Курляндский гандикап (СИ)

Она, разумеется, кинулась собирать верных людей. И в очередной раз призвала стрельцов на защиту. По Москве поползли слухи, что потешные полки Петра идут для того, чтобы умертвить царя Ивана и правительницу.

С крикунами боролись наши люди, но это было небезопасно. Пока вся власть в Москве оставалась в руках Софьи. Однако оказалось, что у нее не так уж много сторонников. Слухи о разумности Петра давно уже разошлись по стране, и многие не верили в то, что он способен на смертоубийство. Ну а неудачный голицынский поход только подкинул дров в костерок всеобщей нелюбви к правительнице.

Надо сказать, что явление Петра во главе собственной армии произвело потрясающее впечатление: все понимали, что междоусобица может закончиться большим кровопролитием. Прибывшие от Петра люди во всеуслышание заявляли, что царь гневается после неудачного похода. Что не бабье дело воевать. Что Петр горюет о каждом воине, который погиб благодаря бездарным действиям Голицына. И что царь достаточно повзрослел, чтобы взять власть в свои руки, укротить боярство, исправить несправедливость и вообще принести полное благолепие.

Словом, обычные предвыборные обещании. Но поскольку пиар-кампания была выстроена лично мной, по самым действенным образцам века 21-го, то произвела на неискушенные умы людей 17-го века неизгладимое впечатление. От Софьи отшатнулись практически все ее сторонники. Она даже попыталась сделать отчаянный шаг — примириться с ненавистным братом. И отправила к нему для этой цели патриарха.

Однако Иоаким быстро понял, где заканчивается радуга, а потому даже не сделал никаких попыток повлиять на царя в пользу Софьи. Напротив. Он прибыл к Петру и объявил его полновластным самодержцем. Ну а в Москве начали действовать наши люди. Захватили Шакловитого, припугнули стрельцов и арестовали Софью. Чисто на одной наглости. Обставив свое появление как необходимость охранять царевну во время волнений. Так что Софья так и не успела ничего предпринять.

В результате, все закончилось довольно мирно. Петр и Иван остались царями, Софья отправилась в монастырь, а регентами младшего царя стали его мать Наталья Нарышкина и его тетка Мария. Убедившись, что все закончилось благополучно, я перевел дух и обратил все свое внимание на Англию.

Меня ждала Славная революция.

Глава 3

Фридрих II, ландграф Гессен-Гомбурга и муж моей старшей сестры, рассматривал продукцию моей стеклянной мануфактуры и явственно кривился. От зависти. Его мастера подобных шедевров сотворить не могли. Пока еще никто не мог, поскольку Курляндии удавалось хранить секреты. Но как же иначе, если желаешь много заработать? Так что я вежливо не замечал неудовольствия своего гостя. Я тоже мог бы много чего ему сказать нелестного. На фига заставлять жену рожать 12 детей? В результате, Луиза Елизавета чувствовала себя не слишком хорошо. И что-то мне подсказывало, что могла и не пережить следующих родов. Хорошо хоть, благодаря приставленным врачам, умер только один ребенок из 12. Для 17 века это небывалый прогресс.

— Так что же насчет моей просьбы, любезный брат? — прервал мои размышления Фридрих.

Вот ведь настырный тип! Сначала вбухивает все деньги в строительство Гомбургского дворца, потом безуспешно пытается оживить экономику с помощью стеклянной мануфактуры и солеварни, а теперь еще и меня пытается припрячь свои проблемы решать. Типа, на правах родственника.

— Что ж. Я не могу не помочь своей сестре и племянникам. И курляндские банки дадут Гессен-Гомбургу кредит на самых щадящих условиях. Но мне бы хотелось получить от вас ответную услугу, брат мой.

Если честно, раздражала эта манера правителей обращаться друг к другу как к родственникам. Однако правила дипломатического этикета нарушать не стоило. Я и так во многом не вписывался в образ привычного правителя. Людовик, вон, вообще честил меня торгашом, не понимающим возвышенных порывов его души. Ага, я такой.

— А существует что-то, что я мог бы вам предложить? — неподдельно удивился Фридрих. — Действительно? Потому что мне ничего и на ум не приходит. Вы сманили даже моего придворного алхимика Пауля Андриха.

— Он создал для вас прекрасный протез на пружинах и шарнирах. Я слышал, что вас из-за этого даже прозвали «ландграф на серебряной ноге». Согласитесь, обидно было упускать такой талант, — улыбнулся я. — А от вас мне требуются ваши военные таланты, брат мой. Я знаю, что вы сейчас заняты своей страной, но мы могли бы договориться.

Мысли Фридриха были написаны на его лице крупными буквами. Да, я стараюсь извлекать выгоду из всего, из чего только возможно. А все, кто считает, что заниматься этим ниже их достоинства, сидят в финансовой дыре. И клянчат денег у родственников. В конце концов, Фридриха никто не заставляет ввязываться в мою авантюру. Банки и так дадут ему кредит. Просто на других условиях. Таких, что дети и внуки платить устанут. Это как в лохотронах из 21 века по выдаче «быстрых денег» — возьми в долг десять рублей и потеряй квартиру.

Фридрих прекрасно это понимал. Но деваться ему было некуда. После смерти моего дядюшки, Великого курфюрста Бранденбурга, у принца Гомбургского не осталось высокопоставленных родственников, к которым можно было бы обратиться за помощью. А финансист из Фридриха был никакой. И организатор производств тоже. Принц Гомбургский был военным до мозга костей, посвятил войне всю свою жизнь, и не слишком хорошо вписывался в мирные реалии. Так что мы договорились. Однако облегчения я не почувствовал, поскольку это была только первая ступенька моего наглого и авантюрного плана.

Как человек, проживший свою первую жизнь в России и знакомый с ее историей, я не любил англичан. Точнее, не любил Британскую империю — жестокого, не выбирающего средств и более успешного конкурента. Понятно, что политика — дело грязное. И если ты хочешь победить — действовать нужно именно так, как это всегда делали англы. Я и сам, чего греха таить, собрался провернуть не слишком честную авантюру. Но подвигло меня на нее именно мое предвзятое отношение и предубеждение против англосаксонского мира.

То положение дел, которое сложилось в моем варианте истории, меня совершенно не устраивало. Именно поэтому я и желал все изменить. Не факт, что у меня получится. И что мой вариант истории выйдет лучше. Но я не мог не попробовать! А такой шанс, который мне предоставил накосячивший Яков II Стюарт, я вряд ли получу во второй раз. Это была хорошая возможность подрезать Англии крылья. Оставить эту страну без Вильгельма и его реформ. Ну и получить немного плюшек для себя, не без этого. Альтруизмом я и раньше не страдал, а уж после того, как примерил на себя роль правителя, растерял последние иллюзии.

Что отец, что я, из кожи вон лезли, чтобы сделать Курляндию богатой и независимой страной. Но теперь встала другая проблема — как удержать этот статус. И не только в ближайшие годы, а на столетия. Спору нет, очень много будет зависеть от того, как я воспитаю наследника. Однако хотелось бы ему оставить достойный задел. И убрать с пути хотя бы самых опасных конкурентов. А сделать это, будучи всего лишь герцогом Курляндии — нереально. Поэтому я и стал осматриваться по сторонам.

Разумным было бы заключить союз с Россией. Но пока Петр не оперился, делать это рано. Царь уделял делам достаточно времени, но был слишком молод. Так что там рулили опекуны^[3]. И Фердинанд прекрасно справлялся с ролью сдерживающего фактора для жадного клана Нарышкиных и начавшего зарываться Матвеева. Такими темпами Артамон Сергеевич скоро нарвется, и ему снова придется перебираться в Курляндию. Сын его, кстати, там и осел. Сосватать за Андрея принцессу не получилось, но это оказалось и к лучшему.

С Матвеевыми породнились Дворжанские — знатные и богатые поляки. Глава этой семьи занимался разведением лошадей (он подарил мне когда-то арабского коня, моего Пепла) и подмял под себя большую часть торговли курляндскими товарами в Речи Посполитой. У Медведевых тоже денег было немеряно, так что молодые отгрохали себе в Митаве шикарный особняк и стали постоянными посетителями мероприятий, устраиваемых моей супругой. Андрей Матвеев, кстати, действительно показал неплохие дипломатические способности — был невозмутимым, сдержанным и умел «держать лицо» в любых ситуациях.