Сотворение мира. Российская армия на Кавказе и Балканах глазами военного корреспондента

Началась она, по мнению стриженного десантника, с генерала Заварзина. Чужой он для ВДВ человек, не из-под парашютного купола.

Прибыли они, к примеру, после знаменитого марша прямиком на аэродром в Слатину, а там все целехонько — казармы югославских летчиков и техников, столовая, кухня, подсобные помещения… Красота, да и только. Есть свет, горячая и холодная вода, даже междугородный телефон работал, — многие пацаны домой беспрерывно звонили. Сколько теперь за это счетчик накрутит и кому, одному Богу известно.

Правда, «юги» думали, что казарму эту займут американцы, и перед уходом всю канализацию дерьмом забили, в помещения и на лестницы груду мусора навалили. А как увидели русских, в считаные часы все привели в порядок.

Только ночь спали в этой роскошной казарме двести десантников. Утром генерал Заварзин приказал уйти из нее. Горы слишком близко, объяснил он, будут нас оттуда обстреливать.

Выстрелов с гор не было ни разу, но после того, как русские ушли из казармы, ее тут же растащили местные мародеры. Все водопроводные краны повыкручивали, задвижки на окнах, стекла и паркет поснимали. А что не унесли, — загадили и поломали. Через неделю сверху поступила новая команда: вернуться на старое место. Вернулись. Теперь все ремонтировать и восстанавливать придется самим. На какие шиши и из чего, непонятно.

А история с организацией обороны аэродрома?! Приказали им выставить посты по всему его периметру и окопаться, — вдруг англичане или кто другой решат их силой вышибить с занимаемых позиций. Вырыли десантники окопы по полному профилю, вкалывали после бессонного марша, как проклятые, каждый командир нарисовал для подчиненных, как и положено, карточку огня, распределил зоны обстрела между гранатометчиками, пулеметчиками, стрелками… И что?

«Полупиндосы» к ним даже не приблизились. Расставили своих гуркхов — непальских стрелков на дорогах к аэродрому, и получилось, что не мы его охраняем от них, а они нас охраняют от «муслов». Хотя те на «десантуру» тоже нападать не собираются, — здесь, в Слатине, никто ни в кого не стреляет. Некому друг в друга стрелять, — все сербы давно покинули это место.

Первое время они приходили из окрестных деревень на посты к русским солдатам, просили у них защиты. Плакали, говорили, что албанцы наведываются в их дома каждый вечер, приставляют к голове пистолет и требуют уходить на все четыре стороны. Но приказ был блокпостов не оставлять, и сербы больше к нам не приходят.

Игорь, да и другие ребята из экипажа 316 «броника» считают, что армейское начальство их вообще-то «кинуло». После того как они так лихо заняли приштинский аэродром, надо было, как требует военное искусство, развить успех, присылать сюда, в Слатину, самолеты с десантурой один за другим. Через несколько часов они имели бы собственную зону ответственности. Ни «пиндосы», ни кто другой не осмелились бы открыть по ним огонь.

— Побоялись бы наших ракет, — говорит солдат.

Десантникам кажется, что русские генералы испугались собственной смелости или кто- то их, как это было в середине девяностых в Чечне, за руки хватал. Политикам наша победа была ни к чему, считают они.

Экипаж 316-го «броника» думает, что Родина про них вообще забыла.

— Мы ничего не знаем, что о нас, о нашем 620-километровом марше думают и говорят в Москве, в Питере, в Пскове и Рязани, — говорят мне ребята. — Телевизоров и радиоприемников у нас нет, газеты и журналы из России не приходят, письма тем более. Депутаты Госдумы, которые сюда, в Слатину, приезжали — Бабурин сотоварищи — встречались только с генералом Заварзиным. Поговорить с «десантурой» у них времени не нашлось, а может, не захотели.

— Вот и по поводу наших наград разные слухи ходят, — рассказывают солдаты. — Вроде бы по решению генерала Заварзина, которому, вроде, светит еще и звезда Героя России, каждый получит только медаль министра обороны «За укрепление боевого содружества», а «приличные» ордена и медали — «Мужество» и «Отвага» — достанутся узкой группе приближенных к оперативному штабу.

— А «водил» почему обижают, — спрашивает меня Игорь, — двадцать часов за рулем и ни одной поломки, — это что, кот начхал?!

— Знаете, какую скорость на марше положено держать по боевому уставу?

— Знаю. По-моему, 25-30 километров в час.

— Вот-вот. А они выжимали по 80-90. Это стоит боевой медали.

Я думаю, стоит.

Но получат эти медали десантники или нет, им никто не объяснил. Сказали только, что награды должен вручать кто-то из большого армейского начальства. Вроде министра обороны или начальника Генерального штаба. Но их в Косово тоже не видели. Слышали ребята, что президент Клинтон со своей женой прилетал в Италию и в Македонию к своим солдатам, жал им руки, благодарил за службу.

Приезда своего Верховного главнокомандующего они, конечно, не ждут. Но премьер- министр генерал-полковник Степашин мог бы его в этом случае заменить, или ему тоже недосуг повидаться с солдатами, спасшими и отстоявшими на Балканах пошатнувшийся военный авторитет России, спрашивал меня, московского журналиста, десантник Игорь. Или он прилетит сюда, когда никого из нашего батальона здесь уже не будет?

Что я мог ему ответить? Пошутить, что ни один подвиг у нас не остается безнаказанным, или напомнить о том, что есть в армии такая традиция поощрять провинившихся и награждать непричастных? Но то и другое показалось мне в данной ситуации пошлостью. И потому пришлось промолчать.

Но если подвиги у нас наказуемы, зачем тогда эти двадцатипятилетние русские парни рвутся в миротворцы? Почему, как рассказывал мне командир Ивановской парашютно-десантной дивизии генерал-майор Александр Ленцов, в батальон, отправляющийся на год службы в горы, в палатки, без света и воды, у них был конкурс среди контрактников, как на актерский факультет ВГИКа, тридцать человек — на место?

— За два дня мы набрали из резервистов практически все пятьсот человек, — сказал генерал, — и это никак не сказалось ни на численности, ни на боеготовности моей дивизии.

— Зачем тебе это Косово? — спросил я у одного из таких резервистов сержанта Андрея Бороздина.

— Причин много, — ответил он, — но на первом месте стоит, наверное, какой-то азарт, что ли.

Андрей прослужил в десантных войсках с перерывами почти восемь лет. Был практически во всех «горячих точках» бывшего Союза. В Приднестровье, в Чечне и Таджикистане.

Служил в разведке. Награжден фронтовой медалью «За отвагу». Вспоминает, как из-под плотины у Дубоссарской ГРЭС водолазы вытаскивали трупы женщин, к которым колючей проволокой были прикручены их дети.

— Я хочу, чтобы такого больше не было, — чуть напыщенно, видимо, для журналиста, говорит он. — А потом, кому-то нравится смотреть на цветущие города, а мне — на руины.

— Спокойная жизнь надоедает, — философствует Бороздин. — От этого наркотики, алкоголь, ночные клубы, девочки… Меня все это не привлекает. Хочется хорошей встряски. Терпеть голод, холод, лишения… И чтобы цель у всего этого была не абы какая, а высокая.

Семью Андрей не завел.

— Такой образ жизни, — говорит он. — Куда мне жениться?!

Почему он прилетел в Косово?

Да потому что тут сейчас разворачиваются основные события. Здесь и сербы с албанцами, и НАТО с Россией друг против друга. «Пиндо- сов» Бороздин не любит, албанцев тоже. Они, говорит, хитрые и коварные, он им не доверяет. И хотя миротворец должен быть беспристрастным, отдает предпочтение сербам. Они с нами одной веры, замечает Андрей, а православных в Европе и так осталось с гулькин нос. Они и по духу, и по характеру нам, русским, ближе, чем косовары. Но если будет какой-нибудь конфликт, так просто стрелять ни в кого он не собирается. Доложит об этом начальству и будет действовать только по приказу свыше.

К французам, в секторе которых будет размещаться его десантная рота, Андрей относится, по его словам, положительно. Они — люди добрые, мягкие. Никто после революции наших белоэмигрантов так не приютил, как они, говорит Бороздин. Единственный их недостаток — супружеская неверность. Но с этим можно мириться.