Месть для ласточки (СИ)

- К тому, что ты меня тоже любишь, - пропел последнее слово Льюис, вновь протягивая руки к Алану, но тот к этому трюку привык довольно быстро и уже давно. От негодования, и чтоб руки занять, пришлось схватить бедного кота, утопив пальцы в пушистой шерсти. Правда, удержать надолго одной рукой того не удалось, во второй как-никак яблоко.

Омега не отвечает, но этого сейчас и не нужно. Главное, что начало положено… да какое тут начало? Тут уже процесс запущен конкретно! Никаких более показательных вещей для сближения уже не произойдет. Конечно, они не так важны, главное, чтоб оставались чувства, но если холодно оценивать… Брак — рискованное дело, ребенок — опасное. Все, что может их сблизить сильнее, будет теперь происходить только между ними, и Льюис понимает это как никто другой. На пару мгновений это омрачает его мысли, но затмение пролетает мгновенно.

- Не опоздаешь завтра? - интересуется Алан. Вопрос вряд ли несет для него смысл, скорее омега просто напоминает о времени и завтрашних занятиях.

- Будильник поставлю сейчас. Успею. Надо привыкать, - не может удержаться от подобной реплики. И ведь чистая правда!

- Да-да…

Алан выкидывает огрызок и моет руки. В одиннадцать они спать не лягут точно, хотя мысли текут в направлении душа и мягкой подушки. Пока они еще друг от друга не устали и не наскучили, вечера вряд ли будут заканчиваться быстро. Это почти интереснее хорошей книжки, но точно интереснее дурацких передач и периодически щелкающих смсок. Алан не слышит их, утопая в яблочном поцелуе, что длится пару каких-то секунд, да и будильник на завтра поставить забывает.

Часть 21

«У тебя черные волосы».

«Глаза красивые...»

«От тебя пахнет персиками».

Алан уточняет про себя, что персиками-то зелеными. Родственные связи не дают почувствовать чистый запах, но не заглушают его полностью. Даже удивительно, что Георг помнит о персиках. Удивительно, что этот запах ему пришелся по вкусу.

«Я помню тебя».

«Я люблю тебя».

«Все еще».

«Я на самом деле тебя люблю».

Одно за другим, Алан пытается понять, почему нельзя все набрать одним сообщением, но эти мысли лишь для отвлечения. Все-таки с Георгом никогда не было просто. Поддерживать связь с ним — это и желание самого Алана, но простотой тут и не пахнет. Это как работа, обязанность, необходимость, пусть и не самая приятная. Это действительно далеко от приятных бесед.

«Я люблю тебя, но все же не так», - впервые сознается омега. Его сердце занято, и пора провести грань. Сравнивая Георга и Льюиса, Алан понимает, наконец, почему эти чувства разные. Эта грань очевидна, и лучше не стирать ее, шаблонно отвечая, размывая понятия и не осознавая толком, что именно вкладываешь в слова. Это любовь, но не та. Хотя даже странно, что в душе омеги она еще сохранилась.

Все минувшее должно оставаться в прошлом.

Сейчас отметины на груди хотя бы от себя не надо прятать, не надо соблюдать дистанцию на улице, не надо бояться… С ним, Льюисом, приятно быть. Вместе завтракать или смотреть фильмы, развлекаться и заниматься важными делами, разговаривать, спать рядом. Все это куда лучше и проще, нежели ранее. Весь мир не сжался до размеров одного человека, но все же стал чуточку краше.

«Насчет нашего ребенка... Мои воспоминания какие-то странные. Не знаю, как объяснить, но они действительно странные».

Каждого волнуют свои проблемы, и Георг не даст так просто забыть о том, что волнует его. Алан уже давно выбросил из головы и игнорировал сына. Он заведомо не выделял места для него. Но Георг словно насмехается, напоминает, говорит об этом именно сейчас, когда омега не может решить, должен ли он признаться своему альфе, что он уже выносил ребенка. Именно выносил, потому что вряд ли можно сказать что родил, тем более нельзя, что воспитал. Алан забыл о нем при первой возможности, надеясь, что тому никогда не взбредет в голову идея найти папу. От детей не отказываются просто так. Будь омега на месте того же Льюиса, обрадовался бы больше тому, если б оба родителя оказались мертвы. Это бы стало весомой причиной. А вот искомым окажется кто-то вроде того же Алана, то это как-то печально.

«Ты опять об этом», - упрекает омега, мысленно укоряя себя. Он переступает черту, давит на того, кто сам со своим разумом совладать не может. Если не можешь не делать хуже, то лучше вообще не пиши ничего.

«Они запутались настолько, что я сам уже думаю обратиться к врачу. Не зря же вы так печетесь, чтоб я оставался в неведении».

Упрек невозможно не заметить, Алан опять чувствует, что если напишет что-то, то вряд ли это будет непредвзятое сообщение. Но сейчас от молчания лучше не будет.

«Если ты так считаешь, то, думаю, ты прав. Я не хочу, чтоб тебе было хуже».

Аргументация всегда одна и та же, но это ведь правда. Алана волнует только состояние отца. До ребенка ему дела нет, но впервые проскальзывает мысль: а может, стоит узнать о нем? Хотя бы удостовериться, что он жив и «порадовать» Георга? Омега и сейчас бы рад написать, что беспокоиться не о чем, тот жив, здоров и у него все хорошо, только вот врать не хотелось. Не зная абсолютно ничего, свою истину он придумать и озвучить не может. Это слишком подло.

С другой стороны, произойти могло всякое. Может, сейчас он живет припеваючи, может, гниет в каком-нибудь притоне, может, вообще умер. Кому от этой информации станет легче? Общаться, даже знакомиться ненароком Алан не будет точно, помогать, если то требуется, тоже. Окажись от хоть бомжем, хоть миллионером, омега и пальцем не пошевелит, да только из головы этого выбросить не сможет.

А если вообще окажется, что он где-то рядом? Настолько близко, что на улице можно встретить? Нет уж, Алан не готов отводить взгляд каждый раз. Его это просто с ума сведет.

О других заботиться нужно, но без особого риска для себя. Знать о своем ребенке омеге ничего не нужно, желательно, до конца дней своих. И было бы хорошо, если и помимо него никто ничего не узнает.

Льюис пишет, что придет пораньше. Зачем? У него ведь свою ключ.