Записки пресс-атташе.

Между прочим, сам я, как и Лёня, тоже во многом оказался в роли пионера (в смысле - первопроходца). Знаю, что в других командах кое-где тоже работали переводчики, но это были внештатники, приезжавшие к подопечному от случая к случаю, а в основном в клубе с иностранцем общались языком жестов или с помощью небогатого словарного запаса лингвистически наиболее одаренного игрока. В то время в ЦСКА довольно сносно говорили на английском Сергей Семак и Денис Машкарин, но что толку, если сам Леонидас не знал ни слова из языка Шекспира?!

Вскоре у меня вошло в привычку выбегать с командой на тренировку в спортивном костюме, чтобы объяснить Лёне суть того или иного упражнения. Я садился рядом с ним на теоретических занятиях и тренерских установках, чтобы бубнить на ухо, не мешая другим, растолковывая слова "главного". Я занимал свое место на скамейке запасных во время игры, чтобы суфлировать бразильцу ценные указания тренера.

Последнее, пожалуй, было самым трудным. Поначалу я просто стеснялся выбегать к кромке поля под взорами тысяч и тысяч людей и объективами фото- и телекамер, чтобы прокричать какую-нибудь эмоциональную фразу тренера, которая, как правило, мало что значила и на треть состояла из бранных слов. В этот момент сам футболист подчас находился в пылу борьбы, и ему было не до реплик со стороны. Поэтому спустя некоторое время я научился "держать удар", на секунды как бы сам воплощаясь в своего подшефного, и только когда в игре наступала пауза, спешил донести до него очередную тренерскую директиву.

Самое смешное, что, когда игра у команды не клеилась, Тарханов в сердцах вполне мог бросить в мой адрес фразу типа: "Володь, может, ты ему чего неправильно переводишь?…" В первый раз, помню, я оскорбился, но потом, будучи уже в совсем дружеских отношениях с Федорычем, я ему как-то дословно повторил реплику, адресованную во время игры Леонидасу. Главный тогда согласился, что не следовало переводить ее буквально, и с тех пор перестал сомневаться в моих профессиональных способностях.

К счастью, на футбольном поле Леонидас был прилежным учеником и почти не давал повода для критики. А вот проблемы неожиданно подступили совершенно с другой стороны.

Прощай, "Советская"!

После нескольких дней проживании в "Советской" Лёню в целях экономии клубных средств переселили на базу в Архангельское - не самое, замечу, захолустное место. Хотя бы потому, что по соседству с тренировочным центром находится один из самых роскошных пансионатов Министерства обороны.

Конечно, базу ЦСКА нельзя сравнить с более современными и комфортабельными аналогами, скажем, владикавказской "Алании" или волгоградского "Ротора". Она построена хоть и по-советски добротно, на довольно давно - где-то на заре 60-х. Вот почему Леонидасу, привыкшему у себя на родине "садиться на сбор" только за сутки до матча, а то и вовсе в день игры и исключительно в пя-тизвездные отели, было не по себе, когда ему поменяли уютный и просторный гостиничный номер на почти больничный бокс армейской базы.

В первую ночь он почти не сомкнул глаз: гнетущая обстановка комнаты навевала аналогии с тюремным изолятором, время от времени подступал предательский страх - он почему-то боялся, что вот-вот начнется стрельба ("В этой стране вечно воюют!"), а в промежутках между кошмарами сам вел неистовую борьбу с кровожадными подмосковными комарами.

Наутро я встретил Лёню полностью разбитым и даже немного отрешенным. Ясное дело, что не могло добавить ему оптимизма и известие о том, что приехавшие вместе с ним на просмотр соотечественники Иван и Эдмар не подошли столичному клубу (первый - по физическому состоянию, второй - из-за шумов в сердце, своевременно обнаруженных ведомством Белаковского) и были вынуждены отправиться восвояси.

По просьбе Тарханова я стал оставаться на базе чуть ли не на целый день, стараясь отвлечь бразильца от ностальгических мыслей. В свободное время мы гуляли по величественному архангельскому парку, наблюдали за рыбаками, удившими рыбу в тамошнем пруду, просто трепались в номере или обсуждали переведенные мной газетные статьи, в основном спортивные.

"Ты не один"

Лёнина жизнь стала легче, когда приехал Самарони - другой бразилец, спешно выписанный тем же агентом из-за океана. Он оказался человеком чуть постарше и попроще. Наверное, именно поэтому его сразу приняли в команде за своего парня, и у меня хлопот с ним было намного меньше. А главное, моих подопечных поселили в одном номере, и они теперь могли подолгу общаться между собой. Что, собственно, они и делали.

А когда однажды Григорич отвел меня в сторону и попросил переговорить с бразильцами в том смысле, что неплохо бы им соблюдать режим, то есть ложиться спать после отбоя и не мешать это делать другим, а не ржать подобно ретивым жеребцам и не слушать громкую музыку за полночь, я окончательно понял, что "процесс адаптации пошел" и что мне во всяком случае не придется больше выполнять роль няньки.

В это время армейские легионеры уже подключились к тренировкам в основной группе, которые проходили на очень приличном газоне базы в Архангельском, что не могло не вызвать у них удовольствия.

Но бразильцы есть бразильцы. Привыкшие дома при подготовке к матчам подолгу возиться с мячом и играть двусторонки, они довольно неохотно выполняли атлетические и беговые упражнения, не любили задание на ограничение касаний мяча. Зато как рыба в воде чувствовали себя в игровых упражнениях, при выполнении ударов из стандартных положений и жонглировании мячом. Более техничный Леонидас, например, мог запросто "чеканить" его, не опуская на землю, в течение трех, пяти минут, в общем, пока Тарханов не давал свисток к началу выполнения нового задания.

Если приспособиться к тренировкам и игре бразильцам не составило большого труда, то к новым условиям восстановления организма, питания и быта пришлось привыкать долго. Чего только стоило им одно знакомство с русской баней, которая ни в какое сравнение не идет с тамошней сауной, где температура воздуха всего на 10-15 градусов выше, чем на улице.

А здесь, бывало, сибирский великан Тяпа (Тяпушкин) прикрикнет массажисту: "Василич, поддай еще жару!" - кто-нибудь рядом веничком пройдет по спинам, и поехало-поплыло все перед глазами у моих бразильцев. "Убийственное дело - ваша баня", -первое время жаловались они.

Мало-помалу я и сам начал привыкать к "тяготам и лишениям" спортивной жизни и уже стал ездить в Архангельское не только как на службу, но и как в места, где можно совместить приятное с полезным. Оглядываясь назад, с изрядной долей иронии вспоминал свою бывшую работу за письменным столом или компьютером в разного рода конторах и редакциях. К тому же мною по-прежнему двигала неутоленная жажда познания новых и новых деталей из жизни большого футбола.