НемимОра (СИ)

К а п а. Боже мой, Солнцева, ну, я не знаю... (вынимает из сумки песочные часы).

С о л н ц е в а. Что это?

К а п а. Это тебе. Презент. Ко дню конституции.

С о л н ц е в а (берет часы). Оригинальный подарочек. Чуется философский подтекст... Ты даришь мне время?

К а п а. Я дарю тебе песок.

С о л н ц е в а. Ох уж это твои архитектурные штучки! А на восьмое марта что – кирпич дарить будешь? Спасибо, конечно. Но зачем? Я вижу его каждый день. У моего дома полно песка.

К а п а. Это другой песок.

С о л н ц е в а. Да брось ты! Песок везде одинаковый. (пауза). А, кажется, я начинаю понимать... Это намек, да? Вообще-то, я не настолько стара. Взгляни! (распахивает пальто, поднимает юбку). Никакого целлюлита! А личико, личико! Нет, ты посмотри, посмотри! На меня, между прочим, в маршрутках заглядываются.

К а п а. Ой, ну какие маршрутки? Чего ты врешь! Ты хоть помнишь, как они выглядят? Ты когда последний раз в маршрутке-то ездила? Десять лет назад? Ну, тогда, конечно...

С о л н ц е в а. Не десять, не десять. Пять. Ну, ведь ничего не изменилось, Капочка! Я ведь еще хорошенькая, правда?

К а п а. Хорошенькая. Характер скверный, а так – ничего. Замуж бы тебя выдать...

С о л н ц е в а. Только после тебя.

К а п а. Ну, нет! После меня ты уже была.

С о л н ц е в а. Ревнуешь бывшего мужа к бывшей жене?

К а п а. Чистякова к тебе? Ерунда какая. Вы и расписаны-то не были...

С о л н ц е в а. Не важно! Мы восемь лет вместе прожили.

К а п а. А мы – двенадцать. Ну и что?

С о л н ц е в а. И все равно ты ревнуешь. Только не ко мне, а к той, рыжей, с которой он в Австралию укатил!

К а п а. А мне кажется, у тебя больше поводов для ревности. Он ведь тебя бросил, ради той шлюхи.

С о л н ц е в а. Но сначала он бросил тебя. Ради меня.

К а п а. А, может, и правильно, что бросил. Все равно б ничего не вышло! Знаешь, в свои двадцать я думала, что я – единственная... В тридцать вспомнила, что есть еще ты. А в сорок сделала потрясающее открытие – мы все взаимозаменяемы... (почти плачет).

С о л н ц е в а. Капочка, ну, не надо, слышишь, не надо... (обнимает подругу). Ну, прости меня, прости...

К а п а. Я помню, как мы расстались: однажды я пришла к тебе, а там – Чистяков. Апельсины на кухне чистит – большие такие, рыжие, как та шлюха. А ты в постели лежишь, голая. А дальше, как в плохом сериале: я кричу, кричу... А ты лежишь молча. В потолок уставилась, и листья фикуса ногой пинаешь. Долго, минут сорок. А они – глянцевые – на солнце блестят... Ни словечка не сказала. А я, когда по лестнице вниз бежала, вдруг подумала: листья у того фикуса, как твоя ступня – тридцать седьмой размер... Самый ходовой, правда?

С о л н ц е в а. Капочка...

К а п а. В общем, с тех пор я ненавижу апельсины и фикусы.

С о л н ц е в а. Ну, чего вспоминать-то теперь?!

К а п а. Вспоминать?! А я и не забываю!

С о л н ц е в а. Ну, и напрасно. У тебя после Чистякова два романа было. Можно уже успокоиться.

К а п а (отходит, начинает смеяться как бы в истерике). Полтора! Полтора романа. Потап Алексеевич был женат! А-а-а... Кто бы меня учил! Умная! А хочешь, я объясню тебе разницу между нами всеми. Тремя! Со мной у Чистякова был театр. (делает величественный жест). Театр! С тобой – цирк. А с этой рыжей – зоопарк! Понимаешь?! По нисходящей! Лучшие свои вещи он написал при мне, и это было искусство. Но ему не хватало внешнего блеска, позолоченных рамок! Тогда он выбрал тебя. И началось – «искусство в массы». А потом, когда блестки осыпались, фантазия иссякла, ему захотелось простого: натурально-первобытного. И тут...

С о л н ц е в а. Замолчи!

К а п а. А почему я должна молчать? (достает из сумочки фотографию). Согласись: у Чистякова все-таки есть вкус. Он же художник! Эта рыжая – очень даже ничего.

С о л н ц е в а (ревностно). Хочешь меня добить? С каких пор ты носишь ее в сумке?!

К а п а. Я ношу ее в книге. В качестве закладки. Мне Чистяков библиотеку оставил – десять томов Маяковского, там она и лежала. В стихотворении «Про это».

С о л н ц е в а. Ну, подруга... Не ожидала! Это ж надо – таскает фотку моей бывшей секретарши, этой рыжей суки, от которой я же и пострадала!

К а п а. Не горячись, солнышко!

С о л н ц е в а. Что?! Да ты... да ты... предательница, вот кто!

К а п а. Я предательница?! Какая наглость! А кто у меня мужа увел?

С о л н ц е в а. Он сам ушел. И вообще, это не повод! А, может, ты ее оправдываешь?!

К а п а. Я никого не оправдываю. И никого не виню... Я не горсуд!

С о л н ц е в а (в ярости). Неслыханно!

К а п а. Успокойся!

С о л н ц е в а. Какая же я идиотка! Всю жизнь доверяла ей самое-самое... И вот, на тебе!

К а п а. Если ты сейчас же не прекратишь истерику, я уйду!

С о л н ц е в а. Ой, да не жалко! Убирайся к черту! Забирай свой песок и отваливай! (бросает песочные часы, они разбиваются).

Капа быстро уходит. Солнцева садится рядом с бывшими часами и начинает хныкать. Ее освещает луч прожектора. Она достает лист бумаги, разрывает пополам, собирает осколки в кулек.

С о л н ц е в а (вытаскивает мобильный, набирает номер, хлюпая носом). Капитоша! Плохо мне... Вернись, а? У меня ведь никого нет, кроме тебя... Я больше не буду... Уже далеко? Ну, ничего... Я подожду... (продолжает собирать осколки).

Появляется Капа.

С о л н ц е в а. Прости меня, глупую! Не могла сдержаться... Нервы...

К а п а. Бог простит.

С о л н ц е в а. Знаешь, в жизни каждого есть человек, перед которым до сих пор стыдно. Несмотря на то, что ты много раз попросил у него прощения... (показывая кулек с осколками). Вот... собрала...

К а п а. Выброси! Все равно не склеишь...

С о л н ц е в а. Эти нагрузки на работе меня доконают!

К а п а. Поезжай, отдохни.

С о л н ц е в а. Куда?

К а п а. Ну, не знаю... в Эмираты, на Кипр.

С о л н ц е в а. Ты на меня очень сердишься?

К а п а. Нет. Совсем не сержусь.

С о л н ц е в а. Капочка, милая, ты даже не представляешь – мне так одиноко!

К а п а. Сочувствую.

С о л н ц е в а. Ни родителей, ни мужа... Как думаешь: может, меня кто-нибудь удочерит?

К а п а. Ты что, Солнцева, не выспалась?!

С о л н ц е в а. Капитоша, удочери меня!

К а п а. Нет, дорогая, я уже с тобой намучилась.

С о л н ц е в а. Ну, хотя б на недельку... Слушай, а давай вместе куда-нибудь рванем! Дней на десять. На Мальдивы. Помнишь, как в Тунис ездили? Хорошо ведь было...

К а п а. У меня работа.

С о л н ц е в а. Да какая работа! Кабинет-объект? Поехали! Стены твои никуда не денутся. Отдохнешь, в море поплаваешь... Вон, бледная вся.

К а п а. Попроси своего студента.

С о л н ц е в а. Да причем здесь студент? Я с тобой хочу!

К а п а. Подлизываешься? Заманиваешь...

С о л н ц е в а. Ага, как же! Тебя заманишь.

К а п а. Некогда мне, правда.

С о л н ц е в а. Вот судьба... Когда было с кем ехать – денег не было. А теперь...

К а п а (о своем). Грустно...

С о л н ц е в а. Грустно!

К а п а. Бросит ее Чистяков. Точно, бросит.

С о л н ц е в а. Опять ты про эту рыжую! Тебе-то что горевать? Не пойму.

К а п а. Из женской солидарности. Она умная. А умные – всегда в дураках.

С о л н ц е в а. Она?! Интересно... В чем же ее ум? В том, что трахалась с Чистяковым полгода, получала от меня зарплату, а потом слиняла? А я обо всем узнала, когда они приземлились в Сиднее?

К а п а. Она тебя очень ценила.

С о л н ц е в а. Слушай, Капа, может, тебе врача? По-моему, ты перегрелась. Давай наденем платочек... (пытается завязать ей платок).

К а п а. Да не нужен мне твой платок! (швыряет платок). Пойми, наконец: она просто тебя жалела! Жалела твои нервы. Боялась, что выкинешь, не дай Бог, какой-нибудь фортель.