Пока цветет жасмин (СИ)

— Отдохни, Палами, — заботливо прошептал Михаил и направился к двери.

Она ещё глубже всхлипнула, а он тихонько прикрыл дверь спальни и вышел. Палами закрыла лицо ладошками и стала тихо, сквозь очередную порцию слез, напевать грустную песенку. Слезы снова потекли из её глаз, но истерики уже не было.

Вот при дороге цветок распускается

Счастья от жизни он ждет

Поздно, родной мой, уж лес раздевается

Тихая осень идет.

Прежде забытое мне вспоминается

Все пред глазами встает

Слезы мои в дождь незримо сливаются

Тихая осень идет.

Всё, что зеленым когда-то казалось

Осенним румянцем горит

Все чем когда-то душа любовалась.

Мертвой листвою лежит…

Всё горделивое и непокорное

Все безвозвратно слетит

Ты не мечись, душа оскорбленная

Осень за все отомстит…

Небеса.

Лучи яркого солнца проникали сквозь огромные, зарешеченные окна Небесной тюрьмы. Огромный, пустой, каменный коридор освещали лучи солнца и заставляли узников этого места периодически от него морщиться. Сама она была огромная. Выполненная из огромных камней, в арочном стиле, она служила много веков местом заточения ангелов. С самого первого дня создания Эдема Творцом, стала существовать и эта тюрьма. Многие небожители разных рангов и статусов (обычные ангелы-новички, рядовые солдаты, херувимы, серафимы) посетили это место и многие были в заключении. Так же, как и ангел Гадриэль, который томился здесь сотни тысяч лет, из-за того, что позволил тогда ещё архангелу Люциферу ступить на Землю. За это он и получил наказание и томился в ней веками. Своеобразной фишкой Райской тюрьмы, как её ещё называли, были каменные арки. Даже камеры, рассчитанные максимум на два человека, в основном камеры-одиночки, были выполнены в виде арок. Мощные заклинания охраняли темницу, а прочные, толстые решетки не давали никакого шанса на побег.

В таком месте и сидели архангел Габриэль и ангелы Бальтазар и Кастиэль. Габриэль вальяжно раскинулся на широкой каменной лавочке и, приложив голову к стене, пытался прикрыть глаза и хоть немного отдохнуть, а Бальтазар ходил взад-вперед по камере, мешая ему расслабиться. Кастиэль же сидел на такой самой лавочке в следующей камере, приложив голову к стене, подобно сладкоежке.

— Чувак, может, ты сядешь? Ты уже часа четыре так ходишь. У меня перед глазами возникают твои путешествия по кругу! Ты мне мешаешь расслабиться и уйти в Нирвану, — с ухмылкой обратился сладкоежка к другу, открыв медовые глаза.

— Из-за тебя у нас отобрали бухло, чувак! Как ты мог попасться? Я специально припас коньяк, который Михаил не заметил. Я его прятал тщательно, что даже Михаил не увидел, а ты достал его и выпил. А потом половину у нас отобрали. Вот зачем, брат? Ты мог бы делать это тайно?

— А я и старался, — ответил Фокусник, пожав плечами. — Просто я же не знал, что мудак-надзиратель решил проверить, как узникам в камере сидится. А потом я не успел его спрятать. Бальт, у нас будет ещё бухло. Тем более ты думаешь, что я такой простой, да? Я нам приготовил куда лучше бутылки коньяка. У меня всё припасено, не переживай.

Габриэль встал с лавочки и пошел в другой конец небольшой камеры. Он стал что-то там искать, и, спустя минут пять, достал оттуда большую вазу с шоколадными конфетами и батончиками.

— Конфеты? — удивленно переспросил Бальтазар, посмотрев на вазу в руках младшего архангела. — Ты променял коньяк на конфеты?! Да, давай сейчас будем горе сладким заедать. Гейб, из нас двоих сладкоежка до мозга костей только ты. А я хочу свое бухло! Сам это жри!

— И буду! Нытик ты, Бальти.

Архангел перевернул вазочку и стал высыпать оттуда сладости. От изобилия и обилия шоколадных конфет, у него начала вырабатываться слюнка, а глазки заблестели. Но он не спешил есть конфеты. Бальтазар удивленно наблюдал за действиями друга и пытался понять, что он делает.

— Нашел! — радостно воскликнул сладкоежка, когда высыпал всё содержимое.

Довольный собой Габриэль протянул ангелу упаковку… Карт. Как только Бальтазар увидел карты, его глаза тоже заблестели, а на лице появилась лукавая улыбочка. Ангел быстро присел возле друга, который-таки не удержался и стал трескать шоколадный батончик, бросая фантики на пол темницы.

— Это ещё не все. Потом я тебе покажу то, от чего ты будешь прыгать по темнице от радости. Поверь мне.

— Я тебе верю, Гейб, — с улыбкой сказал Бальтазар и взял в руки карты. — Я раздаю. В преферанс, покер, деберц, ландскнехт аль в “Дурака?”

— В деберц, — довольно ответил Габриэль, наблюдая за Бальтазаром и кушая второй шоколадный батончик.

Когда ангел стал раздавать карты, из соседней камеры послышался голос Кастиила, который до этого был подобен обелиску и тихо сидел. В отличие от этих двоих, для которых даже заточение не было горем, а выход они находили почти из любой ситуации, ангел был совсем другим. Кастиэль всё думал, как отсюда поскорее выйти и увидеть свободу. Да и он никогда не играл в карты с Гейбом и Бальтом. Да и что такое карты он явно не знал. Поэтому заточение в Небесной тюрьме для него было страшным, скучным и нелепым наказанием.

Да и сам Кас прекрасно знал, что и Гейбу и Бальтазару никогда не бывает скучно. В какой бы ситуации не находились ангел с архангелом, они везде найдут позитив, веселье и развлечение. А, может, даже и выход. Даже в темнице Гейб и Бальт находили себе занятие, благодаря которому часто слышался их громкий ржач и веселые игры. А если была бутылка алкоголя и порножурналы, значит, ангелы бы и подавно не пропали. Кастиэль прекрасно знал натуру старших братьев, и он знал, какие о них ходили слухи на Небесах, и как их в сердцах называли брошенные ими ангелессы. Любители и ценители красивых девушек и женской красоты. Любители выпить, поиграть и полапать, полюбоваться на прекрасный пол. Он знал, что оба старших брата никогда не знали отказа от девушек, а красивые барышни, публичные дома, азартные игры и стриптиз клубы для них были делом нормальным и обычным.

Но Кастиэль был совсем не таким. Поэтому и сейчас, слыша звонкий ржач из соседней камеры, ангел только вздыхал и обреченно качал головой.

— Ребята, — заговорил пернатый, — может, вы не будете играть? Просто… Грешное это дело — карты. Да и Михаил сказал, чтобы вы не играли. А если он зайдет. Ребята, может, вы прекратите. Михаил сказал, не нарушать Райской темницы дисциплину. Он запретил в карты вам играть. Почему вы не следуете его запрету?

На такие вопросы ангела те двое переглянулись, и через минуту снова стал слышаться громкий смех Бальтазара и не очень цензурная лексика Габриэля, который проигрывал ангелу.

— Кларенс, ты нудный. Михаила в Эдеме нет. Это раз. Второе, нам скучно. А когда нам скучно, мы себя развлекаем. Третье. Карты это нормально. Это же не голые цыпочки там, в камере, и это не плохо. Хочешь, присоединяйся к нам? Хотя, ты не сможешь. Но все равно. Тогда болей за меня, хорошо? — радостно ответил Габриэль перепуганному пернатику, тасуя колоду карт. — Пики. Попал ты, Бальтазар.

— Кстати, ты не должен говорить о цыпочках, знаешь почему? — ехидно поинтересовался он, выложив перед Габриэлем козырный марьяж, то есть козырных даму и короля. — Бэлла

— Почему? — спросил Габриэль, смотря в свои карты. Он выложил семерку, восьмерку и девятку червей. — Черт. Терц.

— А ты уже не свободный. Ты уже окольцованный у нас. Теперь твоя единственная цыпочка на всю жизнь — Орабель. Ещё скажи мне, что я не прав.

Младший архангел засмеялся и забрал себе даму и вальта червей.

— Ты прав, Бальтазар. Я теперь не свободный. У меня есть Орабель. И слишком много мы с ней пережили. И за это время наши отношения ещё укрепились, и любовь стала ещё сильнее. Она выдержала трудности и трагизм, — ответил он, взяв в руки карты.

Фокусник стал что-то считать.

— Нам нужно записать результат и раздавать дальше.

Бальтазар согласился с другом и окинул взглядом камеру. Он нашел в дальнем углу темницы небольшой камень. Довольный собой, он взял камень и что-то стал выводить на стене. Сладкоежка качал головой и ухмылялся. Что-то подсказывало Кастиэлю, что эти двое точно не заскучают.