Снохождение (СИ)

— Львица успела увидеть красоты Марны?

Хорошая у него черта: легко сменяет тему разговора. И к слову не цепляется. Какой, однако, лёгкий в разговоре лев. Миланэ вдохнула поглубже. А вообще, всё это становится вполне себе интересным…

— Вовсе нет, о чем жалею. И вряд ли успею.

— Насколько я помню, три дня? — показал он три когтя.

— Да, послезавтра утром придётся мне уехать.

— Вот, как жаль. И сразу в Сидну?

— Да, — скромно ответила дисциплара.

— Когда в следующий раз Ваалу-Миланэ будет в столице?

— Никто не знает, и я — тоже.

— Я тут подумал: вдруг львицу пришлют сюда из дисциплария. Было бы чудесно.

— Кто знает. Но это вряд ли. В Марне и без меня достаточно сестёр-Ашаи.

— Львица не знает, куда отправится после дисциплария? — Синга взял в руки трубку и начал вертеть её.

— Слабо представляю. Сначала я должна хотя бы год отбыть там, где мне посоветует амарах дисциплария. Это дань уважения. Или полгода, если я попаду в какое-либо место, связанное с Легатой.

— Я слыхал, что те, кто обрели патронов во время ученичества, не следуют этому обязательству. Это правда? — смотрел он на Миланэ искоса. Синга как-то очень ловко и незаметно уже успел возжечь трубку.

«Ему совершенно не идёт курение», — подумала Миланэ. — «Бросил бы. Даже трубка в руках — и то не идёт. Будь он мне ближе — я бы ему сказала…».

— Да, правда. Но среди моего года только одна такая ученица. Патроны любят знакомиться с Ашаи сразу после Приятия, но не до этого.

— Почему так? — без удивления спросил он.

— А вдруг ученица не пройдёт Приятия?

— Такое бывает редко, насколько мне известно.

— Редко, да метко.

На небе — ни облачка. Будет чудесный день.

А вот и «Большой Дерб», окаянная забегаловка. Так, направо, ещё двести шагов по дороге вверх, и слева — дом Хильзе. Синга перестал говорить, Миланэ же успела три раза зевнуть — удержаться было невозможно.

Игнимара-то истощает.

— Большое спасибо, Синга. Вот мы и пришли.

— У Ваалу-Миланэ в сегодняшний вечер есть какие-либо неотложные дела?

Ах, вот оно даже как. Ну что ж, да я вовсе не против…

— Ммм… Сегодня надо уладить кое-что, — конечно же, сразу соглашаться нельзя. — Но завтра — нет, никаких дел нет.

— Хорошо. Мой отец тоже захочет увидеть и отблагодарить ту прекрасную Ашаи, что верно сослужила для его бедного брата.

Внутренне застыла. Ох, это не… Ну что ж.

— С радостью увижу его, — ровно ответила.

— Прекрасно. Очень надеюсь, что ещё встречу Ваалу-Миланэ.

— Взаимно, Синга. Благодарю за помощь.

— Это самое малое, что я мог сделать для слышащей Ваала. Спокойного отдыха.

— Приятного дня.

Она постояла немножко, провожая его взглядом и лёгкой, вежливой улыбкой, а потом длинным ключом Миланэ открыла дом Хильзе. Миланэ всегда нравилось, если дома никого нет — значит, можно быть наедине, что-то подумать, что-то придумать, уплыть в мечтах и не заботиться о том, что некто оборвет тебя на полумысли.

«Глупая ты. Оптимизм-пессимизм. Лев-то какой, а ты о ерунде болтаешь!».

Страшно захотелось сбросить свиру, сбросить всё, и бездумно упасть на кровать. Но Миланэ так не может, она вся устала за день, и это томление собралось в теле. Она привыкла мыться много и часто, а потому, несмотря ни на что — в воду.

Так, мансуру, сирну… всё на кровать. Свиру — вон, на пол. И нательную рубаху тоже. Кольца, серьги — на столик. Посмотрела на хвост — немного измарался.

Вот так, вся как есть, дочь Сидны и пошла в балинею — комнату омовений и мытья, без которой не мыслим практически ни один хороший дом в Империи. В доме Хильзе она находилась в пристройке к основному дому, возле столовой. Миланэ ещё по приезду отметила эту странность в планировке, но всё забывала спросить об этом подругу.

Потрогала воду в ведёрке.

Зябко.

Села на маленькую скамейку, приложила ладони к лицу, растёрла глаза.

Аааах, Ваал мой, сейчас прямо тут лягу и усну-усну, сплю, сплю, сплю… Так, вставай. А что в купели, есть вода? Есть? Есть! Вода в большой бочке-купели совершенно чистая, и ничего наливать самой не надо.

Только холодная.

Миланэ до смерти захотелось залезть в тёплую воду в бочке, окунуться по самые уши.

Открыв заслонку печи, она набросала дров; потом пошла на кухню и начала искать трутницу. Но поиск оказался безуспешным. Также нигде не было ни самого трута, нашелся только кремень без кресала; Миланэ походила по всему дому, кроме комнаты Хильзе, и даже почему-то заглянула под свою кровать. Посмотрела в печь на кухне, но там угли были очень слабенькие, и раздуть их не получалось.

— Проклятье!

Пойти к соседям за огнём, что ли.

Она выглянула в окно: утро звенело в полную силу. За низким заборчиком, ограждавшим небольшой двор Хильзе, по улице неторопливо ступал пожилой лев. У Миланэ появилась сонная мысль: «Он наверняка курит трубку. Значит, есть огниво. И он зажжёт мне печь!».

Словно почувствовав на себе взгляд, лев на ходу рассеяно посмотрел в окно. И ту же оживился, остановился и начал улыбаться.

— Хей-хей, привет, красавица!

Миланэ мгновение не понимала, что с ним такое. Но потом дошло: она-то, отодвинув занавеску, стоит в чём мать родила. Помахав ему ручкой, Миланэ отпрянула и испуганно прислонилась к стенке.

Старый весельчак побрел себе дальше, посмеиваясь:

— Молодёжь!

Неприлично-то как. Ну да ладно. Разве нам к лицу ханжиться, Синга?

Хороший лев. Вот бы приехал сюда, а я вот так ему взмахиваю ладошкой, а он заходит в дом, а я убегаю в комнату, а он врывается…

Так где же мне огня достать?

А потом её посетила безумная идея и она быстро пошла к печи балинеи. Миланэ вскинула обе руки, сощурила глаза. Соединив ладони, она подула на них, мягко, медленно наклоняя голову набок. Терпкая колкость мгновенно проняла ладони.

Прав был Нрай. Тофет — лишь дрова.

Огнём Ваала в обе руки, даром игнимары, священным даром духа для Ашаи, Миланэ торжественно подожгла дрова в бане. Дрова загорелись, как надо — огонь игнимары немного горячее обычного; это не домысел, а вполне факт, проверенный учеными. Учёные феномен игнимары так и сяк извертели, желая увидеть в нём какой-то фокус и фиглярство. Но не тут-то было.

Потом пошла что-то скушать, ожидая, пока подогреется вода в купели. Нашелся мешок яблок и вяленая рыба. Такую рыбу Миланэ терпеть не может (как её Хильзе только ест? уж точно — дочь земель Дэнэнаи), потому села на табурет в столовой и начала заправски отрезать себе куски яблок и (о ужас!) есть их прямо с ножа. Если бы какая-то наставница хотела показать пример самых дурных манер, то ей бы стоило сгрести всех учениц Империи к дому Хильзе, и показать, как воспитанница Сидны, на пороге Приятия, ничтоже сумняшеся сидит на табурете голая, не соблюдая никакой позы для сидения, кушает яблоки прямо с лезвия ножа и ждёт, пока подогреется купель дровами, объятыми огнём Ваала.

Затем Миланэ блаженно наслаждалась тёплой водой, закрыв глаза, вся отмокала в ней, свесив руки через край бочки и поставив подбородок на него же, когда услышала шум в доме. Навострив уши, она слушала-слушала, настораживаясь, пока не увидела Хильзе в дорожном облачении, которая явно искала её.

Она снова прикрыла глаза.

— Ах, это ты, Хильзе, — вяло протянула она руку в приветствии.

— Да, похоже, это я. Купаешься?

— Блаженствую, Хильзе, — стекали струйки по подбородку Миланэ.

Хильзе начала вытаскивать полотенца из корзины.

— Как всё прошло?

— Печально, как ещё проходят сожжения. Это был лев по имени Оттар. Бедноватый земледелец, пять десятков лет, убитая горем вдова, двое дочерей-маасси и сын-заика, — пристукнула Миланэ по борту бочки.

— Да уж, — посмотрела на неё подруга. — Устала?

— Есть немножко, Хильзи.

— Ладно, мойся, а потом сразу иди спать. Пойду тебе постелю.

— Кстати… А почему ты не поехала? Ты же вроде…

— Пришлось поездку отложить. Кое-что не сладилось, — отмахнулась она. — Хотя, по-моему, здесь некогда откладывать. Хоть бери и сама езжай.