Про волков, собак и кошек

Годы шли, рождались новые щенки. Нескладные голенастые подростки превращались в очаровательных сук и нахальных юных кобелей. Тун стал отцом, потом дедом — хлопот все прибавлялось. Ведь приходилось воспитывать мелких, учить уму-разуму молодых кобелей, а уж с суками только зазевайся…

Да и то легко сказать — учи молодых, сами бы попробовали. Вон ходит очередное юное дарование, лапку он, видите ли, задирать научился, кобелем себя считает. С ним ведь как надо: сначала сбить с ног, повалять по земле хорошенько, пастью открытой по буйной головушке постучать, в ухо рыкнуть. А вот когда он вспомнит, что место его в стае последнее, и кверху пузом опрокинется, то надо мордой в живот ткнуть, прижать и рычать. А он, нахал, что делает?! Валяется на спине, скулит, вроде как извиняется, а сам в это время подружкам умильные рожи строит! Приходится опять его, кабана кормленого, в землю втаптывать, а годы-то идут, силы больше не становится.

Когда же мы еще и вожака второй стаи Зартая отвезли в Чехию [18], Тун взбунтовался. За ту неделю, что нас не было, ему пришлось трудиться в две смены, надзирая за порядком и в своей стае, и в ставшей бесхозной Зартаевой. Вернувшись домой, мы поздоровались с Тунцом и опять выпустили его во двор, к стае.

Что тут было — просто этюд «Заявление на стол с хлопаньем дверью»! Тун Хан демонстративно влетел в выгул, разложил всех молодых кобелей как цыплят табака, наорал на сук, нагнал страху на щенков, загнав их под крыльцо. Потом развернулся и демонстративно отправился к выходу.

Я попыталась загородить дверь: «Сдурел ты что ли, что за террор устроил?!» Молча, не удостоив меня и взгляда, Тун прошествовал в дом и остановился перед дверью в жилые помещения. Демонстративно поскреб ее лапой, мол, открывай, чего стоим!

Запустили пса домой, мол, что случилось, ты что на всех собак кидаешься?! Тун смотрел на нас с явным неудовольствием — ну неужто непонятно, что я вам не мальчик, чтобы две стаи в порядке держать, да еще и ночью дом сторожить!

Так и не стал больше Тун со стаей возиться, не захотел нести бремени руководства. Ему вполне хватало охраны дома и общества любимой подруги Зорьки. С другой стороны, с хозяевами ведь тоже хлопот хватает: то в поездках их сопровождай, то сиди с ними за полночь, пока они чаю напьются и наговорятся, а то еще затеют в темноте на крылечке курить.

Одним словом, и тут не отдохнешь толком, а все говорят, мол, пенсионер, ветеран. Вот именно, что ветеран. Самый костяк любого войска — это ветераны. Кому, как не им, все порядки знать и блюсти их крепко-накрепко. Вот почему ветеран — это не только почет и привилегии, это в первую очередь ответственность!

Стыдно-то как!

Уртоку уже пять лет, он матерый кобель-среднеазиат — очень важный и весьма ленивый. Поваляться на солнышке или на снегу, прикрыв глаза, — вот это самое подходящее занятие для уважающего себя кобеля. Нет, конечно, если появятся чужие, он первый кинется с ревом на решетку и покажет всем! Или, допустим, если молодняк совсем распоясался и носится кругами, норовя оттоптать лапы, тогда придется встать и навести в стае порядок. Но когда все спокойно, лучше лежать и спать, и видеть сны, быть может…

По вечерам я забираю его из общего выгульного двора, куда собак выпускают пообщаться, и отвожу в его персональную вольеру, таунхаус, как это у нас называется. А что, очень даже похоже: уютная, закрытая с трех сторон беседка, в которой стоит будка, и зеленый дворик. Хочешь — спи в будке, хочешь — под настилом беседки, а можно и на травке поваляться. Всем кобелям ужасно нравятся их таунхаусы, и Урток не исключение. Я набрасываю ему на шею водилку [19], и Урток бодрой рысью чешет домой отдыхать. Можно подумать, что он за день так переработал.

Однако в этот раз пес резко тормозит в открытой двери таунхауса, дергает головой — и водилка слетает прочь. Урток срывается с места в галоп и принимается носиться по усадьбе, благо побегать места хватит. Можно нарезать несколько кругов вокруг дома, сбегать в заросший сад, наведаться к огороженному сеткой дворику, где живут гуси, и поздороваться с ними. Словом, бездна веселья, и взрослый кобель носится, вскидывая задом, точно малый щенок. Я перехватываю его на краю глубокой ямы, что находится между садом и гусятником, из которой берут песок для стройки. Пес вздыхает, но безропотно позволяет надеть водилку и отвести себя на место.

На следующий день история повторяется: он вновь резко останавливается в двери таунхауса и, сбросив водилку, уносится вдаль. На сей раз Урток не позволяет перехватить себя в узком месте и, не слушая моего окрика, карьером несется к гусятнику.

О, какой конфуз! Взрослый, солидный пес вгорячах совсем забыл о сетке ограждения и со всего маху бьется об нее лбом1 Удар так силен, что его отбрасывает от сетки и Урток позорнейшим образом плюхается на зад. Меня разбирает смех, а пес, опустив голову и пряча глаза, бредет в мою сторону. Что там удар головой — его самолюбие пострадало гораздо сильнее! Он, матерый кобель, вожак стаи и многократный победитель выставок, чемпион и отец чемпионов, был осмеян, как самый глупый и маленький щенок. И ведь за дело осмеян-то, нечего носиться как угорелому, не разбирая пути. Права ведь старшая, ох как права, но ведь и стыдно-то как, хорошо хоть не видел никто!

Больше Урток не пытался хитрить и своевольничать — ну как опростоволосишься на глазах у сук и детишек, как тогда быть?!

Юный натуралист

Внешность обманчива — кто не слышал этого избитого выражения, но ведь оно верно. Вот посмотреть на Дахмата — громадный среднеазиат. В холке хорошо за восемьдесят сантиметров, чуть удлиненная шерсть топорщится гривой на лопатках, на голове по самые глаза надвинута черная шапочка, а сами глаза — темные на черном — строго поблескивают в ее прорезях. Бандит, да и только. А челюсти?! Когда лежащий пес в своей излюбленной манере, чтобы рассмотреть что-нибудь позади, не поворачивает голову, а закидывает ее на спину и распахивает пасть — это ж крокодил!

Люди при виде Дахмата стараются не делать резких движений, и это правильно. Не любит кобель чужих, с таким характером в пустыне жить надо. Собаки его опасаются, особенно маленькие декоративные собачки, когда на выставке вдруг наталкиваются на колонны его ног и, подняв глаза, видят на недосягаемой для них высоте голову Дахмата. А вот это зря… Поскольку наш Властелин Ужаса — так переводится его полная кличка Эе Дахмат — с детства обожает всякую мелкую живность.

Ему очень нравится смотреть на бабочек, порхающих по выгулу. Одна как-то села ему на лапу и долго играла крылышками, а огромный зверь, замерев и стараясь не сопеть носом, любовался трепетанием живого цветка. Цветочки ему, впрочем, тоже нравятся: обожает нюхать их, сунув нос в серединку, а потом чихает и отфыркивается с самым довольным видом.

Как-то на прогулке он довел всех до нервного ступора. Шел себе, кустики метил, цветы нюхал — и вдруг резко затормозил. На подергивание поводка не реагирует. Мамочки! Стоит Дахмат посреди тропинки и что-то внимательно изучает: то так голову повернет, то этак, то носом потянется. А между пальцами передней лапы мелькает голода змеи: шипит, пасть разевает, язык так и мелькает. Наш юннат пальцами змею прижал, точно бывалый змеелов рогаткой, и изучает. Что делать? Резко дергать его нельзя, так что смотрим и мы. Слава богу, на затылке змеи видны два желтых пятна — уж! «Дахмат, натуралист чертов. Зачем тебе уж, отпусти немедленно!»

Пес с явным огорчением вздыхает и очень осторожно поднимает лапу. Освобожденный и невредимый уж стремглав исчезает в траве, а Дахмат идет дальше и все оборачивается через плечо, мол, не дали рассмотреть хорошенько, а такой зверек интересный попался.

В другой раз по дорожке перед Дахматом прыгает молодая трясогузка. Она, видимо, не так давно научилась летать и не набралась еще опыта и страха. Молниеносное движение головой — и пичуга скрывается в пасти собаки. Отлеталась — мелькает у меня мысль, но как же я не права! Пес сходит с дорожки, делает два шага в сторону и у густого куста резко распахивает челюсти. Из пасти с писком вылетает невредимая, хотя и изрядно напуганная трясогузка, а Дахмат гордо возвращается на тропинку. На морде его написано: как я ее через дорогу-то перевел?!