0:1 в первом тайме

К ЧИТАТЕЛЯМ

Повесть польского писателя Адама Багдая «0:1 в первом тайме» обладает одним очень важным достоинством — она предельно правдива. Иногда даже кажется, что Адам Багдай описал собственное детство, настолько понятны и близки ему поступки и мысли мальчишек с варшавской окраины Воли.

После фашистского нашествия в Польше остались не только развалины домов и выжженные поля — остались сироты. Их было много. Мальчишки и девчонки, потерявшие в войну родных и близких, обрадованно, но порой и растерянно встречали мирную жизнь. Постепенно, однако, жизнь в стране налаживалась. Новые хозяева республики думали не только о восстановлении столицы — они были озабочены судьбой детей. Нужно было помочь им найти свое место в жизни, вырастить их достойными и честными людьми. Этим занялись в новой Польше партийные и молодежные организации, профсоюзы и школы. Но есть еще одно очень важное средство воспитания чувства дружбы и товарищества, того чувства, которое часто определяют как «один — за всех, все — за одного». Это средство — спорт.

Ведь спорт — это не только крепкие мускулы, легкость движений и физическая выносливость. Настоящий спортсмен прежде всего хороший товарищ. Он, не задумываясь, совершит смелый поступок, поможет старому, больному человеку, выручит попавшего в беду друга.

Всеми этими качествами обладает герой повести, которую вы собираетесь прочесть, — юный футболист Манюсь Ткачик, в шутку прозванный товарищами Чеком.

Нелегко живется Чеку. Из всех родных осталась у него одна больная тетка, которая мало чем может ему помочь. Мальчику даже пришлось бросить школу. Чтобы раздобыть денег на мороженое или на стакан молока, Манюсь разыскивает во дворах пустые бутылки…

Живет он в доме, от которого после бомбежки осталась лишь половина.

Но этот маленький веселый варшавянин не привык, не хочет жаловаться на свою судьбу. Привычка самому заботиться о себе и большое чувство юмора рождают в нем тот оптимизм, который не покидает его даже в самые трудные минуты жизни.

Однако, как ни велико желание Манюся стать настоящим спортсменом, как ни дружен он с товарищами — такими же славными ребятами, как и он, — в старой Польше судьба его сложилась бы совсем по-другому. Вряд ли кто-нибудь протянул бы руку помощи оборванному малограмотному мальчишке. По-прежнему собирал бы он пустые бутылки да гонял на пустыре тряпичный мяч.

Но в Польше наступили иные времена. Над «Сиренкой», командой окраинной детворы, берет шефство «Полония» — футбольная команда, в которой играют рабочие варшавских заводов. Лучший игрок «Полонии», слесарь Стефанек, ставший тренером «Сиренки», очень хочет вырастить достойную смену польским мастерам футбола. Но в первую очередь этого истинного патриота заботит моральный облик его подопечных. Он старается помочь им вырасти грамотными, честными и трудолюбивыми людьми, строителями новой Польши.

Адам Багдай очень любит героев своей повести. Он «болеет» не только за «Сиренку», но и за судьбы мальчишек с Воли. Но он любит их по-мужски — без слезливой жалости, без вздохов над их порой очень трудной жизнью. Он твердо верит в способность маленьких футболистов достойно войти в новую жизнь.

Вероятно, поэтому, читая увлекательную книгу, мы от страницы к странице все больше дружим с замечательным вратарем Жемчужинкой; с нескладным Пауком, который сумел стать отличным футболистом; с «неисправимым» романтиком Рыжим Милеком.

И вместе с писателем мы презираем всех тех, кто, пытаясь поживиться за счет народа, втягивает в свои грязные дела вступающую в жизнь молодежь. Печальный конец этих людей для нас вполне оправдан.

Адам Багдай закончил свою повесть победой ребят с Воли в футбольном турнире. Но дело не только в выигрыше «Сиренки». В народной Польше выиграно сражение в битве за детей — надежду и будущее страны.

Э. Боровик

ГЛАВА I 

Манюсь проснулся. Протерев глаза, он зевнул и сонным взглядом обвел комнату. Было пусто и тихо, только из испорченного крана монотонно капала вода.

Выгоняя из разогретого тела остатки дремоты, Манюсь потянулся. Ноги его вылезли из-под одеяла. Нельзя было сказать, чтобы они отличались особой чистотой. «Тетя, наверное, уже ушла, — подумал Манюсь. — Интересно, оставила ли она мне что-нибудь поесть?»

Он встал. Вразвалочку подошел к печи. На плите в беспорядке стояли старые, закопченные кастрюли. Манюсь по очереди подымал крышку с каждой из них, но разочарованно прикрывал снова. Во всех кастрюлях было пусто, даже в той, красной, с оторванным ухом, в которой тетка обычно оставляла кофе.

«Ловко это тетя мне подстроила! — думал он, недоуменно покачивая головой. — Ничего не оставила, ни капельки! Так спешила, что не успела даже кофе вскипятить. А может, у нее уже и денег нет ни на «ячменный», ни на сахар».

На всякий случай Манюсь все же открыл стоящий возле печи шкафчик и заглянул в засунутые меж тарелок и мисок старые бумажные кульки. Однако, кроме горсти ячневой крупы, ничего отыскать не удалось. С минуту он постоял в растерянности, ероша пальцами жесткие волосы и бездумно повторяя: «Ловко мне это тетя подстроила! Ловко мне это тетя подстроила!..»

Впрочем, не такой он был человек, чтобы расстраиваться из-за подобных мелочей. С удивлением обнаружив, что он бессмысленно уставился на пустые полки шкафчика, Манюсь задорно свистнул и решительно отвернул кран. С шумом хлынула вода. Едва смочив руки, Манюсь, пофыркивая для храбрости, потер ими глаза и нос. На этом утренний туалет был закончен.

Но Манюсь уже почувствовал себя бодро и весело. По утрам он неизменно просыпался в отличном настроении. А что касается завтрака, так, в конце концов, не первый раз выходит он из дому натощак. Уж как-нибудь да уладится… И он принялся насвистывать песенку, которую слышал вчера возле универмага на Вольской: «Николо, Николо, Николино…» Это окончательно привело его в равновесие.

Мальчик глянул в окно. Глухая стена соседнего дома искрилась под ярким солнцем, лоскут неба над крышей был чистый и веселый. В такой день до самого обеда можно побродить по городу.

Оделся он быстро. Для того чтобы натянуть заплатанные вельветовые брюки, трикотажную рубашку и дырявые тапочки, не требовалось много времени. Единственным предметом, который придавал ему немного шику, была новая велосипедная шапочка с маленьким приподнятым козырьком. Манюсь лихо натянул ее на голову, беглым взглядом окинул себя в выщербленном зеркале и, насвистывая «Николо, Николо, Николино…», вышел из комнаты. Он запер дверь и положил ключ под тряпку, лежавшую у порога.

Итак, день начался. День, столь похожий на все остальные. Но мальчик над этим не раздумывал. Старая лестница немилосердно скрипела у него под ногами. Престранная это была лестница. Несколько сбитых, прогнивших досок, отгороженных от лифтового колодца шаткими перильцами. Спуск с пятого этажа требовал большой ловкости, но Манюсь спускался так легко и беззаботно, как будто это были подвижные ступени на трассе Восток — Запад.

Удивительная эта лестница висела в удивительном доме. Когда-то богатый жилой дом был словно разрезан пополам большой бомбой и теперь напоминал пчелиные соты, вытащенные из гигантского улья. Внутри этих сот ютились, словно голуби, обитатели Воли.

Но для Манюся это был самый обычный и вовсе не плохой дом. Он на два этажа превышал всех своих соседей, и окрестные жители называли его «Голубятней». Это было даже удобно. Если кто-нибудь спрашивал Манюся: «Где живешь?», — достаточно было просто ответить: «В Голубятне», — и все было ясно.

На пятом этаже гнездились дикие голуби, воробьи и летучие мыши. На остальных этажах сбитые из досок двери свидетельствовали о том, что здесь живут люди.