Ненависть (СИ)

– Я знаю столько, сколько мне нужно, – обиделся Руди, уязвленный намеком на происхождение. – И кто такие «русские»?

– Я русский, – Стрелок расправил плечи. – Был и есть такой народ, не смотря на все невзгоды и беды. Мои родители русские, моя жена русская, мои дети русские, а кто ты?

– Я немец! – выкрикнул Рудольф и смешался. Подумаешь русские, скорее всего один из маленьких, диких, вымирающих от пьянства и кровосмешения народов, – Ну почти немец.

– Вот я и говорю, Иван родства не помнящий, – удовлетворенно кивнул Стрелок. – В зеркало на себя посмотри, морда рязанская.

Жена бандита замахала руками, заговорила и Егор послушно умолк. Погладил бороду, хитро улыбнулся и сказал Руди:

– Видел? Не велит гостя обижать! – Стрелок вручил жене тяжелый рюкзак, дочери винтовку и кивнул Руди. – Пошли Ваня, умоемся с дороги, а то воняем как бродяги последние.

Женщины пошли в дом. Рудольф отметил, как умело девочка обращается с оружием. Никакой неуверенности, или обычной женской неловкости. Винтовка приросла к рукам. Скорее всего умеет стрелять, нравы тут самые дикие.

Стрелок провел через калитку на задний двор, огороженный деревянным забором из тонких жердей. Рыжая корова с белыми пятнами и огромным выменем повела осоловелыми глазами, и продолжила трапезу. Из-под ног брызнули недовольно закудахтавшие куры. Бандит подошел к стоящей у стены гнедой лошади, запустил пальцы в гриву, зашептал на ухо. Лошадь всхрапнула в ответ, косясь огромным, печальным глазом. Настоящее крестьянское подворье, Руди отметил грядки аккуратно обложенные досками, кучу навоза. Пахло свежеоструганным деревом и травой. Стрелок неуловимо изменился, от его злой сосредоточенности не осталось следа, он расслабился, сбросил напряжение последних дней, человек на своем месте, крепкий хозяин вернулся домой. Так какой он на самом деле?

Стрелок подошел к низкому колодезному срубу и начал стаскивать камуфляж. Остался только в штанах и с кобурой на ремне. Тело жилистое, без единой капли жира, кожа загорела до черноты. Рядом несколько ведер заполненных водой. Чуть дальше огромная куча наколотых, березовых дров, топор воткнут в деревянную колоду, тут же двуручная пила. Рудольф попал в прошлое. Топят дровами, инструмент самый примитивный, лошади. Прогресс обошел эту глушь стороной.

– А ну полей! – приказал Стрелок.

Руди схватил ведро, вода тоненькой струйкой полилась на широкую, загорелую до черноты спину. На правом плече террориста белели отметины в виде неряшливых звёздочек. Выходные от пуль.

– Чего ты как калека? Лей смело, – ободрил бандит.

Рудольф опрокинул ведро и подхватил следующее.

– Вот, так хорошо! – Стрелок принялся отфыркиваться как кит. Руди искоса посмотрел на топор. Одно движение, быстрый, сильный удар. А дальше? Куда идти? Попытаться, как офицер из фильма, забрать побольше бандитов с собой? Нет, не стоит это того. Слишком хочется жить. Пусть ведут свою странную игру в доброту, позже посмотрим кто чего стоит.

– Как заново родился! – Стрелок выпрямился и схватил полотенце с натянутой веревки. – Эх, сейчас бы в баню, ничего завтра истопим. А ты чего встал? Раздевайся, или мыться не любишь?

– Сейчас, – Рудольф сбросил грязную куртку и принялся стягивать футболку, очень почему-то стесняясь своих жутких шрамов. Наклонился и на спину хлынули потоки теплой воды, смывая корку грязи, пота, пыли и набившиеся за шиворот еловые иглы. Терр тактично смолчал, и это Рудольфу очень понравилось. Он привык, что каждый придурок, увидев его голым, считает своим долгом лезть в душу тупыми вопросами, о происхождении жутких рубцов.

– Лови, – Стрелок бросил полотенце и чистую, белую рубаху. – Оденешь свежее, свое оставь, позже сожжем.

Рудольф так и не понял, шутит он или всерьез. Жалко спецовку, на работе спросят потом. Хотя какая уж теперь работа…

– А сейчас ужинать, – бандит блаженно зажмурился. – Сегодня будет неслыханный случай: почти немец сядет за стол с унтерменшами! Не побрезгуешь?

Руди ничего не ответил. Террорюга издевается, ждет когда пленник брякнет лишнего, расставляет ловушки. Лучше молчать.

За дверью длинный коридор с высоким потолком. Вдоль стены деревянные сундуки, над ними растянута рыболовная сеть, приставлены широкие лыжи, сушились пучки трав, заполняя помещение терпко-сладким ароматом полыни. Связки ключей на вбитых гвоздях. На окне старый замок, ржавый гвоздь и пара погибших мух, лапками вверх. Справа низкая дверь. Стрелок прошел дальше, поднялся по ступенькам, и открыл еще одну дверь. Рудольф переступил порог, и вошел в дом наполненный странной, очаровательной простотой. Прихожая метра два на три плавно переходящая в столовую, справа веет теплом беленая печь, дальше, у окна, длинный стол, лавки, пара стульев. На столе букет первых весенних цветов. Слева стена, завешанная одеждой, лавка и дверь, наверное в комнату. Из-за печки тянулись дурящие запахи. На полу длинные, домотканые коврики, в углу, под потолком, старые, почерневшие иконы и горящая лампадка. А говорят унтерменши безбожники и язычники, поклоняющиеся идолам обмазанным кровью и жиром, духам, тотемам и прочей дряни.

В доме суета и звон посуды, женщины собирали на стол.

– Проходи, разувайся, – Стрелок снял ботинки и с наслаждением пошевелил пальцами. – Господи, благодать-то какая!

Рудольфа посадили к окну. Хозяйка принесла огромную сковороду жареной картошки, блюдо квашеной, исходящей соком капусты, толстыми ломтями нарезала каравай круглого хлеба, выложила на тарелку снежно-белое, соленое сало, густо натертое чесноком. Руди едва не захлебнулся слюной.

Галина что-то сказала извиняющимся тоном.

– Мама просит прощения за небогатое угощение, – перевела Екатерина. – Говорит, не ждали сегодня.

Стрелок потер ладони и наполнил три рюмки желтоватой, остро пахнущей жидкостью. Встал и тихо сказал:

–За нас, за то что вернулись живыми, дай Бог.

Зазвенели рюмки, Рудольф опрокинул свою. Пищевод обожгло. Зверское пойло, градусов пятьдесят. Он поспешно закусить крепкой, хрустящей капустой, заправленной подсолнечным маслом и красным, репчатым луком. Никогда крепкий алкоголь не любил, предпочитая темное пиво. Галина пригубила рюмку и отставила в сторону. К еде даже не прикоснулась, исподволь наблюдая за мужем. Стрелок навалил себе гору картошки и споро заработал ложкой. Рудольф поспешил последовать примеру. Вкуснотища, жуть, а вроде ничего особенного.

– Папа, столько произошло пока вы… – затараторила Екатерина и осеклась. – Пока не было вас с дядяй Зульфатом! Дед Афанасий рыбу ловил, заснул и с лодки свалился, еле спасли!

– Я его предупреждал, – Стрелок усмехнулся в бороду.

– А он на следующий день опять рыбачить ушел, – отмахнулась девочка. – Да это ладно, мальчишки соседские, Колька с Мишкой Пестовым, курить начали. Митька украл у отца табаку, дымят теперь, прячутся у болота, думают не знает никто.

– Следопытка, – похвалил отец.

– Да ну нет, – отмахнулась Катерина. – Мне до тебя далеко. Вон у Бурмистровых корова три дня назад в лес ушла, до сих пор не нашли. Волки поди зарезали. Дядя Леонтий мне так и сказал: «А вот твой папка, Катерина, непременно бы корову сыскал». Ведь так пап?

– Может быть, – Егор счастливо засмеялся. Галина добавила по своему и они засмеялись все вместе. Руди и сам невольно заулыбался, но тут же взял себя в руки. Нельзя расслабятся, ты среди врагов. Это они на показ такие добренькие, делают вид, что ты один из них. А Стрелок еще совсем недавно резал немцев как поросят, а эти женщины в этом ему потакают и всячески содействуют. У дочери немецкий почти идеален. А зачем ей язык в этой глуши? Подготовить террористический акт? Такие случаи известны. Лет пять назад сообщали как террористка-смертница устроилась уборщицей в управление гестапо и подорвала себя во время совещания. Погибло много офицеров, здание обрушилось.

За окном сгустились вечерние сумерки. Хозяйка зажгла керосиновую лампу и принялась убирать со стола. Рудольф скептически хмыкнул, вот дикари, двадцать первый век на дворе, а у них ни света, ни воды, удобства на улице, даже телевизора нет. А без телевизора какая жизнь? К чему такое убогое существование? Может в этом причина ненависти? У немцев есть все, а у этих людей ничего, нищета и голые стены. Банальная человеческая зависть. Легче убивать и грабить чем работать. Живут как звери в лесу, тут невольно заваешь. Но что мешает бросить это жалкое существование и придти в города? Рейх примет не запятнанных кровью.