Друзья, которые всегда со мной

Встреча с лосями как будто приоткрыла дверь в какой-то заповедный мир лесных существ…

Дождь продолжался не более получаса. Но как преобразилось все после него! Теперь я не узнавал дороги: казалось, мы здесь не шли. А может, и вправду не шли, была другая дорога? Кстати, мне говорили, к Семи Братьям есть несколько разных тропинок. Уж не утянулись ли мы по какой-нибудь другой?

Сперва я надеялся быстро добраться до Верх-Нейвинска и там обсушиться, выжать одежду, но вскоре вынужден был оставить эту мысль. Во-первых, вообще не так близко, а во-вторых, похоже, мы не приближались, а удалялись от Верх-Нейвинска… Вот урема! [2]

Попали в болото. Это было не то болото, в котором мы уже выпачкались однажды. Мостки не те, совсем сгнившие, с отсутствующими звеньями, ливень затопил их. Мы вернулись назад, ткнулись в одну сторону, в другую. Совершенно ясно — заблудились.

Гулкий выстрел вдруг раскатился по лесу. Стреляли недалеко. Собаки встрепенулись, замерли. Замер я. Кто стрелял? Почему? Уже и видно плохо, и вообще что за пальба?

Может, кто-нибудь тоже заблудился и дает о себе знать?

Постояли, послушали. Выстрелы больше не повторялись. Пошли.

Ночь в лесу спускается быстро, а мы потеряли много времени, Надо было искать пристанище, место для ночевки. Определенно, до утра не выбраться…

Мы шли уже безо всякой дороги, напролом, через лес.

Глядь, избушка. Как в сказке. Только куриных ножек нет. В подслеповатом оконце мелькали какие-то розовые отсветы. Ага, разложен огонь, вероятно, в очаге. Точно, пахнет дымком. Чудесно! Но кто там есть? Примет нас? Впрочем, что за вопрос: долг гостеприимства — оказывать путешественникам, тем более заблудившимся! — внимание, дать приют, обогреть, накормить (если есть чем)…

Избушка хиленькая, вросла в землю, пройдешь и не заметишь…

Придержав собак, я постучал о порог ногой (двери не было). Внутри послышался шорох, в проеме показалась тень, высунулось чье-то заросшее лицо. Хриплый голос испуганно произнес:

— Кто там? Кого несет?

Не слишком любезно. Голос неприятный и вроде бы встревоженный. Неприветливый дяденька. Другой, наверное, обрадовался бы, что будет не один.

Он, кажется, не собирался приглашать нас в избу. Тогда я, держа за ошейник, чуть пустил Джери вперед. Издав неясный возглас, хозяин избы попятился (боится собак?), мы вошли.

Пойманный браконьер. Кто он?

Избушка была полна дыма, вероятно, засорился дымоход — нет тяги. Бывает, в трубах таких лесных сторожек птицы вьют гнезда. Пахло жареным мясом. Ох и вкусно… Мы все трое изрядно проголодались, и собаки жадно втягивали ноздрями аппетитные запахи. Но я чувствовал, что животные, как и я, тоже не доверяют этому человеку. У собаки, к слову говоря, чутье к человеку особенно обострено; иной раз бессловесные разбираются в ситуации куда быстрее. Оба мои пса сразу потянули меня к тому, что, вероятно, больше всего и не хотел показывать неизвестный. Это был громадный кусок мяса, он лежал на полу… нет, не кусок, то было недавно убитое и освежеванное животное. Ноги отделены от туловища, как и голова, часть туши разделана; отрубленный кусок жарился над огнем. Его запах и щекотал обоняние.

Впрочем, я не сразу понял, какую встречу послала нам судьба. Сперва я принял убитое животное за косулю (медленно же я соображал, медленно!), потом… Это же лосенок! Неужели тот, которого мы недавно видели с матерью?!

Меня будто ударили обухом по голове.

Он, этот… (сейчас я не находил подходящего определения) мог выстрелить в беззащитного маленького лосенка! Поднялась рука! Может быть, стрелял и в мать; хотя был один выстрел. Надо немедленно что-то предпринять, изобличить его и передать в руки правосудия. А где еще улики? А вообще как задерживают браконьеров?

Все это мгновенно пронеслось у меня в мозгу. Но тут же вкралось и сомнение: может быть, я ошибаюсь? Мало ли. Почему именно лосенок? А может быть, совсем нет? И вообще человек никого не убивал, принес мясо с собой… Но последнее я сразу отверг: кто же носит в лес убитую живность, зачем?! А кроме того, за первую версию свидетельствовало и ружье. Да, ружье. Двустволка. Заглянуть бы в стволы и определить, давно ли из него стреляли.

— Откуда у вас это мясо? — Я не узнал своего голоса.

— А ты что за контролер? Тебе на что знать?

Глупо, однако. Как будто он вот так возьмет и сам все выложит, убил, мол, незаконно, давай забирай меня…

— Это же лосенок! — вырвалось у меня.

— Гусь.

Прочь отсюда. Выйти, там решить, что делать с этим типом. Не хочу дышать одним воздухом с ним. Смеется в лицо. Конечно, он не ожидал нас; и вообще чувствовал себя в полной безопасности. Только что отгремела гроза, поздний вечер, кто в такое время будет слоняться по лесу. Иначе он не кулинарничал бы здесь. Нелегкая принесла нас совершенно непредусмотренно.

Может быть, поискать другое место для ночевки? Да о том ли речь! Ночевка отошла на задний план.

Я еще ничего не успел сказать, как собаки уже начали рваться из этого убежища браконьера. Продолжая думать о том, как мне надлежит поступить, я — скорее автоматически, нежели сознательно — последовал за ними; они потянули куда-то за угол, потом в кусты, принюхиваясь жадно к земле. Джери впереди, Снукки за ним (а еще говорят, что доги плохие ищейки, обладают слабым чутьем!); Джери сунул нос под рябину, разнюхивая так напряженно, что можно было подумать — работают кузнечные мехи, потом, раздвинув носом ветки, ухватил зубами и потащил; тотчас на помощь пришла Снукки. Они вытащили шкуру.

Да, шкура лосенка, окровавленная, чуть ли еще не теплая…

Все понятно. Убил, ободрал и спрятал. Шкура всегда главная улика, браконьеры ее бросают. Шкура меняла дело.

Сказав собакам «фу!», я вернулся в избушку. За те несколько минут, что мы отсутствовали, атмосфера там явно изменилась. Нас ждали. И приготовились. Я сразу заметил, что ружье, прежде прислоненное к стене, теперь под рукой, около хозяина. И сам он, хотя продолжал смотреть все так же в сторону, был настороже, следил за каждым нашим шагом.

Теперь я рассмотрел его. Неприятный тип. Весь какой-то взъерошенный, нескладный, лицо заросшее; волосы росли даже из ушей; глаз не видно, только узкие щелочки, в которых поблескивало что-то недоброе и настороженное. Он изображал, что совершенно спокоен и независим, но я видел: он боится.

Что мне делать? Я впервые оказался в таком положении. Что он сбраконьерничал, я не сомневался: охота не разрешена, а кроме того, кто же бьет лосят? Только браконьер!

Надо было что-то сказать. Я стоял, он сидел. Молчание становилось невыносимым. Странно, мне казалось, что я уже видел этого человека. Где? Когда? Да нет, так, случайное сходство.

Внезапно он сказал:

— Чо стоишь? Садись, паужнать будем. Еда, вишь, есть, хватит, — и он хитро подмигнул мне. Но прежнее выражение не исчезло.

Есть с ним одну пищу, да еще добытую таким образом?!

— А перья-то мы нашли, — сказал я.

Ответом было молчание.

Но кого или что он мне напоминает? Где мы встречались? Когда я видел эту громадную и одновременно жалкую фигуру? И эта рыженькая редкая бороденка была знакома мне. Длиннорукий, как орангутанг, с явными признаками дегенеративности на лице… Я продолжал разглядывать его. Он сидел согнувшись, но едва попробовал выпрямиться, почти уперся головой в низкий, потемневший от времени потолок. Джери ходил около полукругом, принюхиваясь и глухо рыча. Тоже не приемлет этого типа. Вправду, тип. В одиночку встретиться на улице — испугаешься, а уж в лесу вовсе…

— Ну вот что, — сказал я. — Пошли.

— Это что ж тебе здесь не сидится?

— Пошли, — повторил я с угрозой.

Но он не пошевелился.

— Сперва переночуем. Ночь ведь. Темно. Куда пойдешь, пошто торопиться? Рассветет — пойдем…

Однако он прав: ночью никуда не уйдешь. Придется ждать утра.

Подвинув деревянный чурбак, стоявший в углу и уже, видимо, не раз служивший сиденьем, я сел у порога. Собаки устроились около меня. Браконьер не реагировал на это ни единым движением мускула на лице. Он стал есть: мясо изжарилось. Хладнокровие совершенно необычайное! Собаки пускали слюнки, но едва он, насытившись и громко рыгнув, сделал шаг к двери, обе вскочили и ощерились.