Собака и лисица

Полагаю, что теперь мне осталось рассказать лишь о щенячьих играх, в которых присутствовала сексуальная подоплека. Я специально оставил эту тему напоследок, ибо чувствую здесь некоторую неуверенность. Такие игры стали возникать еще до достижения щенками двухмесячного возраста, когда они начали предпринимать попытки к спариванию с использованием четко выраженных ритмичных тазовых движений. Безусловно, поначалу это были сексуальные игры, функция которых вполне понятна: они служат приобщению животных к их будущей взрослой жизни, что, кстати, подробно описано рядом исследователей. Так, Фрэнк Бич доказал, что если самцы собак были лишены в щенячьем возрасте возможности играть в сексуальные игры, то во взрослом состоянии, даже приходя в возбуждение при виде пустующей суки, не были в состоянии спариться с ней. Они часто делают садку спереди, со стороны головы. Что же касается самок, то для них, казалось бы, такого рода выучка менее важна. И все же когда самок, содержавшихся в юном возрасте в изоляции, подпускали к самцам, они начинали проявлять чрезмерную зависимость, ложились на землю лапами кверху и тем самым препятствовали нормальному спариванию.

Словом, одна из главнейших целей таких игр – это, по всей видимости, вызвать, правильно направить и усовершенствовать различные повадки, необходимые животному во взрослом состоянии. Другая немаловажная ценность игр заключается в том, чтобы развить в животных стремление к поиску как самоцель. Кроме того (и об этом уже говорилось), игра помогает молодняку израсходовать излишек энергии, которую, став взрослыми и выйдя из-под родительской опеки, животные вынуждены будут расходовать на поиски пищи и решение других серьезных задач своей жизни. Вот отчего собаки, о которых заботятся и тогда, когда они стали взрослыми, продолжают играть на протяжении всей жизни. Мы уже отмечали подобные признаки инфантилизма у собак. Но во взрослом состоянии играют и волки. Однако в этом случае игры преследуют, очевидно, совсем иные цели, которые могут быть теснейшим образом связаны с условиями стайного образа жизни.

И вот, наблюдая за поведением Кочиса, а также Блюе и других собак, мы отметили постепенный сдвиг в характере сексуальных игр – они так и не стали играми с чисто половой подоплекой, а обрели иной смысл и направленность. Для нас сплошь и рядом трудно было установить, где кончалась игра и начиналось серьезное действие. Сам акт вскакивания на спину товарищу по игре обрел ярко выраженное значение превосходства над ним. Поэтому по мере того, как игра развивалась, обретая черты неигрового поведения, нам все чаще приходилось наблюдать, как самка доказывала свое превосходство над Кочисом, очень активно вскакивая на него. Этот разговор затрагивает серьезную и сложную проблему межвидового миметизма и требует более углубленного специального разговора, особенно когда мы касаемся вопроса об элементах взрослости в поведении Кочиса и его товарищей по играм. И вот тут-то сама проблема обретает некий дополнительный смысл, поскольку очень трудно классифицировать все эти «иерархические садки» и провести четкую грань между игровым и неигровым поведением.

Несомненно лишь одно: Кочис всю жизнь охотно играл с собаками, причем в подавляющем большинстве случаев это были ярко выраженные групповые игры. В естественных условиях такие веселые и радостные игры преследуют определенную цель, которая особенно наглядно проступает в коллективных забавах волчьей стаи. Они способствуют мирной разрядке и создают атмосферу дружелюбия среди животных, наделенных значительным зарядом агрессивности. Но поддерживая мир в стае, такие игры также ведут к упрочению иерархических отношений между животными. Думаю, что то же самое происходило и в нашей группе собак, жившей в саду вместе с лисенком. С сожалением, должен, однако, отметить, что в ходе этих игр, которые Кочису очень нравились и забавляли его, он неизменно исполнял роль подчиненного. Часто создавалось впечатление, что знаки подчиненности, которые выказывал Кочис, не всегда срабатывали, чтобы сдержать агрессивность собак. Нередко игра переходила в настоящую драку, и тогда Кочису порядком доставалось. Покусанный, он должен был спасаться бегством в одно из своих укрытий.

Играл Кочис и с людьми, но с незнакомыми вел себя крайне осторожно. С самого раннего возраста лисенок научился распознавать Барилли и членов его семьи. При встречах с ними он всегда радостно лаял и вел себя точно так, как при встрече со знакомыми собаками. Когда же появлялись чужие люди, лисенок немедленно прятался, почти не проявляя любопытства к вновь прибывшим. Приблизиться к нему в это время было очень трудно. Словом, хотя лисенок и приобщился к обществу людей посредством запечатления, он все же хорошо различал людей знакомых и незнакомых. Такое поведение вообще свойственно лисицам, чем они и отличаются от собак, которые в целом более податливы и склонны к установлению новых знакомств.

В некотором смысле можно было бы признать, что те различия между Кочисом и Блюе, которые мы наблюдали при освоении ими всякой новой среды, сказались и в отношениях этих животных к незнакомым им людям.

Как ни странно, но Кочис всегда был доверчив и дружелюбно настроен к детям.

Став взрослым, Кочис всегда оказывался в зависимом положении среди собак. На фотографии отчетливо видно, как старая сука породы пинчер взбирается на Кочиса, чтобы доказать свое превосходство над ним.

Мы уже могли убедиться, что во время игр животные используют в непринужденной обстановке самые различные движения и повадки, характерные для их «всамделишнего» поведения. Когда же речь идет о молодняке, игра обычно предвосхищает появление таких повадок.

Однако существуют определенные движения, которые можно увидеть только во время игр; такова, например, специальная поза приглашения к игре, в которой собака слегка приседает на передние лапы, прогибает спину, смотрит в упор на приглашаемое к игре животное и повиливает при этом хвостом. Эта поза хорошо знакома всем, кто имел когда-либо дело со щенками.

Специалисты, изучающие эволюцию языка животных, придают большое значение подобным позам. Действительно, речь идет о редчайшем случае «метаобщения» у животных. В этой связи уместно вспомнить свиней, которые, как мне кажется, особенно активно прибегают к метасигналу «приглашение к игре». В стаде свиней можно наблюдать два способа соперничества между особями, причем один способ может очень быстро смениться другим. Первый тип борьбы за превосходство в стаде начинается с ритуальных попыток укусить соперника в шею и заканчивается, как правило, тем, что победитель впивается клыками в шею побежденного. Второй тип борьбы носит чисто игровой характер и тоже выглядит как попытка укусить соперника в шею. Но такой попытке предшествует метасигнал, предупреждающий партнера о том, что все последующие действия нападающего будут не всамделишные. Приглашение к игре у свиней сопровождается беготней животных по кругу. Но всякий раз, когда свиньи склонны прекратить игру, они оповещают об этом друг друга – и это очень важно подчеркнуть – посредством метасигнала. Игра разом прекращается.

Молодые петухи тоже любят устраивать игровые поединки, и у них тоже имеется свой метасигнал, который до странного похож на метасигнал начала игры у свиней: беготня по кругу, сопровождаемая особым похлопыванием крыльями.