Будни «Чёрной орхидеи» (СИ)

Кэндис не вмешивался ни в один из разговоров, наблюдателей не созывал и бурным фонтаном энергии похвастать не мог. Этим утром он успел обменяться парой фраз с Лайзой, обсуждая тонкости грядущего заседания, теперь составлял план. После выпуска Николаса Треверси, обязанности главного редактора школьной газеты легли на плечи Кэндиса, и он планировал удержать планку издания, носившего незамысловатое название «Будни «Чёрной орхидеи»», на столь же высоком уровне, как это делал предшественник.

Кэндис делал пометки в ежедневнике, вычёркивал те пункты, что казались наиболее неудачными, расписывал в подробностях всё то, что представляло интерес. В общем-то, занимался своим любимым делом, но сегодня, вопреки ожиданиям, оно практически не приносило удовольствия. Глухого раздражения тоже не было, просто не вовремя подоспевшая осенняя меланхолия.

Последние несколько месяцев Кэндис вообще практически не замечал перемен в собственной жизни. Все они слились в один невероятно долгий день, наполненный скандалами со сводной сестрой, желавшей поскорее избавиться от досадного соседства, криками отца, стремившегося методом повышения голоса призвать детей – родных и приёмных – к порядку, слезами Инги. Беременность способствовала дестабилизации эмоционального фона, и мачеха теперь плакала по поводу и без оного. Военные действия, развернувшиеся на территории дома, служили вполне весомой причиной, а Кэндис всё чаще задумывался об очередном переезде. Можно было собрать вещи и напроситься к родителям Мартины, но пока это оставалось только в планах. Во-первых, школа с её режимом пансиона служила неплохим убежищем на этот год, во-вторых, не хотелось лезть в жизнь чужих людей, смущая их посторонним присутствием. Раньше Кэндис приходил к ним только в случае крайней необходимости, испытывая ощущение жгучего стыда, теперь и вовсе нелепо было набиваться с визитами. Нет, Мартина его любила, конечно. А вот её родители – не очень. Мать её, она же тётка по материнской линии, искренне считала Альфреда Брайта, а заодно и Кэндиса, теми людьми, что сломали жизнь Реджины, заставив ту отказаться от карьеры в модельном бизнесе и, как вариант, в кино. Кэндис родился, а Альфред посадил под замок, принудил заниматься ребёнком, в результате чего ранимая натура не выдержала и начала спасаться алкоголем и мужчинами, по-прежнему, считавшими её привлекательной. Они давали то, о чём Реджина всегда мечтала. Восхищение.

Неудивительно, что самой большой мечтой Кэндиса было – поскорее вырваться из-под опеки, начать жить самостоятельно и самостоятельно же себя обеспечивать, чтобы не зависеть от Реджины с её остатками фамильных богатств, спускаемых на ветер, равно как и от Альфреда с его процветающей компанией по организации частных перелётов по всему миру.

Кэндису это было чуждо и неинтересно. Отец благополучно игнорировал чужие пожелания и несколько раз, заводя разговоры о будущем, намекал, что хочет видеть старшего сына на месте управляющего компанией, а это означало только одно. Желая угодить отцу, придётся попрощаться с собственными мечтами. Так уж вышло, что они по-разному смотрят на мир. Право решать и говорить последнее слово остаётся за тем, кто платит деньги. Кто там истинный держатель капиталов семьи Брайт? Вот то-то же. Стоит запомнить и впредь ему не перечить.

Наблюдая за одноклассниками на протяжении нескольких лет, Кэндис неоднократно отмечал, что большинство из них, в самом начале учебного года, чувствуют себя в стенах академии достаточно неуютно. Бродят по коридорам с недовольным видом, словно их выдернули из мягкой постели и заставили спать на холодном полу, разве что пару соломинок бросив в углу.

Доля истины в этом замечании проскальзывала.

Их всех, на самом деле, выдёргивали из привычных кроватей и помещали в условия, несравнимые с родным домом. Но для одних это было невыносимо, а кому-то – в радость. Себя Кэндис без сомнений относил ко второй категории. Он не знал, сколько у него единомышленников, жалеющих о наступлении каникул, но подозревал, что немного.

Ему было, куда возвращаться. Несколько вариантов на выбор, но по странному стечению обстоятельств наиболее гостеприимным домом Кэндис считал академию.

Обмениваясь мнениями о ней с другими учениками, он нередко слышал, что здание производит впечатление, а в первый момент и вовсе способно напугать. Он не испытывал перед ней страха, напротив, едва ли не с первых минут «знакомства» проникся атмосферой, здесь царившей.

Дело было вовсе не в столкновении у ворот с будущим директором. Тогда он об этом вообще не задумывался, если говорить откровенно. Ну да, довелось пересечься с самими Уилзи. Они оказались совсем не грозными и не невероятно строгими, как о них отзывались окружающие. В остальном-то ничего особенного.

Основная причина симпатии заключалась совсем в другом, и тут Кэндис впадал в прострацию, поскольку подходящих слов для описания своих ощущений, связанных с академией, подобрать, при всём желании не мог. Пытался несколько раз и тормозил, понимая, что картина получается неполной. Кэндис уже сейчас, пребывая в данных стенах, заранее начинал тосковать по академии.

Помимо пространных размышлений о не совсем далёком будущем, задумчивости способствовали воспоминания об утренней встрече с миссис Даглер, попросившей Кэндиса заглянуть в учительскую после завершения занятий. Кэндис знал наверняка, с чем это связано и заранее трепал себе нервы. Это давным-давно стало их традицией, но каждый раз Кэндис ощущал неловкость перед учительницей, как будто делал что-то плохое.

Стоило только захлопнуть ежедневник и отложить в сторону ручку, моментально раздался вскрик Сибиллы. Два этих события никак между собой связаны не были, просто совпали по времени. Девушка, потянувшись к телефону, чтобы ответить на очередное сообщение, немного не рассчитала, зацепила стакан с напитком и теперь, стремительно вскочив на ноги, держала на вытянутой руке чью-то испорченную тетрадь. По страницам стекали кофейные струйки, а чернила начали расплываться.

– Неудачный день, детка? – поинтересовался Гаррет, которого, кажется, вообще всё интересовало.

Он не мог удержаться и не сунуть нос в чужие дела.

Сибилла поджала губы, отчего лицо её приобрело немного обиженное выражение. В такие моменты она особенно походила на героиню известного сериала.

Кэндис не увлекался сериалами, но именно эту героиню знал в лицо, поскольку новый сосед по комнате, пришедший на смену Каю, с коим несколько лет были прожиты душа в душу, безумно фанател и от актрисы, и от Сибиллы.

Кэндис восторгов не разделял, но сходство признавал, находя в этом нечто забавное.

– Он меня уничтожит, – произнесла Сибилла, бросив испорченную тетрадь обратно на столешницу и копаясь в сумке.

Достав упаковку влажных салфеток, принялась стирать липкие потёки.

– Кто? – спросила Оливия, оторвавшись от своего спора на миллион.

– Роуз. Это его тетрадь, – пояснила Сибилла. – Я просила лекцию у Глена, но он, конечно, благополучно всё пропустил со своими тренировками. Пришлось искать других людей, готовых поделиться знаниями.

– Ты могла бы попросить у меня, – тихо произнесла Лайза.

– Не ты ли сказала мне, что у тебя этой лекции нет? – Сибилла, прежде полировавшая столешницу с таким усердием, словно огонь трением высечь пыталась, замерла с салфеткой в руке.

Прищурила глаза.

– Ты не спрашивала.

– Я спрашивала. Даже несколько раз вопрос повторила. Просто кто-то витает в облаках и слышит только себя, – огрызнулась Сибилла, отшвырнув салфетку и доставая новую.

– В любом случае, тебе повезло, – хмыкнул Гаррет, обратившись к Лайзе. – Не твою тетрадь только что постирали в кофейном озере.

Очередное столкновение на почве недопонимания набирало обороты.

Кэндис заткнул уши наушниками и отвернулся.

Он не был любителем подобных ситуаций. Постоянные скандалы, разгоравшиеся прежде на территории родного дома, выработали условный рефлекс и отторжение к общению на повышенных тонах.