Двадцать и двадцать один. Наивность (СИ)

Перед этим на мгновение острый, как бритва взгляд вора остановился на Мише. Орлову стало от этого не по себе, он замер, ибо этот человек оказался девушкой. За эти секунды он успел сохранить в памяти самые чёткие пятна её образа: тёмная шатенка, густая и гладкая, словно объёмный шлем, причёска каре, идеальная прямая чёлка перекрывает брови. Весь её образ издали напоминал треугольник: треугольное лицо – острый небольшой подбородок, маленький носик и широкое расстояние между прищуренными, внимательными желтоватыми тигриными глазами, окаймлёнными длиннющими чёрными ресницами – всё вместе складывалось в безумно привлекательную и очаровательную леди. На руках – тёмные митенки практически до локтей. Одета она была в совершенно обыкновенные джинсы с разорванным коленом на правой штанине и в синий однотонный топ, на тонкой шее был подвешен треугольный беленький воротничок. Штанину Миша уже подметил, когда девушка убегала. Поначалу у него было желание крикнуть: «Держите вора», но в один момент перехотел – перехватило дыхание. А спустя секунду это сделали и за него.

- Воры! Грабят!

За девушкой бросилось несколько людей – коммунисты неимоверно дружные ребята, у Орлова ёкнуло сердце, он впервые в жизни захотел, чтобы воровка сбежала, чтобы её не поймали. Но она была неуловима, она помчалась по площади и скрылась в куще деревьев.

- Этого следовало бы ожидать, тут такое сборище, держи карман шире, – заметила Виктория. – Опускаться до такого, чтобы рисковать собой ради… капитала, я считаю, низко!

- Тут согласен, – кивнул Муравьёв. – Деньги – это обыкновенные бумажки и сколько из-за них совершено преступлений.

Миша ничего не прокомментировал, он, затаив дыхание, не сводил глаз с деревьев. Он был потрясён, да – он всячески опасался преступников, хотя сам не раз крал жвачки из супермаркетов, ну кто из нас так не делал? Но у этой воровки не было в глазах блеска наживы – она была совершенно хладнокровна, словно она бывалый рецидивист, и украсть кошелёк для неё, как раз плюнуть. Но она так юрка, так спокойна – решилась воровать у тех, кто воров и капитал всячески презирает. А может, Миша был потрясён, потому что в первый раз видел самое настоящее ограбление, которое незнамо, почему затмило всё, что было с ним до этого. Он по логике тоже был преступником, а увидеть себе подобного – уже какая-то радость. Орлов думал о загадочной воровке всю оставшуюся часть пути, его уже не раздражало изобилие цвета крови, даже Виктория подметила, что её напарник совершенно неразговорчив.

В последний момент его шокировал тот факт, что гостиница находилась в смежном здании с тюрьмой. Оба здания носили название «Кресты». – Зато около Невы, – оптимистично сказала Виктория.

«Та воровка совершенно сошла с ума, – всё думал Михаил. – Воровать рядом с СИЗО, если её вдруг поймали, то даже полицию вызывать не нужно будет».

- И наш экстрасенс сидит здесь? – спросил Муравьёв, нагнетая над Викторией, которая заполняла номерную карту на ресепшене.

- Да, как только распакуем все вещи – мотаем туда.

- Интересно, у кого хватило мозгов строить гостиницу рядом со следственным изолятором?

- На самом деле ещё в 2006 году планировалось перенести СИЗО в другой город, а само здание переоборудовать полностью в гостиницу, – отвечала ресепционистка. – Но мэр распорядился, чтобы только половину «Крестов» переоборудовали в гостиничные номера. Не целесообразно, но как у нас в Смольном скажут, так и будет. А знаете, что это здание считается историческим достоянием? В 17-году прошлого века изолятор специализировался на политических заключённых…

- О, да! – с улыбкой пропела Виктория. – Каменев, Троцкий, Луначарский и прочие, прочие, прочие. А можно в свободное время будет мельком взглянуть на их камеры? Они в этом отсеке?

- В этом, – подтвердила ресепционистка. – Если хотите, девушка, можете сами выбрать себе номер, если, конечно знаете, где эти граждане сидели.

- О Боже, Миш, ты это слышал?! – Виктория с издёвкой глянула на юношу. – Я вас добью сегодня!

- Молю, Адольф с юбке, давай хотя бы к Луначарскому, – попросил Муравьёв. – Нарком просвещения, на него я ещё соглашусь.

- Нет, Григорий Лепс, только к Троцкому! Никакого просвещения тебе не видать!

- Да я не Григорий Лепс! – взвыл Муравьёв. – Ты уже достала!

- А я не Гитлер! Так что мы квиты.

- Я не похож на Лепса, – возразил Муравьёв. – А у тебя чёлка на левый бок, ты воинствующая, ты вегетарианка, ты художник, ты оратор, ты хочешь завоевать мир и шпаришь на немецком, и не терпишь фамильярность.

- Я знаю не только немецкий, я не люблю искусство, и ещё одно и самое главное – я интернационалист.

- Да хватит вам уже! – прервал Миша. – Задолбали ругаться, не все равно в каком номере жить?

- Нет! – в один голос ответили социалисты, но окончания их предложений разошлись в противоположные стороны.

- …только к Троцкому!

- …только не к Троцкому!

- Я пошёл отсюда, – махнул рукой Миша, толкая двери. – Как всё решите – позовите!

«Ни стыда, ни совести у людей», – гневно думал Орлов, оставшись на улице. – «Им лишь бы потявкать не по поводу. Почему так? Почему нельзя решить все мирно и спокойно? Ненавидят они друг друга – так вообще бы друг с другом не разговаривали. Один троллит и сам на свои шуточки налетает, другая выскочка заумная, в каждой бочке – затычка».

Нева на самом деле прекрасная. Миша был уже в этом городе, но давно – в несознательном возрасте. На экскурсиях он постоянно зевал, шалил вместе с Серёгой, а когда их усмиряли – засыпал. Каждый год они с родителями ездили на море, и море Миша очень любил. Но Нева оказалось не менее прекрасна. Орлов вспомнил, что существует остров Кронштадт, окружённый Балтийским морем. Вот это была бы отличная мечта – попасть в Кронштадт.

- С тобой что-то не то, – прервала его мысли Виктория, облокотившись на стену рядом с ним. – Ты был менее агрессивным до этого дня.

- Всё нормально со мной! Не надо выражать эту твою… псевдозаботливость.

- Почему псевдо? Мне правда не всё равно.

- Да что ты говоришь? – с горечью усмехнулся Орлов. – Ты знаешь, что мне становиться не по себе, когда кто-то орёт!

- Ты сейчас сам кричишь, – надавила Виктория. – С чего бы тебе включать истеричную тринадцатилетнюю девочку?

- Вы всё решили с номером?

- Не избегай вопросов!

- Я сам себе противен, – печально вздохнул Михаил. – Тебе ли не знать, что у меня зачастую бывают подростковые заскоки. Сегодня бы в нашей школе начались бы подготовительные курсы к ЕГЭ, выпускному, каждый май мы с пацанами прогуливали физ-ру, лежали бы на подмостке рядом со школой, или умотать в соседний маркет, чтобы купить сухарей или мороженца. Мне не хватает обычной жизни, я никогда не стремился к этому, она мне даже была скучна, но…Вот ты! Тебе разве не было жалко, когда ты заканчивала свою школу, расставаться с детством, прежними друзьями и стать революционером?

- Нет, не жаль, – тихо ответила Виктория. – Я давно оторвала от себя эту жизнь, мне не терпелось стать самостоятельной. Тебе тяжелее, тебе не по своей воле пришлось уйти, но я тебя не жалею. В конце концов, ты парень – обязан это переболеть и стать, наконец, взрослым. Что бы ты делал, как закончил бы школу? Подался в институт? А дальше – работа до конца дней своих. Пенсию я в расчёт не беру. Скукотень, тем более хорошо жить в такой стране могут позволить себе только люди с капиталом. А пролетариат с ожирением мозга работают на них днём и потом в ночную смену, воруют, ради… каких-то бумажек? Разменные моменты, как Иуды. Серые люди. Гордись, что ты попал на этот путь! Лучше уж в тюрьме сидеть с чистой совестью, чем унижаться на воле.

- Кстати, о тюрьме, у тебя есть план, как до суда освободить подследственного?

- Существует целый свод законов, можно найти несколько лазеек, в частности – освободить его под подписку о невыезде. Но он шефу нужен в Москве. Идём в номер, пока Муравьёв не переубедил дать ему отдельный.