Офицерский корпус Русской Армии. Опыт самопознания

Все это находится, впрочем, в связи с унтер-офицерским вопросом и всем прочим, о чем упоминалось выше.

IX

Следовало бы сравнить еще и воспитание нашей молодежи в военно-учебных заведениях с таким же воспитанием за границею. Полагаю, что и в этом отношении мы отстаем от своих соседей, в особенности за последнее время. Не говоря уже о науках, мне кажется, что там от нас уходит далеко вперед воспитательная часть. Даже к самостоятельной, практической жизни там приготовляют своих воспитанников более основательно, не оставляя без внимания такие требования, как умение сообразоваться в жизни со скудными средствами офицерского содержания и устроить притом свою жизнь возможно рационально с точки зрения современных культурных требований. За границею воспитание и общеобразовательная часть обучения обдуманы так всесторонне, что там не забывают даже о систематическом ознакомлении воспитанников военно-учебных заведений, в общих чертах, с искусствами («Kunstun-terricht» как отдельный предмет), так как и искусства также имеют свое значение в современной жизни культурного общества, между тем как выпускаемые прежде офицеры в этом и во многих других отношениях (практическое знание языков и т. д.) являлись совершенными профанами, что нередко ставило их в неловкое положение в обществе и оставляло важные пробелы в некоторых отраслях их умственного развития.

Х

<…> Что же касается военного нашего могущества, то в этом отношении и армия наша — непочатый край природных ресурсов, и при надлежащем отношении к делу нам нечего опасаться за нее. Избитая, банальная с виду фраза о прекрасном нашем солдатском и офицерском материале имеет свой глубокий практический смысл.

Нужно только развить чувство патриотизма и военного долга да единство духа.

Единодушный корпус офицеров, сплоченный сознанием величия своего призвания, сознанием всесилия военных своих познаний и также готовностью жертвовать собою за высшие интересы отечества вместе с превосходным нашим солдатским материалом, доведенным до надлежащего уровня умственного развития, составит силу, которая при известных всему миру редких боевых качествах нашего племени в состоянии одолеть врагов всего мира. <…>

Червинка Я. Военная карьера у нас и за границею. — Варшава, 1912.

Н. Корф. О воспитании воли военачальников

Для того, чтобы управлять другими, надо прежде научиться управлять собой.

Ж. Пейо

Мы давно и часто повторяем слова Наполеона о том, что успех на войне на три четверти зависит от духовной стороны дела. К сожалению, этим повторением мы в громадном большинстве случаев и ограничиваемся, совершенно забывая, что в таком живом деле, как наше военное, теоретическое положение без практического приложения, как бы справедливо оно ни было, остается совершенно мертвою истиною. Действительно, сознательно у нас почти ничего не делается в отношении духовной подготовки к бою войск; в деле воспитания мы вращаемся лишь в области разных исторически сложившихся приемов, обратившихся в рутину, где добро перемешалось со злом до такой степени, что порой даже трудно признать за тем или другим первенствующее значение.

Правда, и в теории мы встречаем достаточную неясность. «Психология почему-то до сих пор крайне пренебрегает всеми теми явлениями, которые относятся к духовной деятельности человека на войне; военные же историки, имея до последнего времени весьма мало понятия о важности фактов духовного свойства, обыкновенно или вовсе опускают их или описывают лишь наиболее резко бросающиеся в глаза, ища тайну побед то „в сообщениях“, то „в ногах“, а не заглядывая в сердца и головы людей».^[50]

Вдобавок, говоря о зависимости успеха от духовного элемента, мы почти всегда подразумеваем под этим элементом так называемый «дух войск», забывая или даже подчас и не подозревая, что этот самый «дух» есть явление весьма и весьма сложное, и совершенно игнорируя духовную деятельность начальствующих лиц.

Между тем печальный опыт минувшей войны наглядно показал, что в ряду наших недочетов, бесспорно, самым крупным являлась неподготовленность громадного процента начальников всяких степеней; притом не столько в смысле недостатка знаний, сколько в отношении недостатка самостоятельности, неумения решать и решаться. Отсутствие надлежащей воли — вот где главное зло, с которым необходимо бороться; и приступить к борьбе с этим злом надо немедленно, не теряя ни минуты, если мы хотим подготовиться для будущего и в следующую войну не переживать опять острой горечи поражений.

<…> Обратимся теперь к более детальному исследованию того, какие собственно эмоции, положительные и отрицательные, вторгаются в душу начальника и так или иначе властно влияют на него. При этом мы будем рассматривать их не столько с точки зрения получения положительного результата решения, сколько самого процесса решения (доведения акта воли до конца).

На войне все отрицательные эмоции, т. е. задерживающие окончание борьбы мотивов и наступление кризиса воли, могут быть сведены к страху: страху лично за себя, за своих подчиненных и за порученное дело, и, как следствие этого, к разновидностям нерешительности.

«Эмоция страха происходит при представлении наступающего (приближающегося) зла. Характер ее составляют: особая форма страдания или несчастия, упадок активной энергии и исключительное сосредоточение в уме относящихся сюда идей».^[51] «Силы внезапно и в обширных размерах покидают органические процессы и сосредоточиваются на известных интеллектуальных процессах и на телесных движениях». «Если мы будем измерять его (страх) прекращением удовольствия, то увидим, что он составляет один из самых страшных видов человеческого страдания». Физиологические спутники страха вызывают чрезвычайно угнетенное состояние. Мышление в значительной мере подавляется, падает способность критики и оценки; одновременно получают силу непроизвольные сочетания идей и начинает действовать фантазия, направленная в строну причин страха. Вообще, как и всякое страдание, страх крайне ослабляет деятельность и побуждает искать освобождения от него любыми средствами.^[52] Что касается воли, то «страх подчиняет себе и преодолевает до такой степени волю, что люди всегда считали героем того, кто имел достаточно силы побороть и овладеть им».^[53]

Полное отсутствие личного страха в бою при сознаваемой опасности, полагаю, есть явление вряд ли возможное; но, как мы увидим ниже, есть средства для борьбы с этим гнетущим чувством и до такой степени успешной, что порой страх может стать незаметным даже для самого себя.

Страх за подчиненных, иначе говоря, чувство нравственной ответственности за их жизнь, порой является весьма тяжелым чувством, особенно в бою, и тогда, когда в голове начальника не достаточно ясна самая цель действий или важность ее достижения. Тут этот страх может служить очень сильным мотивом, удерживающим от принятия решения, следствием которого могли бы быть те или иные потери в людях. Весьма наглядно это сказывается, между прочим, при так называемых «усиленных рекогносцировках», особенно при производимых без достаточных оснований для их совершения.

Помню, как мне трудно было и как долго я не решался продвинуть вперед боевой порядок своей колонны во время рекогносцировки в январе 1905 г. к Вацзылинскому перевалу; и это только потому, что, достигнув первоначального успеха (разгрома японской заставы, взятия пленных) без потерь, я боялся их понести, получив донесение со своего правого фланга, что против него противник прочно засел. Зато, когда близко, из-за горы, появилась колонна наших главных сил, беспечно подставляя свою артиллерию под возможно близкий ружейный обстрел (она считала, что я уже значительно впереди), я тотчас же перешел в наступление: цель — прикрытие артиллерии — стала ясна, созрел другой мотив, и сразу явилось решение.