В мир А Платонова - через его язык (Предположения, факты, истолкования, догадки)

Употребление затрудненного сочетания худые ноги подростка вместо более обычного выражения ее худые ноги (здесь говорится о девушке-подростке) или уж совсем нейтрального ноги девочки - индуцирует в нас предположения:

или

;

g) родительный предикативный: болезнь любви (Жуковский, Пушкин) - это сочетание можно развернуть в суждение: Любовь [это такая] болезнь [или временное помешательство, в которой влюбленный становится способен на необдуманные поступки]; к последнему виду близок также и

h) родительный сопоставительный (сам термин и приводимые к нему примеры из статьи - Левин 1969: 296) - паруса деревьев, дрожащие лапы ливня. (Впрочем, такую конструкцию, вероятно, точнее было бы назвать Именительный сопоставительный (или именительный "внешнего сходства"), поскольку во всех случаях именно слово в именительном падеже выступает в качестве "оболочки", т.е. средства сравнения для предмета (ситуации), обозначенной родительным):

деревья [которые так же шумят (и "полощутся на ветру"), как] - паруса [у кораблей];

ливень [который стучит по крыше, словно чьи-то] дрожащие лапы ;

смуглое золото заката (Набоков) - т.е. закат [такого же цвета, как] смуглое золото; или (неметафорический пример):

походка паралитика - [такая] походка [которая типична для] паралитиков;

i) именительный внешнего проявления при родительном внутреннего состояния: улыбка задумчивости (Набоков) - [такая] улыбка [которая характерна, скрывает под собой, выдает - состояние] задумчивости [человека];

j) родительный в конструкции с именительным крайней степени проявления признака: лед руки, кипение страсти, тоска одиночества - т.е. рука [до такой степени холодная, точно] лед; Страсть [доходящая до такой степени, будто] кипит; Одиночество [доводящее человека до гнетущей] тоски;

или иначе можно назвать это родительным причины (при именительном крайней степени проявления признака): тоска бездействия (Набоков) - т.е., с одной стороны, тоска [от] бездействия, а, если посмотреть с другой стороны, то: бездействие [доходящее доводящее человека до] тоски;

k) родительный цели : (как в рекламном объявлении для автомобилистов) : цепи противоскольжения - т.е. цепи [используемые для того, чтобы усиливать сопротивление] скольжению [или противодействовать пробуксовке колес].

В статье (Левин 1969) предлагаются также названия родительный "целого" и родительный "совокупности предметов". Они иллюстрируются следующими примерами:

l) родительный целого (голова пальмы, белая накидка черемухи, зевы театров); неметафорические: поверхность крыши, пальцы руки, колеса автомобиля, сообразительность рецидивиста, интерес ученого богатство нового русского - т.е. 'то, чем данный объект безоговорочно обладает как своей неотъемлемой частью или безусловно присущим свойством'; а также близкий к нему

ll) родительный совокупности предметов (хоровод деревьев, кузнечиков хор, охапка молний), т.е. типовая совокупность данного рода объектов.

Вообще говоря, можно было бы указать и на другие разновидности конструкций с родительным: например, родительный сорта, или "разновидности": цветок герани, сок лимона и т.п. Но поскольку признаки, положенные в основу классификации (как бывает почти во всякой "содержательной" классификации объектов), все равно не взаимоисключающи, сами классы неизбежно пересекаются. Не будем же умножать сущностей.[166]

Естественно, тут возможно появление и разного рода неоднозначности, и ложного понимания при толковании генитивной конструкции - например, из-за возведения к разным диатезам: оковы просвещения - это то ли: 1) оковы [надеваемые (кем-то) на] просвещение , в случае если это был бы родительный объекта; то ли 2) [это сами] оковы [т.е. стеснение, или "шоры", навязываемые человеку - тем видом] просвещения [который ему предлагается в его эпоху, в его стране и т.п.], если это родительный субъекта. Собственно, в контексте "Цыган" Пушкина имеется в виду второе, но само собой для словосочетания это не разумеется. Или сочетание болезнь любви, которое тоже, вообще говоря, может быть (вполне по-пушкински, каламбурно) переосмыслено: его можно понять не по метафорическому, а по метонимическому образцу - если не слово любовь воспринимать в прямом смысле, как опорное (или тему) для дальнейшего метафорического хода, т.е. болезнь [ любовь проявляющая себя как своего рода] помешательство, а наоборот, - исходить из прямого смысла слова "болезнь", а уже "любовь" мыслить в переносном, метонимическом значении как - [часто связанные с] любовью [обстоятельства, или полученная в результате любовных увлечений, венерическая] болезнь.

Вообще говоря, можно было бы считать, что типовые образные выражения или застывшие языковые метафоры, вроде 1) кусать локти, 2) лизать зад, ползать на коленях, 3) курить фимиам или петь дифирамбы - представляют собой нечто вроде стандартных лексических функций Мельчука - их можно назвать Imago (от "образа"), Metaph ("метафоры") или Augment ("преувеличения"), производных от соответствующих "первичных" языковых выражений:

1) сожалеть, раскаиваться; 2) льстить, угождать, пресмыкаться; 3) расхваливать, восхвалять.

Как указывал все тот же Бельский, можно выделять метафоры, построенные по различным "схемам" (шаблонам уподобления): по геометрической схеме (точка зрения, центр внимания, сфера влияния, круг интересов), по схеме дерева (корень зла), по схеме времен года (весна жизни), схеме генетического родства (мать пороков) или типичного соотношения внешнего и внутреннего (одежда правды), по схеме типичного количества, или "квантов" вещества (капля жалости, море крови), а также по схеме, в которой метафора выступает символом, эмблемой или аллегорией явления (переживания): яблоко раздора, червь сомнения, якорь надежды и т.п. (Бельский 1954: 283).

Вот как комментировано сопоставление между отвлеченным понятием и схемой предмета в выражениях ума печать, венец мучения, поле войны: "Если восстановить соотносительные с ними суждения, то это будут сплошные "общие места", исключительно банальные выражения вроде "ум в чем-либо проявляет себя, мучение имеет высшую предельную точку,[167] война происходит в таком-то месте". Язык такими предложениями не пользуется, потому что они не нужны, но когда заключенную в них мысль нужно сделать субъектом или предикатом суждения, тогда неизбежны конструкции генитивного типа, в которых в риторически украшенной речи определяемое слово замещается метафорой" (там же: с.283).

Последние из разобранных случаев можно было бы еще, мне кажется, назвать родительным стилизации, или "стилизаторским" - как в сочетаниях ковер отдохновенья (Лермонтов) или ослы терпенья (Вл.Соловьев) или даже родительным пародирования: Повесьте ваши уши на гвоздь внимания (Чехов).

В намеренно преувеличенной форме стилизация присутствует в уже приведенных выше примерах из Лотреамона, а кроме того в особой украшенности "восточной" речи. Ср. примеры (из книги о Хожде Насреддине):

Заря ее нежного румянца и коралл уст просвечивают сквозь шелк чадры...;

Подвигнутый высшими соображениями, я и привел сегодня во дворец слабосильных верблюдов моих раздумий, дабы повергнуть их на колени перед караван-сараем царственного могущества и напоить из родника державной мудрости...(Л.Соловьев 1957:297-299).

Иногда повышенная концентрация метафор с генитивом - этот явный признак поэтической приподнятости речи - может служить нарочитому снижению и самопародированию. Так, у Бродского метафорическая насыщенность как бы намеренно контрастирует с откровенно непоэтичными реалиями быта:

Духота. Толчея тараканов в амфитеатре цинковой раковины перед бесцветной тушей высохшей губки. Поворачивая корону, медный кран, словно цезарево чело, низвергает на них не щадящую ничего водяную колонну (Бродский 1975).

В выделяемых Бельским значениях родительного падежа - как эмблемы, аллегории или символа предмета - можно видеть, так сказать, языковой "шлак", пустые фигуры речи, грамматические издержки или даже некие спекуляции - на почве грамматики. Но именно этот шлак и эти издержки часто берутся в качестве исходного материала для поэтического остранения.