Офицерский корпус Русской Армии. Опыт самопознания

Рядом с честностью — понятие чести, синоним достоинства и гордости. «Внутри корпуса, — вспоминал генерал А. Греков, имея в виду офицерство русской армии, — принцип рыцарской чести был первой заповедью, причем понятие „честь“ охватывало всю сферу служебной и частной жизни».^[331] Честь — драгоценнейшее свойство офицерского духа. Без риска впасть в ретроградство, офицер должен блюсти завет Петра Великого: «Иметь любление чести». Это качество было стержневым в генерации офицеров, созданной основателем регулярной армии. «Образ наследственного петровского офицера», как указывал А. Геруа, еще сохранялся и в эмиграции. «Дай Бог, чтобы он не умер в рядах Российского воинства. Именно он, как никто, может стать его хребтом. Он есть истинный носитель славы и традиций армии. Его нужно уметь беречь и холить будущему организатору могущества России», — назидал генерал Геруа.^[332]

Что характерно, эмигранты сочувственно относились к офицерству Красной Армии, когда его захлестывала волна репрессий и оно, «не бунтовавшее, понесло кару, большую, чем в свое время понесли бунтовавшие стрельцы». «Доносительство в армии вещь чудовищная, разрушающая моральную основу… Может ли в этих условиях развиваться воля, пробуждаться способность к инициативе, крепнуть вера, возвышаться душа верностью служения государству?» — риторически вопрошал Е. Месснер в статье «Души в кандалах».^[333] Аксиомы, изначально очевидные эмигрантам, сегодня истинами открылись и нам, а вернее сказать — признаны нами. В одном из последних аналитических материалов, касающихся катастрофы Красной Армии в приграничных сражениях 1941 г., аргументированно утверждается, что, выполняя заведомо пагубные, дикие по безграмотности решения Сталина и его окружения, военное командование не имело смелости и настойчивости отстоять свои взгляды. «Это, — пишет автор публикации А. Михайлов, — надо рассматривать в первую очередь как результат психологической атмосферы, сложившейся после массовых казней в армии и в стране во второй половине 30-х гг.».^[334]

Понятие чести обязывает офицера думать не только о своем личном достоинстве. А. Керсновский акцентировал внимание на том, что каждый начальник не просто командует, но имеет честь командовать. Он обязан это помнить и в мирное время, уважая в подчиненных их воинское достоинство, и на войне, когда речь идет о чести вверенных ему роты, корпуса или армии, их добром имени в глазах грядущих поколений.^[335]

Надо сказать, что взгляды изгнанников на вопросы офицерской морали существенно не менялись на всем полувековом пути военной мысли эмиграции. И в 60-х годах они продолжали утверждать, что офицерство среди всех социальных слоев должно составлять «образцовую этическую группу». Если иные объединения могут в своей среде терпеть своекорыстие, шкурничество, беспринципную изворотливость, циничный эгоизм, то в офицерском корпусе эти явления не должны быть терпимы.^[336] Вместе с тем состарившиеся, однако не утратившие динамичности мышления и трезвости взгляда, эмигранты делали «поправку на время», говорили, что массу ныне раздражает чье-либо духовное превосходство, его надо вкладывать в дело, не выставляя напоказ. «Быть рыцарем, не нося знаков рыцарского достоинства» — вот по их мнению девиз современного офицерства. «Последние Могикане» военной эмиграции понимали, что из-за изменения свойств современного оружия и способов боевых действий (например, контрмеры против повстанцев, террористов и т. п.) этика офицера стала «облегченной», но были уверены, что «снижение этических требований не должно вести к упразднению этических требований».^[337]

* * *

Самобытие десятков тысяч русских офицеров на чужбине — корпуса офицеров в рассеянии! — в сознании современников должно быть зафиксировано как крестный путь во имя Родины, как духовный подвиг, как беспрецедентный исторический феномен. В большинстве это были офицеры, на практике воплощавшие идею верности долгу, по-офицерски выразившие свой протест против кроваво насаждавшегося в России чуждого ей режима. Хотя военный и политический успех был не на их стороне, духовно они остались непобежденными.

Не лебедей это в небе стая:

Белогвардейская рать святая

Белым видением тает, тает…

Старого мира последний сон…

Так их исход запечатлен в знаменитых цветаевских строчках. Но эта рать не растаяла бесследно. Она осуществила свою изгнанническую миссию, создав военную культуру Русского Зарубежья, несущую в себе мощный духовный заряд, служащую своеобразным индикатором развития и качества российского военно-служилого сословия первой трети XX века. В наследии изгнанников одно из важнейших мест занимает идея будущего офицерского корпуса России. Ему завещано усвоение опыта, уроков предшественников и стремление к главным достоинствам: корпоративному единству, военному профессионализму, особой этике.

Офицерство должно быть духовно сплоченным — обладать единым государственным сознанием, быть политически образованным и воспитанным, исторически грамотным («умеющим читать историю своего народа и своей армии»). Офицеры — «апостолы Нации» и «последний довод государственной идеи».

Никаких привилегированных каст внутри офицерской семьи быть не может. «Гвардия — со своими именами, но без гвардейских привилегий. Со своею славой, традиционными мундирами, но без каких бы то ни было преимуществ. Привилегия одна: быть храбрым в бою… Отличие одно: высокий рост — высокие понятие о чести, красивое лицо — и красивые поступки».^[338] Ни при каких социальных потрясениях и трудностях раскол, дробление офицерского корпуса недопустимы. Его монолитность — гарантия сохранения целостности страны и пресечения анархии.

Важнейшим достоинством офицерской корпорации является профессионализм. В основе его всегда — призвание, потом — знание и умение, которые в ратном деле должны быть доскональными. Ни того ни другого достичь невозможно без наличия, развития и культивирования «военной энергии» — совокупности необходимых волевых и интеллектуальных качеств. Профессионал — артист военного дела, он ценен постольку, поскольку интеллигентен и понимает, что «учение не кончено». Военачальники с «одеревеневшей, парализованной мыслью», играя кровью и доблестью войск, несут поражения и гибель своей армии.

Офицерство немыслимо без возвышенной этики, возводящей в норму прямодушие, честь, самоотверженность, жертвенность, благородство и другие добродетели. Офицер в своей деятельности, своем поведении каждодневно, в мирное и военное время, должен выявлять и утверждать особую идеологию начальника, учителя и вождя солдата, всех подчиненных, должен пробуждать у них энтузиазм и идеализм. Офицеры — не только мозг, но и душа Армии. Моральная сила военных вождей окрыляет войска, придает им огромный духовный импульс и если требуется — ведет их на смерть.

Эти достоинства, осмысленные корпусом офицеров-изгнанников, сегодня чрезвычайно важны и актуальны. Не надо быть пророком, утверждая, что России в наступающем веке, как и во всех предшествующих столетиях нашей истории, придется себя защищать. Мы и входим-то в XXI век с «мятежевойной». Без мощной армии Отечеству не обойтись; только она — «последняя цитадель нации» — надежнейший фактор нашего государственного самостояния. Но армия — это прежде всего и больше всего командный состав, его дух, ум и воля. Если будут изучены и учтены результаты офицерского самопознания, где особое место занимает опыт изгнанников, если в среде офицерства будут живы образы Суворова и Кутузова, Ермолова и Скобелева, Юденича, Деникина, Врангеля, то офицерский корпус России в третьем тысячелетии свое высокое предназначение выполнит с честью.

С. Волков. Российское офицерство как служилое сословие