Путь бесконечный, друг милосердный, сердце мое (СИ)

Ничто, правда, не мешало Берту пользоваться оговорками Коринта и принюхиваться к тому, откуда дует ветер. Он пытался разузнать, как Тессу Вёйдерс принимают в Лиге. Выяснялось: терпят, принимают подарки от ее доверенных лиц, время от времени делают вид, что готовы вступиться за интересы «Эмни-Терры», но это выглядело не очень убедительным. Кое-какие лица на самом верху видели такую жиденькую реакцию и вполне могли оценить ее по достоинству, на что рассчитывали низшие чины – а не на благоволение «Астерры». При этом в официальных сводках «Эмни-Терра» указывала, что к сорока восьми филиалам и подразделениям в разных регионах Западной, Центральной и Южной Африки вот-вот добавятся еще четыре. Коринт, кстати, подтверждал это и был вполне оптимистичен. Иво Ленартс – угрюмо жевал губы, узнав это.

– «Астерру» выпнуть едва ли возможно, это факт. Если не своими «-Террами», так какими-то новыми франшизами, но она останется там, – мрачно отмечал он. – Вопрос в том, насколько активно и с использованием каких средств она намерена остаться в Африке.

Горрен предполагал многое. Но и он признавал:

– Все будет зависеть от лигейского президиума, черт бы его подрал. Что-то мне подсказывает, что «Астерра» будет реагировать очень жестко и куда агрессивней, чем Лига. А что ты думаешь, о благоразумный Берт? – внезапно расцветал он восторженной улыбкой.

– Я не понимаю, почему все и всегда сводится к Лиге, – хмуро говорил Берт. – Она существует, конечно, но больше в дюжине крупных стран. Остальные как плевали на нее, так и плюют. Права на национальное самоопределение они лишаться не собираются. Мегакорпы там сильны… ты был сам в Судане. В Чаде. В Нигерии. Народ даже в полицию не стремится так, как в простые работники в мегакорпах. Хотя бы охранником.

– Милый близорукий Берт, – устало вздыхал Горрен, – попробуй поговорить с прелестником Коринтом на предмет сил безопасности в «Эмни-Терре». А затем подумай, зачем коммерческой фирме такой огромный штат вооруженных, постоянно тренирующихся людей. А затем поинтересуйся у восхитительного капитана Винка, на сколько рот увеличился личный состав Лиги за последние два года. И попытайся сложить два и два.

Берт смотрел на него исподлобья, словно собирался спорить. Но Горрен вскидывал палец:

– И прежде чем ты начнешь заявлять, что это слишком плохо, чтобы стать нашим общим будущим, напоминаю: мы не в Европе. Трудодень где-нибудь в Мали стоит два афро. Боекомплект обворожительного капитана Винка стоит в две с половиной тысячи раз больше. Так что уничтожить пару-тройку десятков трудодней не будет стоить практически ничего.

– Это незаконно, – стоял на своем Берт.

– Это будет зависеть от словесной эквилибристики господина Дейкстра. Я почти уверен, что несмотря на общее занудное впечатление, он способен удивлять.

Дейкстра не подкачал: все началось в обычный четверг в марте. Правительство Нигера было обвинено в государственной измене. Причем в новостных выпусках упоминание об этом было отодвинуто в конец второго блока. Буквально за три часа было сформировано временное правительство, и Берт с удивлением узнал, что оно на семьдесят процентов состоит из людей, известных своей близостью к Квентину Дейкстра.

Горрен не восхищался своей проницательностью: он ждал. И дождался: в апреле в государственной измене и преступлениях против человечества были обвинены правительства еще четырех стран. Везде быстро формировались временные правительства, которые возглавляли лигейские чиновники второго ряда, очень редко появлявшиеся на страницах новостных платформ. Европейская Лига, на удивление Берта, молчала. Иво только сказал на прямой вопрос Берта: «Так они смотрят, как будут исполняться договоренности».

========== Часть 14 ==========

Квентин Дейкстра выступал каждое утро и каждый вечер. Он участвовал в самых разных круглых столах и панельных дискуссиях. Откуда у него только время бралось – даже не так, как при столь насыщенной публичной жизни у него доставало времени на управление Лигой. Мало того, подобными вопросами не задавался никто, кроме, пожалуй, Берта и еще пары человек из его окружения. Горрен Даг – и тот фыркал, отмахивался: «Можно подумать, до этого Дейкстра управлял беспокойным лигейским хозяйством самостоятельно и в одиночку». Разумеется, подобное предположение было даже более глупым, чем мысль о том, что Дейкстра по своей воле и радостно участвовал в бесконечных публичных затеях; но едва ли он был полностью лишен права высказываться на счет целесообразности такой бурной общественной жизни. Разумеется, его постоянные выступления предоставляли отличную возможность познакомиться с ним поближе. На кой это было нужно тому же Горрену, оставалось неясным; Берт же был терзаем болезненным любопытством. Как человек с фобией не может удержаться и проверяет, есть ли объект своей фобии в каморке за темными и плотными шторами – так, наверное, это можно было бы представить. Берт упорно смотрел-пересматривал выступления Квентина Дейкстра, изучал его, пытаясь преодолеть невозмутимый внешний вид и неторопливость, размеренную, непоколебимую. Он хотел увидеть хотя бы один признак волнения, сомнений в том, что этот Дейкстра делает – и ничего. В принципе, использовать для изучения Дейкстра его выступления на лояльных каналах, в компании людей, которые не рискнут сказать лишнего слова в его присутствии – дело неблагодарное. И каким-то многозначительным начало казаться Берту то обстоятельство, что даже вне каких-то более-менее официальных ситуаций, как то встреч, заседаний и совещаний, о Дейкстра перестали говорить. Ни плохое, ни хорошее – ничего.

Куда более нервным становился и Коринт. Куда только делась его томность, лощеность, холеность. Он по-прежнему был элегантен и нетороплив, но взгляд у него был не самый приятный. Берт пытался подобрать определение поверней и спотыкался: страх – нет, страха не было. Подозрительность – да, и сильная. Недоверчивость. Что-то похожее на отчаяние. Угрюмость. Берта раздражала странная требовательность Коринта: он постоянно хотел внимания Берта. Возвращался не пойми откуда – и требовал встреч, затем – яростного секса, во время которого не гнушался кусать и царапать Берта; затем – молчаливо, демонстративно отказывался извиняться, требовал ужин–завтрак, при необходимости оказывал неотложную помощь – отстраненно, как будто и не самому близкому человеку, и снова отправлялся служить Тессе Вёйдерс. Берт не получал удовольствия от таких странных встреч – ему бы что-нибудь поспокойней, предсказуемей; он и считал, что Коринт оказался где-то не в самом приятном месте. Он осторожно наводил справки – и удивлялся. «Эмни-Терра» обязательно упоминалась в опосредованной связи с очагами «антиреволюций», как называл их про себя Берт. Везде на периферии маячила Тесса Вёйдерс. Везде можно было предполагать и активное участие Коринта Ильмондерра. Тесса могла обойтись без светского секретаря, без делового – едва ли.

Самой неприятной была, наверное, невозможность поделиться своими соображениями. Горрен Даг был, откровено признаться, последним человеком, с которым Берт решился бы обсуждать свои сердечные дела. Дело было даже не в недоверчивости, которую Берт испытывал по отношению к нему именно как к приятелю. Оказывалось, сама необходимость говорить о том, что именно он ощущал, переживал, испытывал, вызывала нешуточную злость. Беспомощность. Растерянность. Детское – а может животное – желание спрятаться куда подальше, свернуться клубком и не выпускать из сердца ничего, что в нем бурлило. А ведь хотелось. Поделиться с кем-нибудь сведущим своей беспомощностью, отчаянным страхом перед будущим: где он, и где Коринт. Даже не так: кто он, и кто Коринт. Чисто с человеческой точки зрения: основательный, умеренно консервативный Берт – и авангардный, развратный Коринт. Берт мрачно признавал себе самому, что чем больше задумывается об этом, тем отчетливей понимает, что будущего у них как раз нет. Себя с Альбой в то туманное время, когда они еще не были женаты, он представлял. Себя с Коринтом – ни с какой стороны.