Мысли в пути

Мы посоветовались с товарищами и решили все-таки попробовать эту методику у ближайшей группы больных. Понятно, что, кроме этих разрезов и перевязок, применялись все доступные нам достижения в борьбе с гнойно-воспалительными заболеваниями. В итоге работы удалось, как было сказано в одном из выводов диссертации, снизить летальность при флегмоне новорожденных с 16,1 до 6,4 процента. Или в 2,5 раза.

А за каждым процентом стоят маленькие дети.

Среди разного вида травм повреждение сухожилий у детей - одна из наиболее неблагоприятных по своим отдаленным результатам. Не помню точно даты, но что-то в конце 1947 года мне пришлось помогать очень хорошему нашему хирургу. Девочка рукой разбила оконное стекло и порезала ладонные поверхности пальцев. Она довольно быстро была доставлена в Филатовскую больницу, и ее немедленно оперировали. Вмешательство было проведено технически прекрасно. Так случилось, что через три года эта девочка попала ко мне на прием. Один палец был согнут и не сгибался. В это время я защитил диссертацию, и у меня освободились время и голова. Обратившись к профессору Сергею Дмитриевичу Терновскому, у которого тогда работал, я попросил разрешения посмотреть литературу, а заодно вызвать всех ребят, которые побывали у нас в больнице по поводу ранения сухожилий. Через несколько месяцев выявилась довольно грустная картина: в значительном числе случаев отдаленный результат лечения - неблагоприятен. Правда, швы накладывались, как это было общепринято, так, чтобы надежно сблизить между собой рассеченные отрезки сухожилия. В это время уже обрел права гражданства новый метод хирурга Беннеля. Смысл его заключался в том, что он отказался от попыток прочного шва. Наоборот, он применял самые нежные швы, но с очень хорошим и полным сопоставлением отрезков. Вместо того чтобы рано начинать движения в пальцах, он фиксировал центральный отрезок пересеченного сухожилия тонким проволочным швом, таким образом предохраняя основной нежный шов от разрыва, если пациент непроизвольно резко согнет палец. Идея оказалась отличной, Автору удалось добиться у взрослых пациентов превосходных результатов даже в тяжелых случаях.

Но как быть с детьми? Не говоря уже о том, что у нас такой проволоки просто не было, она не могла найти применения у ребят потому, что сухожилия у них тонкие и сложный проволочный шов наложить на них весьма затруднительно. У меня возникла мысль: а если через сухожилие в поперечном направлении провести прочный фиксирующий шов и закрепить его, ну, допустим, на обычных пуговицах? С этой идеей я пришел к С. Д. Терновскому. Ему она понравилась. "Но где ты будешь брать пуговицы? Спарывать с рубашек у дежурных хирургов или пожертвуешь собственными?" - спросил он меня.

Мы довольно долго ждали пациента, ибо нужна была самая плохая травма на ладонной поверхности пальцев. Такой мальчик с ранами сразу на двух пальцах через некоторое время появился, и операцию я произвел ему по своему варианту. Последствия были на редкость удачными. Тему эту поручили нашему молодому врачу А. Г. Пугачеву, который досконально отработал новый метод в эксперименте, а затем у большой группы больных и защитил кандидатскую диссертацию.

ЕДИНСТВЕННАЯ ОПЕРАЦИЯ

Произошло это за пять лет до начала моей работы в детской хирургии. В сентябре 1942 года во II Таганскую больницу в Москве обратилась миловидная женщина, которая показалась тогда немолодой. Но так как мне было двадцать два года, то я теперь понимаю, что ей было не больше тридцати. Она была полной, но особенно это стало заметным, когда она разделась. Плечи и грудь правильной формы. Бедра и таз почти нормального объема. Но живот! Представьте себе массивный шар этак с полметра в диаметре с намеком на складку посредине. Выглядел он далеко не эстетично.

- Доктор, - сказала она, - прошу вас помочь мне. Уберите живот. Он мне мешает, особенно в последнее время.

Меня удивило, каким образом эта женщина умудряется быть полной в разгар войны, когда даже лица с патологическим ожирением худели. Я обещал ей подумать и просил зайти через неделю. Мне хотелось посмотреть, насколько эта операций сложная и смогу ли я ее выполнить в наших условиях. В атласе по пластической хирургии, с которым мне удалось познакомиться, все выглядело более чем просто. Двумя дугообразными разрезами в нижнем отделе живота иссекается, как большой ломоть из арбуза, кожа вместе с прилежащей подкожно-жировой клетчаткой. Затем вскрывается брюшная полость и аккуратно удаляется большая часть сальника, который в этих случаях достигает невероятных размеров и весит несколько килограммов. Нужны лишь терпение и время.

Жанну М., так звали мою пациентку, положили в палату рядом с девочкой лет десяти, которая была ранена в руку осколком зенитного снаряда. Здесь произошел разговор, в связи с которым мне вспомнилась эта история.

- Тетя Жанна, - спросила девочка, - а правда, что толстые люди добрые?

- Правда.

- А худые - злые?

- Бывает. Не обязательно.

- Обязательно! Я живу со своей теткой. Она худая-худая. И злющая-презлющая... Вам будут операцию делать, чтобы похудеть?

- Да.

- А нельзя попросить доктора: пусть сделает операцию, чтобы тетка потолстела?

- Нельзя. Он такие операции не делает.

Девочка помолчала. А потом, вздохнув, сказала:

- Молодой он еще. Не умеет. Научится когда-нибудь...

Вера в медицину у этой девочки была безгранична. А о разговоре этом я узнал много лег спустя от этой самой девочки, ставшей уже врачом и матерью двух милых ребятишек.

...Операцию я делал под местной анестезией. Для этого длинными иглами пришлось произвести более 50 уколов и затратить около литра новокаина. Начало было спокойным. Я методично перевязывал мелкие и более крупные кровеносные сосуды. Время шло, и когда я начал вскрывать брюшную полость, то выяснилось, что анестезия кончается. Больная стала жаловаться на боль. Мне пришлось повторить все сначала. Удаление сальника через разрез в нижнем отделе живота оказалось гораздо более сложной процедурой, чем мне думалось. Прошло еще около часа. Женщина потихоньку стонала. От бесчисленных узлов, которые я завязывал, у меня начало рябить в глазах. Зашивал мучительно долго. Работали мы вдвоем с операционной сестрой, но от этого процесс сократился не намного. Когда пришлось зашивать кожу, больная заявила решительный протест:

- Я все чувствую. Извольте хорошенько заморозить, иначе я сейчас уйду из операционной...

Устал я страшно. Рядом со мной на табуретке в тазу лежала громадная многокилограммовая масса светло-желтого жира. А когда я наклонялся влево, то из-за простыни на меня смотрела потная и сердитая молодая женщина, которая мне смертельно надоела своим ворчанием, недовольством и хныканьем. Прошло около трех часов. У меня пересохло в горле. Очень хотелось есть. И когда я кончил, то первое, что услышал, был голос пациентки:

- Когда я смогу посмотреться в зеркало? У меня уменьшился живот?

Почему-то послеоперационный период протекал очень гладко. Рана зажила отлично, а фигура моей больной стала заметно изящнее.

Никакой морали здесь нет. Молодой хирург полон любознательности и даже любопытства и способен влезть еще и не в такую "жирную" историю. Однако после этого случая я дал себе зарок: по мере моих сил и возможностей думать не только о том, что предстоит, но и о том, представляет ли это первостепенную необходимость.

Вскоре после того, как мы начали заниматься легочной хирургией, ко мне обратился профессор Скуркович. Он просил меня познакомиться с литературой по вопросу, который его в то время очень заинтересовал. Острый лейкоз, или рак крови, как его называют, из-за безуспешности применения общепринятых методов, по его мнению, стоило попробовать лечить с помощью операции. В эксперименте наших зарубежных коллег на животных удаление зобной железы, располагающейся в грудной клетке впереди сердца, давало некоторые положительные изменения. Но поскольку воспроизведение заболевания у животных далеко не всегда сходно с тем, что происходит у человека, мы отказались от попытки работы в виварии.