Андрею здравой, и он приподнял правую руку, медленно сгибая ее в локте. Неустойчивое и без того положение резко изменилось — «поплавок» за спиной немедленно устремился к поверхности, и промедли Андрей хоть мгновение, его бы перевернуло лицом вниз. И тогда все — захлебнулся бы дрянью за секунды.

— Твою мать!

Преодолевая чудовищную боль в задубевших от лютого холода мышцах, он успел вернуть свою руку в первоначальное положение и тем самым спас себя. Весь ужас сложившегося для него положения он осознал полностью, но думал уже спокойно, без истерики, как повели бы себя в такой ситуации многие другие.

«Я могу продержаться на поверхности долго, очень долго — пока мешок и штаны не пропитаются грязью и оттуда не уйдет весь воздух. Но раньше окочурюсь от холода, потому что уже плохо чувствую тело. Однако если начну шевелиться, хоть как-то пытаясь разогреться, то немедленно перевернусь и утону. Что выбирать — и так ясно!»

Андрей застыл на черной поверхности трясины, глотая ноздрями гнилостную вонь и беззвучно читая молитвы еле шевелящимися губами — теперь ему осталось уповать только на одно…

ГЛАВА 3

— Пся крев! Ты когда научишься, холоп, правильно очаг топить?! Песья кровь — я тебя сам сейчас поучу!!!

Конрад Сартский грязно выругался и сильным ударом кулака свалил с ног костлявого и худющего, будто скелет, востроносого, как галчонок, парня с вечно голодным взглядом, бережно прижимавшего к груди большую охапку дров.

— Простите, ваша милость!

Паренек, рассыпав поленья, припал к сапогам властного магната, стремясь их обнять. Но пан в раздражении дернул ногой, и холоп окаменел от ужаса, ожидая новых побоев.

Последние две недели челядь просто сходила с ума от бесконечного ужаса, не зная, чего ожидать от словно взбесившегося магната. И без того несладкий характер пана стал совсем свирепым, как у голодного волка — собственноручно избивал по любому поводу и без повода, а два раза даже до смертоубийства дошло.

Одного холопа, что нечаянно опрокинул бадью в колодец, магнат убил ударом кулака, попав в сердце, а второго приказал забить батогами — не уследил, бедолага, за конем.

Так что парню еще радоваться нужно было, ведь побои для кабальных холопов, вечных и бесправных рабов, дело привычное, житейское, так сказать — кому больше, кому меньше, но достается всем и всегда, за любой реальный или мнимый проступок, как господину заблагорассудится. И за убийство их никто осуждать не будет!

— Сложи поленья, скотина! В очаг подложи вначале!

Сартский пнул закопошившегося на полу парня носком сафьянного сапога и отвернулся.

Накопившееся за последние часы раздражение схлынуло. На душе стало легче, но потом, как он знал, снова не будет находить себе места от нетерпеливого ожидания.

Должен же ведь наступить и час его триумфа, когда получит долгожданное известие, что целый хирд свирепых северных викингов напрочь вырезал и испепелил мятежное Белогорье, что словно заноза отравляло ему жизнь уже долгие годы!

— Сегодня, всяко разно сегодня…

Магнат зловеще прошипел сквозь крепко стиснутые зубы и посмотрел на избитого в кровь холопа, что преувеличенно старательно складывал березовые поленья у зева огромного камина, внутри которого уже весело плясали большие языки пламени.

Замок ведь каменный, в зимние холода насквозь промораживается. Так что простыми печами здесь никак не обойдешься. А вот открытый очаг не только быстро согреет огромное помещение, но и для других надобностей легко послужит.

В таком камине запросто можно целого быка на вертеле зажарить, что здесь неоднократно проделывалось долгими зимними вечерами, когда в зале собиралась вся его многочисленная шляхта и устраивались бесконечные пиршества.

— Пошел вон, дурень!

Холоп низко поклонился и, стремительно пятясь спиной, выскочил из зала, тихо прикрыв за собою толстую дубовую дверь, а Сартский медленно прошелся вдоль длинного массивного стола, хрустя костяшками крепко сжатых кулаков. Настроение у него почему-то опять стало портиться…

— Пан Конрад, у меня вести из Бяло гуру!

Голос кастеляна вывел магната из размышлений, и он стремительно обернулся. Ярослав Замосцкий стоял перед ним с раскрасневшимся лицом, по губам скользила загадочная улыбка.

Именно она сразу привела пана в возбужденное состояние, и Сартский ликующе выдохнул:

— Судя по твоему виду, вести хорошие?!

— Это с какой стороны посмотреть, ваша милость…

По губам верного шляхтича опять пробежала все та же странная улыбка, но вот глаза вспыхнули нездоровым огнем, и в животе сразу похолодело от плохого предчувствия.

— Да не томи мне душу, Ярослав, не зли!

Сартский возбужденно топнул ногою, чувствуя, как быстро закипает в душе гнев. Кастелян это понял и решил не доводить до греха — магнат мог взбеситься, и тогда было бы совсем плохо.

— Все хирдманы, пошедшие на Белогорье, полегли скопом. Перебили их там две недели тому назад…

— Как все? Их же полторы сотни!

Магнат неверующими глазами смотрел на Замосцкого. В голове такая весть просто не укладывалась! Да и как поверить в нее, если он на собственном немалом опыте знал, что такое воинское умение и отвага этих свирепых северных язычников, каждый из которых в бою трех хороших ратников его дружины стоил.

А потому такое известие доверия не вызывает! Да как его принять-то?! Чтобы какие-то вонючие смерды…

— Сообщение верное, ваша милость, потому что весточек оттуда было три. — Кастелян заговорил быстро, стараясь предупредить назревшую гневную вспышку, которая ударила бы уже по нему самому. И поразила бы страшно — магнат побагровел лицом за пару биений сердца, превратившись на глазах чуть ли не в пыхнувшую жаром свеклу.

— Все наши люди сообщили про то! Но с опозданием, ибо орденцы дороги и тропы обложили «синими» и никого из Белогорья не выпускали, даже в Притулу. Прости меня, ваша милость, я сам только что узнал об этом и сразу же поспешил тебя известить.