Будни «Чёрной орхидеи» (СИ)

Деньги, деньги, деньги…

Чёртовы бумажки с водяными знаками. Бумажки, которых вечно не хватает.

Чем больше есть, тем больше хочется, а когда они исчезают, становится особенно тоскливо, а ещё холодно, голодно и некомфортно.

Рендалл вынырнул на поверхность и осмотрелся по сторонам.

Бассейн пустовал. Неудивительно, учитывая, что сейчас стояла глубокая ночь. По большей части, Рендалл старался правила поведения не нарушать, чётко придерживаясь положений, прописанных в уставе школы, но сейчас ему было наплевать на все ограничения. Он понимал, что не сможет заснуть до тех пор, пока не выбьется из сил, и внеплановая тренировка подходила для этих целей идеально.

Преодолевая сопротивление, грести от одного бортика до другого, слушая только шум воды, забивающий посторонние мысли. Сосредоточиться на однообразных движениях и тренироваться до изнеможения.

Что может быть лучше?

Рендалл любил приходить сюда ещё и потому, что бассейн у учеников особой популярностью не пользовался. Место было спокойным и тихим, не то, что игровые поля или спортзалы.

Рендалл не позволял себе останавливаться, но, даже утомившись физически, оставался в состоянии эмоционального возбуждения. Мыслей было много, и они не желали уходить в неизвестном направлении. Они атаковали его стремительно, не позволяя позабыть о приближающемся часе казни, и о том, как он сожмёт в своей руке чужую ладонь. Хрупкую, бледную, прохладную.

И больше никогда не отпустит.

У него не будет свободы в этом браке.

Рано или поздно он задохнётся. Как и сейчас, если опустится на дно бассейна, нахлебается воды и запретит себе подниматься на поверхность.

Только он на подобное никогда не решится, даже, когда жалость к своей персоне преодолеет все границы. Глупо прощаться с жизнью из-за мелочей, хотя это и не мелочи совсем…

Но всё-таки – нет.

Отдохнув немного, Рендалл поплыл к противоположному краю бассейна.

На мгновение показалось, что дверь приоткрылась, но, обернувшись, он не увидел ничего подозрительного. Все посторонние шумы и скрипы были, скорее всего, на совести разыгравшегося воображения.

Оказавшись у противоположного бортика, он понял, что воображение с ним злых шуток не играло.

В бассейне теперь было двое. Пловец и наблюдатель. Кто второй?

Терренс, само собой. Без сомнения.

Рендалл несколько раз глубоко вдохнул и выдохнул, стараясь привести дыхание в норму – последний марш-бросок оказался изматывающим по причине неправильного распределения сил.

Рендалл поступил так намеренно, надеясь получить желанную усталость, но результат его не удовлетворил. Он по-прежнему чувствовал себя бодрым и смотрел на всё широко распахнутыми глазами. Сейчас Рендалл мечтал отключиться от внешнего мира и никого не замечать.

Терренс, несмотря на поздний час, выглядел ослепительно.

Как и всегда.

Не будучи потрясающе красивым, он умудрялся подавать себя так, что окружающие восхищённо ахали и ещё долгое время находились под впечатлением. Делал это Терренс не так уж часто, позволяя природному обаянию прорваться наружу лишь в тех случаях, когда он видел для себя выгоду, ну, или же хотел привлечь внимание определённого человека.

Вряд ли в этот момент он собирался кого-то очаровывать. Рендалл скорее поверил бы, что в голове Терренса один за другим проносятся кровожадные планы, напрямую связанные с водной стихией.

Смотрит неотрывно и мысленно топит, не позволяя вырваться из водного плена.

Терренс перекинул пиджак через плечо, а во второй руке держал розу на длинном стебле, усеянном крупными острыми шипами. Делал вид, будто безумно занят, и всё его внимание притягивает к себе цветок, срезанный в саду академии.

Шаги отдавались тяжёлым гулом. Каждый из них был для Рендалла оглушительным. Терренс плотно закрыл дверь и теперь направлялся к бассейну.

– Какая неожиданность, – произнёс, оторвавшись от созерцания розы, и метнув взгляд в сторону Рендалла. – Наплевав на правила академии, один из самых примерных учеников, покидает спальню в неположенное время и приходит в бассейн, игнорируя технику безопасности. Не ожидал такого от тебя, Стимптон. Хотя… Кажется, ты геройствуешь только тогда, когда речь заходит о бунтарствах мелкого масштаба. Нет размаха, нет смелости, нет вообще ничего. Пустышка.

Терренс остановился напротив, в опасной близости к краю, и Рендаллу нестерпимо захотелось убрать руки с борта. Он слишком ярко представлял, как Терренс наступает ему на кисть и давит со всей силы, в надежде переломать пальцы, а потом ещё и ещё раз до тех пор, пока помещение не огласит болезненный крик, или не прошелестит в воздухе позорная просьба о помиловании.

Это было унизительно в мыслях. В реальности – ещё унизительнее. И Рендалл решил, что не сдвинется с места, иначе перестанет себя уважать. А если подозрения подтвердятся, то и рта не раскроет, продолжая хранить молчание до последнего.

– Я не единственный, кто нарушает правила академии.

– Но ты и не сын директора, – резонно заметил Терренс.

– Действительно, – хмыкнул Рендалл.

Ему не хотелось разговаривать, однако Терренс расценил бы его молчание, как трусость и неумение держать удар. Людей такого склада характера он ненавидел и презирал ещё сильнее, нежели тех, кто пытался сопротивляться.

Терренс усмехнулся. Разжал ладонь, позволяя пиджаку упасть на пол. Пуговицы ударились о плитку. Терренс не обратил внимания.

Он потянулся к розе, отрывая один из лепестков, помял его несколько секунд и бросил в воду.

Рендалл видел в истерзанных лепестках лужицы крови, разливающейся по поверхности бассейна.

Взгляд Терренса стремительно препарировал Рендалла и разбирал на составные части, вгонял под кожу острые иглы, пропитанные ядом.

– Не рассказывай мне сказок, а я не буду тебе лгать. Никто не хочет ранить меня, но каждый старается. Собирай вещи, вставай, убирайся. Да-да, я поступаю верно, – произнёс Терренс так, словно принимал участие в конкурсе чтецов и всерьёз нацелился на первое место. – Роза, роза, алая роза. Увижу ли я тебя замужней? Я выйду за тебя по воле отца, по его воле.

Лепестков на воде становилось всё больше, и это вовсе не казалось Рендаллу романтичным.

Как и слова Терренса, выхваченные из песни, но при этом ударившие по больному, когда речь зашла о воле отца и необходимости заключать брак.

То ли Терренс обо всём знал и теперь окончательно разочаровался в оппоненте, узнав, что послужило причиной для скоропалительного союза, то ли бросил слова наугад и попал в самую суть.

Подбери мои лепестки и накрой меня ночью…

– Так и будешь торчать в бассейне? Или выберешься оттуда и отправишься в комнату? – поинтересовался Терренс, чуть склонив голову набок.

Улыбка его была сардонической, а в глазах прочитывалось обещание опасности.

– А если я хочу ещё немного поплавать?

– Плавай. Но, в таком случае, я тоже останусь и буду за тобой наблюдать.

– Как тебе будет угодно, – отозвался Рендалл, отталкиваясь от бортика.

Он не понимал, что происходит, но подсознательно ощущал угрозу, исходившую от одноклассника.

Терренс слово сдержал. Уходить явно не собирался и всё-таки планировал подобраться к Рендаллу ближе, чем прежде. Сомнения, ещё трепыхавшиеся в агонии прежде, испарились окончательно, когда Терренс наклонился и подхватил с пола не свой пиджак, а полотенце, приготовленное Рендаллом.

Глупо было кидаться к нему и требовать, чтобы он вернул вещь. Он бы не отдал, только посмеялся и вышвырнул полотенце в окно.

Плавать под надзором Рендаллу надоело быстро. От ощущения свободы, за которым он гнался, не осталось не то что следа, а даже иллюзии. Потратив не больше десяти минут на водные процедуры, Рендалл всё же выбрался из бассейна и выразительно посмотрел в сторону Терренса.

Тот, конечно, догадался, чего от него хотят. Подхватил полотенце и направился к Рендаллу.

Подобравшись вплотную, накинул ткань ему на плечи и осторожно сжал, стирая воду. В этом жесте было что-то по-настоящему неправильное и вместе с тем нестерпимо привычное, до боли знакомое и слишком желанное. Но Рендалл сохранял внешнее спокойствие, несмотря на то, что ему было плохо от одного только знания: Терренс стоит совсем рядом, буквально в одном шаге. И не просто стоит, а прикасается к нему, не делая ничего такого, что могло бы причинить боль, позволив показной ненависти превратиться в настоящую и вспыхнуть ярким пламенем, способным достать до потолка.