Аська

где нары - весь домашний твой уют!

(Не знали мы - какой позор и стыд!

что нет еще в ту Воркуту дороги,

что нам ее - в болоте и в тревоге

как раз прокладывать и надлежит;

не знали мы, что где-то за Печорой

этап наш высадят - и очень скоро...)

Когда-то наш герой любил поохать

о слабости здоровья средь семьи.

Здесь он проверил данные свои

все чушь! Этап он перенес неплохо!

Лишь общих он работ в краю изгнанья

побаивался не без основанья.

Вон, вон, взгляни: втыкают работяги,

их труд жесток, их вид уныл и сир...

Но петушиным голосом отваги

"сынков" к костру скликает бригадир.

Блатных сынков - известно - очень много,

блатным сынкам - открытая дорога:

тому работа - на других кричать,

работа этим - щепки собирать!

Их нормы выработают другие,

чего им беспокоиться? Пока,

всласть у костров поотлежав бока,

они поют, и взвизги их блатные

нахально с дымом рвутся в облака:

"Плывет по миру лодочка блатная,

куда ее течение несет...

Воровская

жизнь такая

(ха-ха!)

от тюрьмы далеко не идет!

Воровка никогда не станет прачкой,

а урка вам не станет спину гнуть...

Грязной тачкой

рук не пачкай

(ха-ха!)

это дело перекурим как-нибудь!"

Стрелок в сторонке мирненько пасется

(и в этом я еще не вижу зла),

ведут работу, как везде ведется,

и каждый ждет, чтоб темнота пришла...

И мыслит Скорин: "Мне в подобном улье

с лопатой, тачкой и киркой мантулить

и упираться рожками? Ну нет!

Подобные забавы не по мне!"

Но вскоре он узнал, на чем вертится

весь лагерь: знаменитых трех китов

он разглядел и к бою был готов,

и даже "общих" меньше стал страшиться...

Поддерживают лагерь три кита.

Китовьи имена: Мат, Блат, Туфта.

Минувшего сравненьем не тревожь:

без Мата в лагере не проживешь!

Чтоб не дразнить смирением врага,

грози бандюге "посшибать рога",

"бери на горлышко", чтоб "хвост не поднимал"

блатарь зазнавшийся, немыслимый нахал,

не то - гляди: "надыбает слабинку"

придется и под дрын подставить спинку!

Кит номер два - солидней и мощней:

без Блата в лагере прожить еще трудней!

Ты с каждым лагерным аристократом

связаться должен самым тесным блатом.

С кем нужен блат? С бухгалтером, с трудилой,

с прорабом, с поваром, с десятником, с лепилой,

с охраной, с воспитулею, с вахтером,

с завхозом, с хлеборезом и с каптером,

с завбаней, с парикмахером... Хоть здесь

представлен список далеко не весь

с таким комплектом ты в натуре сыт,

пригрет, одет, и мыт, и даже брит.

Кит номер три - великая Туфта,

с кем рядом Мат и Блат - одна тщета!

Ведь без нее - будь лучшим работягой

кончая срок, ты станешь доходягой...

А матушка Туфта научит нас,

как сытым быть- и сил сберечь запас:

как, скажем, складывая торф с боков,

в середку льдину громоздить за льдиной,

чтоб штабель величавою картиной

вздымался аж до самых облаков,

чтоб у костра покуривать полсмены

и числиться при этом рекордсменом...

Экономисты, техники, врачи

мы все туфтим... Покорствуй и молчи!

Нет, пыл надежд в герое не угас...

Его печалил вывод слишком скорый,

что в лагерях работают у нас

по специальности - одни лишь воры

да стукачи: для этих и для тех

мир радужен, им жаловаться грех...

Все это так. Но есть и исключенья:

врач и бухгалтер - вот где дефицит...

Был явно путь второй ему закрыт,

и он надумал взяться за леченье.

В то время - при начале всех начал,

в Печлаге, средь бездарности унылой,

кто аспирин от йода отличал

тот был уже вполне культурной силой...

Однажды на этапе, где лекпом

понадобился срочно, был экзамен

произведен ему, и он легко

лепилы лагерного облечен был саном.

Теперь есть шансы, притаившись, выжить,

себя не разрешив бездарно выжать

до капельки, бог весть по чьей вине...

И он бы кантовался полусонно,

от всех мирских событий отдаленный,

когда бы там, за лагерною зоной,

война не кочевала по стране.

Что плохо там, на фронте - каждый знал,

поскольку нам в то время неуклонно

грозила вновь режимная колонна,

грозили тачка и лесоповал.

Газет уж больше года не читая,

судить могли мы, что творилосьт а м ,

по вохровскому отношенью к нам:

как бы температурная кривая

от снисходительности к зверству: "Встать!"

Шмон среди ночи. Пятьдесят восьмую - 22)

за вахту, на этап! Ее, родную,

всю вместе снова велено согнать...

Учуяв гибель, с горя ловкачи,

мы расползались вновь, как тараканы.

Глядишь, спасут знакомые врачи

пригреемся, зализывая раны,

пока опять (о, наш злосчастный крест!)

до нас дойдет приказ собачий этот:

повыковыривать из лазаретов

и всяких прочих теплых злачных мест.

Так в ваньку-встаньку мы игрались с ними,

назначенные на износ, на слом...

Они: опять на общие вас снимем!

А мы: опять в придурки уползем!

Однажды Скорин вырваться не мог

с какой-то там колонны сверх-опальной

три месяца. Занудливый стрелок

над ним в порядке индивидуальном

взял шефство, поднимая злобный крик,

коль он поставит тачку хоть на миг. 23)

Труд непосильный, голод и мороз

давили скопом, доводя до слез.

Лишь чудом, до предела изнуренный,

он вырвался с той дьявольской колонны,

когда уж начал доходить всерьез.

Здесь он предстанет нам в обличье новом,

поскольку был он прикомандирован

к той слабкоманде, хилой и больной,

что направлялась в дальнюю больницу

не без надежды тайной подкормиться

в сельхоз "Кось-ю", уже воспетый мной. 24)

Здесь, кроме работяг обычных, были

СК-1 и даже СК-2:25)

и те, что только ползали едва,

и те, что неходили- д о х о д и л и...

Когда ж этап был заведен в ворота,

уже священнодействовал там кто-то

в халате белом - очевидно, врач:

сердясь на хлопотливую работку,

всех отправлял он на санобработку

и собирался их сортировать:

кто в лес, кто по дрова, быть может, сходит,

а кто уж вовсе ни на что не годен.