Ночь в Толедо (СИ)

Но вот он откидывается, оставляет ее губы и сдвигается чуть в сторону, охватывая ногами ее ноги. Он еще не хочет обладания. Но он склоняется над ней, рассматривая ее, вздрагивающую в свете луны. Он ощущает себя ее наездником. Губами и языком он начинает нежно лизать и целовать ее шею у ключицы, там, где бьется артерия, где натянуты сухожилия, затем губы его скользят к груди. Она вздрагивает, на этот раз сильнее, ее рот беспомощно открывается, словно она тонет. Он чувствует желание и удовольствие от того, как он ласкает упруго затвердевшее полушарие и прозрачную кожу, почти столь же прозрачную и плотную, как тонкая пленка перламутра. И пока его губы блуждают вокруг полушарий грудей, жаркая ладонь поглаживает ее подрагивающий живот, гладкое бедро, складку паха - он закрыл глаза, он пробуждает дрожь в этом сдавшемся на его милость теле, рождает в нем безмолвный крик, почти болезненное страдание, размытую вспышку радости. Она едва осмеливается касаться его. Вначале она вообще не решалась дотрагиваться до твердого юношеского тела, напряженно прижимавшегося к ней в момент, когда ее подхватывала яростная радость, которую она испытывала почти со стыдом. Она еще удивляется тому, как нежны его руки, которые она считала грубыми, как нежна кожа на груди, спине мужчины, и ее ладонь с маленькими, неумелыми и быстрыми пальчиками скользит по его плечу, предплечью, дыхание ее стало быстрым и прерывистым - она медленно тонет в своей чудесной радости. Он еще раз соскальзывает набок, крепко сжимает ее руками - одна его рука охватывает плечи, вторая - талию, ее бедро лежит на его согнутом колене.

Потом они поворачиваются разом, как пловцы, она оказывается под ним, он опирается на локти и смотрит на нее. И начинает скользить вниз по ее телу, его лицо ложится на ее живот - она вздрагивает, заложив руки за голову. Она любит его такую близость со своей плотью и до грозового всплеска желания с нежностью воспринимает детскую тяжесть головы любимого на своем животе, она нежно поглаживает его жесткие волосы, ощущает его нос, его глаза - он ресницами щекочет ее кожу. Она лежит вытянувшись на этой узкой постели и откинув в сторону простыню, лунный свет льется на их тела - более смуглое его и белое ее - их тела отливают перламутром, они припудрены неощутимым светом. Ладонями, не двигая головой, он гладит ее длинные бедра, ее округлые колени, его руки скользят по икрам до щиколоток, затем взмывают вверх, чтобы еще раз сжать круглую грудь. Потом он губами и языком начинает нежными, быстрыми касаниями ласкать эту лунную плоть, скользить по ее изгибам, спускаясь по складке паха, вдоль бедра, а затем возвращаясь к самой сердцевине этого тела, уже побежденного смятением, то напряженного, то расслабленного. Он привстает, садится на корточки и рассматривает девушку, покоренного зверька.

Когда он привстал, ей стало холодно. Она со стоном протягивает руку, дотрагивается до его колена и снова опускает ее. Она пристально смотрин на него и почти задыхается - ей хочется вечно смотреть на этого нависшего над ней юношу, пока тот, замерев, смотрит на свою горячую и неподвижную женщину.

Но вот она закрывает глаза и не видит, как он наклоняется над ее телом, опираясь на локоть, он выбрасывает вперед свои ноги. Она вдруг ощущает его колени где-то у уха, а его руки охватили талию и приподнимают ее - его твердая грудь коснулась ее бедер. Она мотает головой из стороны в сторону, говоря "нет" удовольствию, но это "нет" равноценно "да", ее губы касаются колен юноши, не чувствуя их, она не понимает, что делает, с губ ее срывается стон. Как он ласкает ее? Она уже ничего не соображает, все ее тело ощущает невероятный ожог, она не может шелохнуться, но губами продолжает касаться его колен и его ног, но вот он уже снова над ней, и она целует его губы. Он снова приподнимается на локтях, боясь раздавить ее, его колено раздвигает ее колени, и она не сопротивляется. Она стонет под тяжестью его тела, она чувствует, что близится момент обладания, она задыхается, ей хотелось бы забыть себя, забыть его, стать одним целым с ним, и она крепко сжимает его вдруг обретшими невероятную силу руками. Он ворчит и напрягается, он борется с налетающим пламенем необъяснимого огня, время от времени он жадно вдыхает воздух, чтобы продлить удовольствие, чтобы хоть еще немного удержаться в этом ужасном времени ожидания.

Он хорошо понимает, что их начавшееся единение еще не полно, и что радость снизойдет самым простым путем. Он опускается на нее, какой-то частью ума еще удивляясь, что у нее такой прохладный живот, он упирается коленями в кровать и начинает медленно, едва дыша и сдерживая биение сердца, проникать в нее. Она горяча, шелковиста и влажна, эта женщина. Она открыла рот, чтобы вскрикнуть, но не закричала, она сомкнула зубы, чтобы прикусить плечо, но не прикусила. Он замер на десятки веков в восхитительном напряжении, опираясь на колени и локти, поддерживая и приподнимая тело этой слившейся с ним женщины, живой и мертвой одновременно. А она, раздавленная тяжестью мужчины, распятая на своем ложе, задыхается, чувствует, как с ожогом, с приятной болью расходятся ткани ее естества - она превратилась в разверстую рану, принимающую кинжал. И уже не знает, стонет она или молчит, сжимается или расслабляется, закрывается или открывается, она чувствует, что наполнена и насыщена мужской плотью, от которой в ровном ритме расходятся волны тепла и холода.

Но ему уже мало этой неподвижности. Он начинает двигаться в ней, она чувствует, как поднимают ее и как поднимается она сама, они то тесно соприкасаются, то едва касаются телами, бегут навстречу друг другу и расходятся, сначала медленно, потом все быстрее и быстрее. Он отыскал ее рот и кончиком языка пытается повторить движения своего тела. Он ощущает подъем в глубине своего тела, и его колени на ложе твердеют. Она застонала, она почувствовала, что их удовольствие близко, и эта мысль еще теснее сближает ее с ним, она рывком догоняет его. И разражается гроза. В чреслах каждого из них, в центре их тел, во мраке, открываются тысячи каналов - они похожи на родники - и хлынул через них ревущий поток...