Год мертвой змеи

Сергей Анисимов

Год мертвой змеи

Узел 1.0

Январь 1953 года

Для оказавшейся в купе мягкого вагона компании мужиков нет ничего более нормального, чем, перезнакомившись, начать употреблять соответствующие случаю напитки. Поезд три часа как отошел от вокзала в центре Москвы, направляясь в глубь страны. Конкретно — в сторону Иркутска. Еще более конкретно — это был знаменитый поезд Москва—Пекин, в котором в последние годы двигался в сторону Поднебесной народ самых разных гражданских и военных специальностей.

Купейный вагон был, наверное, идеальным местом для того, чтобы пережить в здравом уме подобную поездку. Особенно если попутчики хорошие. С этим Алексею на первый взгляд повезло. В купе, занятое им согласно выданной военным комендантом плацкарте, сели не академик, страдающий недержанием речи в сочетании с астматическими реакциями на сигаретный дым, и не полковник с молодой женой, непрерывно запирающий купе изнутри, а три совершенно нормальных, спокойных мужика — в меру шумных, в меру воспитанных. Два русака и татарин, назвавшийся именем Муса.

Перезнакомились. Мужики отрекомендовались инженерами-металлургами: того, кто постарше, звали Борисом, младшего — Леонидом. Татарин был прорабом и направлялся вместе с ними на строительство чего-то металлургического на просторах Китайской Народной Республики. Алексей же был в форме и с погонами и на вскользь заданный вопрос ответил просто: «По службе».

Чего, казалось бы, еще надо: долгая и утомительная поездка, хорошая компания, согретая первой разгонной порцией коньяка в вагоне-ресторане, вежливый и предупредительный проводник с начищенными под серебро пуговицами со сдвоенными молоточками на каждой. Живи и радуйся моменту. Подогретые коньяком попутчики, за вычетом в основном молчащего татарина, начали несколько громковато обсуждать достоинства броневых сталей, как бы снимая всякое желание задавать лишние вопросы. Дураку, мол, понятно, зачем в пятьдесят третьем году могут ехать в Китай специалисты по броне.

Тем не менее, все это была ерунда. Инженеры из них были, как из самого Алексея — наложница китайского императора. Повоевавший человек всегда способен определить людей, подобных себе, среди любой толпы. Так уголовники, еще не видя ни одной наколки на теле, в любой компании узнают побывавших «там». Вот так и проведший детство на улицах провинциального городка и многому там научившийся капитан-лейтенант Алексей Вдовый прокрутил через себя лица попутчиков, их манеру держаться. Не просто повоевавшие, как любой нормальный мужик из их поколения. Воюющие. Лицо «прораба»-татарина украшал вертикальный шрам, уходящий под волосы — почти такой же, как и у самого Алексея. Муса в свою очередь глянул на его распоротую осколком щеку с молчаливым уважением, скользнул взглядом по ленточкам колодок.

— Какой флот? — наконец спросил Алексея Борис, которому, похоже, надоело держать за идиота их явно все понимающего бывалого соседа. К этому моменту они вернулись в купе.

— Четвертый [1]. Который Балтийский.

— С самого начала?

— Точно. А вы где?

— Ленинградский фронт. У Старикова.

— Все вместе?

— Нет. Мы с Леней в самоходах, а Муса вон в пехоте отвоевал. Но теперь все вместе работаем.

— Угу… Понятно…

Где эта троица может «вместе работать», Алексею было не очень ясно, но лишние вопросы задавать таким людям бывает вредно для здоровья и долголетия, вот он и не стал. У него самого биография была нормальная и нетаинственная до скуки. Кадровый строевой командный состав флота, катера по шхерам (патрулирование и заброска разведывательно-диверсионных групп), канонерка (стрельба-стрельба-стрельба), крейсер (стрельба на таких нервах, что любые полгода, с самого начала, можно было засчитывать за пять). После войны — тральщики, но уже на штабных должностях. Одно тяжелое ранение, пришедшееся «прямо в рожу». Впрочем, после вселенской бойни сороковых годов дефицит мужиков с целыми руками и ногами был настолько острым, что на рожу девушки практически не смотрели, а на каждую вздрогнувшую при первом взгляде на него деваху приходилось по пять-шесть твердо знающих: лицо — не самое главное в мужчине. Несмотря на это, встречаться с собой глазами в зеркале Алексей до сих пор старался как можно реже.

За исключением этой самой рожи со шрамом, наискось пересекающим правую скулу и спускающимся по щеке, выглядел он тоже совершенно обычно. Рост, может быть, чуть выше среднего, волосы темного цвета, уже едва заметно начинающие редеть надо лбом, карие глаза. Обычная среднестатистическая внешность жителя русского Северо-Запада.

— Тебя где? — спросил он татарина, кивая на шрам. Тот пожал плечами:

— Не помню…

— Осколком? — вопрос был, вообще-то, не очень приличный, но Алексей помнил свой осколок и на мгновение испытал жгучий интерес: было ли пехотинцу так же больно, как ему? Оба «инженера» после его вопроса, не стесняясь, засмеялись, и Муса улыбнулся тоже, приглаживая усы рукой.

— Не смущайся, Лёш, — сказал, отсмеявшись, старший. — Просто я эти же вопросы Мусе задал, когда мы в первый раз все вместе встретились. Он уже тогда со шрамом был. Почти девять лет прошло, а мы почти не расстаемся, все на одном производстве.

Они опять посмеялись — видимо, последним словам.

— Меня ножом ранили в рукопашной, товарищ капитан-лейтенант, — сказал Муса серьезно. — В середине сорок четвертого. А вас?

— Не вас, а тебя.

— Вы младший офицер. А я старший сержант.

— А Борис? — спросил Алексей, мотнув головой на явно старшего в их группе. Про себя он отметил, что сержант про свое звание не сказал «был».

— Майор.

Это ответил сам старший. Несколько секунд они смотрели друг на друга, оба битые волки, дыша глубоко и тихо.

— Квиты, — наконец сказал Борис. — Свой.

— Извини, Алексей.

Татарин развел руками — дело, мол, такое, правила. Про себя они явно уже решили, что ехать неделю с лишним в молчаливом отчуждении от соседа по купе хуже, чем нарушить какую-то там конспирацию, непонятно зачем накинутую на нормальных вояк.

— Меня осколком. — Алексей бесшумно выпустил из себя воздух. Напряжение ушло. В купе теперь действительно были только свои. — Восемь дюймов взорвались на рубочной щели, проломили броневую заслонку. Много народу погибло, а мне вот повезло.

— Осколок-то вынули?

— А он и не сидел. Касательно, но кости разрубило как следует. В Мурманске четыре месяца провалялся пластом, с двумя пневмониями. Едва выжил… Но когда предложили на флоте остаться, — не возражал особо. Флот-то почти и не сокращали, если помните…

— В Мурманске… И с Балтийского флота… Интересный ты товарищ. — Борис задумчиво покачал головой.

— Понял?

— А чего ж тут не понять? Не тупой же я совсем.

Младший из «инженеров» достал из бюрократического вида портфеля, стоящего в углу дивана, бутылку водки и со стуком поставил на столик. С этого момента, собственно, и началось настоящее путешествие.

Пекин встретил их шумом и грязью. Жителя российской провинции трудно удивить валяющимся на улицах мусором — но после военных городков, где всегда есть избыток проштрафившихся солдатиков или матросов, кучи какого-то непонятного происхождения, в которых копались собаки, были встречены им с изумлением. Пробегали рикши, оглушая зазывными протяжными криками, проносились без всяких правил велосипедисты, нагруженные спереди и сзади пакетами и связками. Прямо от вокзала, засыпанного угольной пылью, начинались узкие улочки, над которыми нависало такое количество сушащегося на морозном ветру белья, что даже Кишинёв мог в этом отношении отдыхать.