Факелы на зиккуратах (СИ)

Аластер хихикнул. Счастье, какое счастье, что он все-таки остался легкомысленным, поверхностным засранцем. Фабиан широко улыбнулся, заражая его, и Аластер засмеялся, сначала тихо и неуверенно, затем истерично, затем, отсмеявшись, сидел на стуле, опустив голову, рассматривая свои руки, и смаковал свои собственные смешки.

– Идем, – ласково приказал Фабиан. – Скоро совсем стемнеет, а я все-таки хочу посмотреть на колодец. Как-никак первая попытка навязать этой деревне санитарные нормы. До этого народ все больше к родникам таскался.

Слова были совсем простыми, Фабиан произнес их беспечно, легкомысленно, но Аластер расслышал за немудреной словесной оболочкой иную вселенную, миры, которые были полны иной жизнью и наполняли ею мир видимый. Он словно ощутил, что это не просто легенды маленького городка, деревушки даже, существующего рядом с курортом и за его счет, который пытается доказать свою важность, изобретая какие-то легенды, историю, мифы, чтобы не стыдиться своих неказистых порток рядом с элегантно одетыми отдыхающими – что это имеет прямое отношение и к нему самому: не из родника черпать причины для того, чтобы жить дальше, а в себе, вырыть колодец, заглянуть в себя назло кому-то там, тому же Кьеркену, и обнаружить, что все не так плохо.

Фабиан, казалось, тоже что-то учуял. Но он всегда был не дурак чуть попристальней всмотреться в текст, если строчки казались ему кривоватыми, чуть поупорней вслушаться в тишину, если она казалась слишком глухой, чуть внимательней присмотреться в лицо собеседника, если он замечал, что его губы подрагивают. Он ждал, что Аластер скажет что-то, поделится, но уже то, что он, этот хрупкий, бесхребетный слизняк смог встать, улыбнуться согласно и осмысленно посмотреть на дверь, не заставляло – стыдливо просило Фабиана не разбрасываться словами, не нарушать ими хрупкое умиротворение, утвердившееся в комнате.

Следующие три часа они неторопливо бродили по городку, сидели у колодца, который выкопал легендарный аптекарь, издалека созерцали скамейку, на которой пыталась уединиться совсем юная парочка, хихикая, воровато оглядываясь, стыдливо обнимаясь. Фабиан с ехидством думал, что их бы нарядить соответствующим образом, и они с Аластером сошли бы за дряхлую семейную пару, проведшую вместе раза в два с половиной больше лет, чем те двое провели на этом свете. Им и говорить не нужно было друг с другом, чтобы понимать: да, эти двое прелестные невинные дети, которые считают, что весь мир лежит у их ног, а впереди вся жизнь, которую они конечно же проведут вместе и даже умрут вместе в один и тот же день в каком-нибудь жутко дряхлом возрасте, например в сорок лет, или – что куда ужасней – в сорок один, они вырастут и скорее всего стряхнут с себя морок первой, «самой истинной, самой настоящей, самой единственной» любви. Аластер неловко улыбался, вспоминая, как в сладкие шестнадцать лет он считал, что к тридцати годам жизнь заканчивается, а до сорока доживают дряхлые старики. И даже утром он ощущал себя странно, словно прожил одну жизнь и доживал вторую, у кого-то украденную; а у того колодца он ощутил, как пахла свежая вода, гулял по непривычно чувствительной коже лица – такое ощущение, что она была синтетической, и идиоты-нейрохирурги не отрегулировали толком нервные импульсы, и Аластер ощущал все в двойном, а то и в тройном размере; и запахи – удивительные запахи: свежей и постаревшей листвы, упрямо цепляющейся за жизнь травы, сырого песка, пыльцы – неба, человеческого тела, собственной тоски, меланхолии Фабиана, робкого взгляда из будущего, высокого и непреклонного неба.

Фабиан молчал рядом с ним, сначала не желая беспокоить без необходимости Аластера, как плащом окутанного любопытной, рассеянной задумчивостью, а затем и сам поддавшись этому настроению. До ближайшего крупного города было бесконечно много времени на северо-запад и еще две тысячи метров вниз; дорога была неплохой, но живописно-узкой, и по обе стороны ее – поля, ущелья, леса, поросль кустарников, холмы, долины, орлы, если задрать голову и всмотреться, лани-косули, если Фабиан не ошибался насчет всей этой фауны – в любом случае что-то четвероногое с копытами, и практически полное отсутствие людей. Он, отиравшийся много времени рядом с занудой Велойчем, любившим технологию, сам восхищавшийся ей, способный с лёту отличить зеркало озера от зеркала солнечных батарей, шум ветряных ферм от шума леса, с удовлетворением отмечал: озеро. И лес. И никому нет дела до столичной суеты. До него. Это отрезвляло, зачаровывало, развлекало. Это и вдохновляло. И заставляло надпочечники – вырабатывать адреналин, сердце биться быстрее, а мозг лихорадочно ставить вопросы и тут же отвечать на них. А что, если.., а вдруг.., а почему бы и…?

Уже стемнело; еще горели редкие фонари на главной улице; уже погасли все окна, в паре трактирчиков сидел народ, но и то больше из упрямства, чем по необходимости. Фабиан затащил Аластера в один, они побаловались мясом на подушке из овощей, все той же водой из местного колодца, Аластер жадно вдохнул воздух, пропитанный сигаретным дымом, и виновато посмотрел на Фабиана, медленно и красноречиво постучавшего пальцем на столешнице.

– Знал бы ты, как хочется, – хмуро признался он.

– В таком случае не пора ли нам отправляться, – лениво отозвался Фабиан.

Аластер откинулся назад и осмотрел зал еще раз.

– Давай еще посидим, – прошептал он.

Фабиан пил кофе; перед Аластером стыл какой-то ужасно экологичный чай.

– Ты скажешь мне, что за подлянку решил подложить? – спросил он наконец.

– Какую подлянку? – спросил Фабиан.

– Куда ты собираешься меня запереть. – Терпеливо пояснил Аластер.

– Почему запереть? Место там укромное, удаленное, но народ не дикий, о праве личности на свободу перемещения осведомлен. Будешь гулять по улице, – хладнокровно ответил Фабиан.

– Я просто предвкушаю, я вижу сквозь мглу сегодняшней ночи мое удручающее будущее: знакомство с элитным надзирателем тюрьмы сверхстрогого режима.

Фабиан с интересом слушал его. Аластер замолчал и нахмурился.

– Или капралом роты исполнения наказаний? – сурово произнес он.

Фабиан вежливо поднял брови, безэмоционально улыбнулся и отпил кофе.

– Моя буйная фантазия отказывается сотрудничать, она пребывает в нокауте от такой беспардонной жестокости с твоей стороны, – печально признался Аластер и опустил голову. – И я хочу кофе.

Фабиан поднял руку, подзывая официанта. Тот подошел, почтительно склонил голову. Фабиан поинтересовался с каменным лицом, есть ли у них деревенский кофе. Из ячменя, желудей, цикория, например. Аластер недовольно зарычал и опустил голову на стол.

– Я эту гадость не могу выпить, а ты меня как свинью желудями напичкать хочешь, – заныл он.

– И можете подать этому ослу, неспособному оценить простые человеческие радости, патоку вместо сахара, – самодовольно добавил Фабиан.

Аластер вскинул голову.

– Я один травиться не буду! Ему того же, – приказал он официанту.

Фабиан вытянул лицо и обиженно надул губы. Аластер мерзко захихикал. Фабиан поднял глаза на официанта, пожал плечами и улыбнулся.

– Несите, – сказал он.

Валерия возвращалась домой после совсем короткой практики на энергодобывающем предприятии в сорок третьем округе – чуть ли не впервые отправившись на нее едва ли не вопреки воле Фабиана. Он-то по должности своей обладал доступом к самой разной, в том числе секретной и очень секретной информации, и именно эта информация и заставляла его требовать, чтобы Валерия держалась подальше от сорок третьего округа вообще – ну ладно, крупные города и некоторые курорты не в счет, а особенно от таких его предприятий: не все там было спокойно, даже если безусловно верить проправительственным информационным каналам. Но она проявила неожиданное упрямство, объяснив свое желание отправиться туда необходимостью присмотреться именно к тому предприятию именно в этом округе, потому что больно интересной представлялась ей его логистика. И некоторые трюки, которые применили инженеры на нем, благодаря чему эффективность производства приближалась чуть ли не к шестидесяти процентам. Разумеется, это было государственное предприятие; разумеется, разработки хранились в тайне; разумеется, Валерия могла если не сунуть нос в папки с данными, то хотя бы приблизиться к ним исключительно при содействии Фабиана. И разумеется, она бурчала, что Фабиан опекает ее как девчонку – он звонил ей с неожиданным постоянством, требовал отчета о том, как проходил день, и так каждый день; Валерии казалось даже, что он не только от нее отчета требует, но и от людей, с которыми она работала. Простые работники службы безопасности таких тонкостей не знали, а руководители звеньев, начальники смен – еще как: когда Валерия появилась на предприятии, с ней не знакомились: ее узнавали. Очевидно, Фабиан провел неплохую работу с ответственными лицами, и в течение всей практики находились добровольцы, которые отвозили ее домой, и даже такие, кто предлагал подбросить на работу. Поначалу она сердилась, затем все-таки смогла найти это забавным. Такое поведение Фабиана было неожиданным, и при этом настолько свойственным ему, что оставалось развести руками.