Всё или ничего

- Да какая разница. Идёт. Макароны или что там у вас.

- Спагетти с тунцом. Если ты остаёшься ночевать, то мне нужен твой домашний телефон, чтобы я могла позвонить твоим родителям, если с тобой приключится алкогольное отравление или ещё что. Хотя я надеюсь, что с тобой ничего такого не приключится. Ты умный мальчик, и будет жаль, если ты умрёшь до того, как придёт время поступать в университет.

Она уже собирается уходить, когда Брайан делает шаг вперёд, стискивает в кулаке докуренную практически до фильтра сигарету и весь как-то подбирается.

- Думаешь, моих предков колышет, сплю я дома или где-то ещё? Да пусть даже на этой грёбаной улице?

Этот всплеск гнева, такой внезапный и такой честный, что на какую-то долю секунды Дэбби охватывает паника. Как если бы на её глазах котёнок превратился в тигра, готового оскальпировать её одним ударом лапы. Но в следующее мгновение злость улетучивается, как воздух из проколотого шарика, и Брайан снова прячется за брутальной невозмутимостью и пофигизмом. Он бурчит: «Так уж и быть», и Дэбби испытывает острый приступ иррациональной нежности.

- Ты никогда не будешь спать на улице. Ты будешь спать в доме. В этом доме. И попридержи-ка язычок, парень. Я, может, и итальянка, но прежде всего я – мать.

На дворе январь. В Питсбурге собачий холод. Зубы Дэбби выбивают замысловатую дробь, и Брайан улыбается в первый раз за всё то время, что она его знает.

Всего одно мгновение, затем он снова цедит сквозь зубы «блин», как будто не верит своим ушам, и это самая странная ночь в его жизни.

Возможно, так оно и есть.

Ночь компромиссов и пробуждения некой привязанности.

Похоже, он не очень привык к такого рода вещам, бедняга.

Спустя полчаса он сидит за столом и уплетает ужин. Манжеты рубашки расстёгнуты. В отличие от Майкла Дэбби сразу замечает отметины на предплечьях. Всё становится на свои места, её худшие опасения подтверждаются, и сердце сжимается в груди. Ей очень не хочется спрашивать, но не сделать этого она не может.

- Что это?

Брайан тотчас прячет руки под стол. Майкл забывает про макароны и ждет ответа, который не удовлетворяет никого из присутствующих.

- Ничего.

Разговор окончен, Дэб больше никогда к нему не возвращается. Время от времени она сталкивается в супермаркете с Джоан Кинни. Частенько видит, как та идёт на мессу. Иногда они разговаривают.

Она никогда не могла её понять. Ей кажется странным, что встречаются матери, которые по воскресеньям молятся Богу, а по вторникам и пятницам дают волю своим демонам.

Очень часто, когда Брайан ведёт себя как распоследний распиздяй и ветрогон, у Дэбби возникает отчётливое желание вбить ему в башку всю мерзость его поведения. Хочется залезть к нему в голову, сбросить всю ненужную шелуху и заставить понять, что на образе «плохого мальчика» он далеко не уедет. А порой, как, например, в тот день, когда он закончил школу с самыми высокими баллами по шести предметам, её неудержимо тянет чмокнуть его в щёку, как Майки. Но Брайан не любит все эти «телячьи нежности». Он избегает их как самого смертоносного яда, а у Дэбби не хватает слов, чтобы объяснить ему: нет ничего плохого в том, чтобы позволить любить себя.

Как-то под конец учебного года они с Майклом не пришли в субботу домой ночевать, заявившись лишь в воскресенье под утро, в половине восьмого. Дэбби устроила им разнос на кухне за то, что они даже не удосужились позвонить.

- Я все больницы обзвонила! – кричала она. – И не обзвонила все полицейские участки лишь потому, что одному Богу известно, чем вы там занимались, а я не хотела, чтобы вы загремели в комиссариат. Уроды!!

Дэбби буквально силком усаживает их завтракать, и хотя они не голодны, оба едят и помалкивают. Майкл бормочет оправдания, а Дэбби вдруг удается сказать то, что раньше не получалось.

- Вот что за хрень, - ворчит она, моя тарелки, - родить сына, а в итоге нянчиться с двумя.

Когда Майки поднимается к себе, Дэб открывает Брайану дверь и, пряча озабоченность за сердитым тоном, отправляет его домой. Тихо-тихо, себе под нос, так, что и не слышно почти, Брайан говорит: «Мне очень жаль». Он хочет засунуть руки в карманы, но никак не может нащупать их. Он кажется выше, чем обычно, по-подростковому неуклюжий, всё ещё неуютно чувствующий себя в собственном теле.

- Спасибо, что не позвонили домой, - добавляет Брайан.

Здесь твой дом, сынок.

- Чтобы это было в последний раз, Кинни.

Она прекрасно понимает, что это был далеко не последний раз. Она смотрит, как Брайан спускается с крыльца, зажигая на ходу сигарету.

Сегодня воскресенье и в час начнется месса. В церкви Джоан Кинни молится о милости Господа нашего всемогущего. Дома Дэбби Новотны молится за Майкла, за Брайана, за всех своих детей.

Джастин

По шуму грузового лифта Джастин понимает, что мать Брайана ушла. А вот чего он не понимает, так это, что ему теперь сказать. Потому что из всех возможных сценариев знакомства с родителями на их долю выпал самый сюрреалистичный.Блядь! Мать Брайана обнаружила, что её сын гей, застав его с восемнадцатилетним парнем, который голым вылезал из его постели, интересуясь, как скоро они заберутся туда снова. Единственным позитивным моментом во всей этой истории было то, что Джастин спросил: «Брайан, ты вернёшься в кровать?», а ведь вполне мог ляпнуть что-нибудь вроде «Брайан, у меня задница болит, как ты смотришь на то, чтобы пятый раз оставить на завтра? Или эффект томовой виагры ещё не прошёл?».

Всегда может быть хуже.

- Можешь оставить при себе «у тебя милая мама».

Брайан заходит в дом, захлопнув дверь. На его лице ни тени эмоций. Ничего. Но за этим «ничего» Джастин уже научился видеть бушующий океан гнева. Гнева, которого достаточно, чтобы весь мир взлетел на воздух. Он босиком проходит в кухонную зону. Лезет в холодильник за водой. Лицо окаменело от ненависти.

- Что её единственный сын – грешник и содомит, и потому мы никогда не воссоединимся в царстве господнем, чтобы целую вечность резвиться на Елисейских Полях? - Он откупоривает бутылку и опустошает одним глотком. – Это не её ума дело, с кем я трахаюсь.

Кидает ее в мойку. Если бы ему действительно было всё равно, что о нём думает мать, он бы не швырнул ее с такой силой, что пластиковая бутылка перевернулась несколько раз. Клинк, клонк, кланк.

Брайан тяжело дышит. Иногда даже брайановский стоицизм даёт трещины, но, как подозревает Джастин, они все равно настолько малы, что ни у кого нет шансов пробиться внутрь. Он уже видел Брайана таким. Непроницаемым. И одновременно стремящимся выплеснуть на кого-нибудь свою злость. Он понимает, что сейчас как раз самое время убраться подобру-поздорову, и начинает собирать одежду. Он уже сто лет не видел Дафни. Можно было бы договориться о встрече. Поужинать вместе или ещё что-нибудь.