Моя история

Разумеется, у «Нима» создалось впечатление, что клуб был обведен вокруг пальца в ходе всей этой истории. Я пришел, чтобы стать капитаном команды, а теперь ухожу. Однако я не имел ни малейшего желания оставлять свой клуб в дураках. Мне лишь хотелось уехать из Франции, и чтобы клуб при этом вернул затраченные на меня деньги. В «Ниме» я не мог выразить себя, не мог выйти на тот уровень игры, на который был способен.

Тому было много причин. Одним из самых главных мне казалось то обстоятельство, что я только что пережил очень трудный период в «Марселе», как вы поймете позже. Мы с Мишелем Мези полагали, что наша дружба и вера друг в друга, соединенные с новыми амбициями клуба, недавно вышедшего в первый дивизион, позволят нам вместе пойти вперед навстречу приключениям. Но все эти замечательные чувства — ничто, когда на поле дела складываются не так, как хочется.

Действительно, мы выиграли несколько матчей — думаю, с дюжину, — но без какого-либо блеска. Мы выцарапывали очки, и у меня сложилось впечатление, что мы прилагаем слишком много усилий и слишком мало получаем взамен. Игра не доставляла мне никакого удовольствия, а спектакль, который мы выносили на суд зрителей, не выглядел убеждающим.

И все же я очень старался быть хорошим капитаном. Я гордился тем, что мне доверили эту роль, и относился к ней серьезно. Голова у меня шла кругом, когда я пытался найти решение всех наших проблем, но ничто не помогало, и мы медленно, но верно шли ко дну. Публика была недовольна и злилась на меня, игрока сборной, который, по ее убеждению, мог и был обязан изменить положение вещей. Меня ругали за то, что за сборную я играл хорошо, а за клуб — посредственно.

Я покидал «Ним» в самый плохой момент, который только можно было представить.

Но прежде чем продолжить свое повествование, я расскажу вам, каким образом судьба привела меня в «Ним».

После победы «Монпелье» в финале Кубка Франции Тапи вызвал меня обратно в Марсель.

Я не хотел туда возвращаться. Но контакты с другими клубами не могли привести меня ни к чему новому. Я принадлежал «Марселю», и только он один мог распоряжаться моей судьбой. Я только что провел очень хороший сезон. Среди моих достижений — Кубок Франции и девять голов за национальную команду. За сборную я провел несколько отличных матчей и одержал несколько ярких побед, подобных той, которой мы добились над Германией в Монпелье в феврале 1990 года, и которая раздражала всех в Марселе. Меня хотели вернуть под знамена прежнего клуба.

Вопрос о том, чтобы одолжить или продать меня, больше не стоял. Но я не собирался попадать в плен иллюзий. Я возвращался в «Марсель», где все вдруг полюбили меня (хотя я за прошедшие 18 месяцев нисколько не изменился) — полюбили лишь потому, что были вынуждены признать за мной определенные достоинства, которыми я обладал на футбольном поле.

Сезон начался для «Марселя» хорошо: в 12 матчах я забил семь голов. Так же успешно шли дела и у сборной: 5 сентября мы обыграли в Рейкьявике Исландию — 2:1 — благодаря голам Папена и Кантоны. Наш первый барьер на пути к финалу чемпионата Европы был преодолен. Мы могли с уверенностью заглядывать в 1992 год. Я был убежден, что марсельская публика будет любить меня за мою игру, забыв обо всем остальном. Майка, брошенная мною в Седане, осталась далеко позади. И, что примечательно, Тапи больше не выражал желания упечь меня в сумасшедший дом.

Конец моим мечтаниям был положен 28 октября 1990 года, когда «Марсель» принимал «Брест». Один из защитников бретонского клуба — Кане опасно атаковал меня сзади под конец первого тайма. Мое колено было повреждено: разрыв связок вывел меня из строя на три месяца. Я работал, как сумасшедший, стараясь восстановиться после травмы. Мне приходилось страдать и физически, и морально. Порой подобная травма может привести к завершению карьеры футболиста. Так, например, через несколько недель после меня точно так же ударили на тренировке Бернара Пардо, и он уже никогда не смог выйти на поле. Так что мне еще повезло.

Но пока я лечился, меня поджидало другое испытание, гораздо более тяжелое, чем травма. Франц Беккенбауэр, наш тренер, ушел из клуба. Его сменил бельгиец Раймон Гуталс.

Я получал огромное удовлетворение от работы с талантливым немецким тренером, который перед тем, как прийти в «Марсель», привел к победе на чемпионате мира в Италии сборную Германии. Беккенбауэр пытался привить «Марселю» серьезный профессионализм и кодекс чести — те качества, которые восхищали меня в нем как в игроке. Но это нравилось далеко не всем.

Немецкая корректность столкнулась с дилетантским южным темпераментом. При нем был закрыт проход в раздевалку команды, и вся толпа закадычных друзей — журналистов, их приятелей и приятелей приятелей, которые ошивались возле команды, — должна была томиться у закрытых дверей.

Естественно, эта группа была возмущена и обижена тем, что ее отлучили от команды, и начала чинить неприятности.

На мой взгляд, Беккенбауэр должен был более тщательно выбирать для себя клуб. Тогда он не попал бы туда, где ему приходилось выслушивать советы президента насчет того, как должна играть его команда. И вот после Рождества 1990 года он решил уступить место человеку более податливому, который не стал бы никого обижать.

Вместо классного и компетентного Беккенбауэра мы получили неимоверного индивидуалиста Раймона Гуталса. Мне очень жаль, но пропасть между нами была непреодолима. В Беккенбауэра, когда он был нашим тренером, я верил, а теперь, в эпоху его наследника, я отчетливо понял, что мне придется несладко. Причина была проста: она не имела никакой связи с моей травмой, потому что к тому времени я полностью восстановился. Я просто не хотел быть каплей расплавленного металла, который заливали в форму, изготовленную Его Величеством Бернаром Тапи. Я не мог заставить себя говорить, что играю в лучшем клубе Франции, возглавляемом самым замечательным президентом, и благодарить небеса за то, что они меня сюда направили! Не собирался я и грозить забастовкой вместе с товарищами по команде, которые поддерживали президента в тот момент, когда у него возникли проблемы в связи с оскорбительными заявлениями в адрес арбитра. Его заявления — это его ответственность, а не моя.

В результате я попал в опалу за то, что отказался подыгрывать президенту, и практически не играл до конца сезона 1990/91.

Бельгийский тренер Гуталс мог сколько угодно распространяться в прессе о том, почему он решил от меня избавиться, но я-то прекрасно знал, кто стоит за всем этим и дергает за веревочки. И если бы ему дали указание оставить меня, он, конечно, столь же красноречиво восхвалял бы меня.

Так или иначе, я был далеко не единственным провинившимся перед президентом марсельского «Олимпика»: Жан Тигана, Стойкович, Веркрюисс — все они попали в одну лодку со мной, хотя, возможно, по другим причинам.

И вот так никому не нужный бунтарь Кантона после невероятного сезона оказался в «Ниме».

В Англии Тревор Фрэнсис, один из знакомых Мишеля Платини, прослышал о французском игроке, который хотел покинуть родную страну.

Жан-Жак Бертран и Жан-Жак Аморфини быстро установили связь с «Шеффилд Уэнсдэй», куда Френсис пришел тренером в июне 1991 года. Основная трудность заключалась в том, что я как раз начал предпринимать шаги к тому, чтобы выкупить свой контракт у «Нима», и пообещал клубу оплатить все расходы за мой трансфер. Если «Шеффилд Уэнсдэй» был заинтересован во мне, ему следовало заплатить десять миллионов франков — именно такую сумму внес за меня «Ним» «Марселю». «Шеффилд Уэнсдэй» не счел такие условия подходящими.

В четверг, 23 января 1992 года, мой трансфер обсуждался в Париже в кабинете мэра Нима Жана Буске. В обсуждении участвовали Грэм Маккрелл, секретарь клуба из Шеффилда, и агент Дэннис Роч. Поскольку «Уэнсдэй» купить меня не мог, у «Нима» оставалась другая возможность — одолжить меня. После нескольких часов дискуссий директора «Нима» согласились на этот вариант.

Встреча прошла в обстановке предельной ясности. Грэм Маккрелл и Деннис Роч четко объяснили мне, что, прежде чем подписать контракт с «Шеффилд Уэнсдэй», я должен буду пройти простое медицинское освидетельствование. Не было ни малейшего упоминания ни о каком испытательном сроке, ибо, если бы они даже попытались намекнуть мне на это, я бы сразу же ответил им, что нигде и никогда не проходил испытаний после 14 лет — с тех пор как меня взяли в «Осер». Решение было принято следующее: в ближайшее воскресенье я приезжаю в Шеффилд для участия в первой тренировке, а затем прохожу медицинское освидетельствование.