Яростная Калифорния

«Наивысший уровень занятости» доклад зарегистрировал в 1965 году, когда «увеличилось производство гражданских самолетов, а также число правительственных заказов на продукцию для обороны и космоса». Вьетнамские эскалации успели состарить эти выкладки, ибо на очереди были полумиллионный экспедиционный корпус в Южном Вьетнаме, потребность в тысячах боевых самолетов и вертолетов, до тридцати миллиардов долларов расходов на вьетнамскую войну в год, общий военный бюджет, который в 1965 году президент Джонсон обещал «заморозить» на уровне 49 миллиардов и который президент Никсон унаследовал в размере 80 миллиардов.

Я не просился в закрытые для советских людей районы, которым несть числа в этой главной военной кузнице Америки, не видел военных заводов, ко знаю, что по их сборочным линиям Южная Калифорния прогоняет и «холодную войну», и «малые войны», и подготовку на случай ядерной войны, и космическую эру, тесно увязанную с нуждами «обороны», и лунные экспедиции, потому что из 24 миллиардов, затраченных на то, чтобы оставить в безводном Море Спокойствия следы термических башмаков Нейла Армстронга, немало перепало тем же людям, продукция которых перепахивает бомбами рисовые поля и джунгли Вьетнама. А если так, то не нанизаны ли герои-астронавты на ту же длинную цепочку американской жизни, что и их соотечественники, которые не отвергают благо саран рэп из-за того, что «Доу кемикл» производит зло напалма?

Кипучий, ультрадинамичный, сверхамериканский город, куда люди приезжают за заработком и счастьем, где будущее проступает в виде самодовлеющих скоростей, где даже герл с порочно-обжигающими глазами из стриптизни на бульваре Ла Сьенега вращает ягодицами в общем механически отрешенном темпе, — этот Лос-Анджелес заставляет напряженно задуматься над сложными взаимосвязями века. Оттуда мир виден как производственный комбинат с конвейерной линией, перекинутой через Тихий океан: на одном конце ее выбивают у человека жалкую ллошку с рисом, а на другом выходит красивенький домик в рассрочку, бассейн для плавания, машина последней марки, своя яхта.

«Тихий американец» Грэхема Грина был опубликован в 1955 году, тогда, когда французы уже расшибли себе лоб о Вьетнам, а американцы лишь пробовали ногой трясину, засылая в Сайгон советников и агентов ЦРУ, замаскированных под сотрудников миссий экономической помощи. Я прочел этот роман с запозданием на десять лет, в пору эскалации Джонсона, и подивился художнической и политической зоркости писателя. В «тихом американце» Пайле, сыне профессора — знатока подводной эрозии, воспитаннике Гарварда, разведчике, который делает ставку на «третью силу» — генерала Тхе и не знает, чему больше огорчаться, когда не вовремя произошел устроенный им взрыв на сайгонской площади: безногому обрубку, дергавшемуся, как зарезанная курица, мертвому ребенку на руках безутешной матери или своим ботинкам, забрызганным кровью («Придется отдать их почистить, прежде чем идти к посланнику»), — в этом Пайле точно схвачен тип нового миссионера. «Он был покрыт непроницаемой броней благих намерений и невежества», — говорит о нем английский журналист Фаулер. Именно непроницаемой броней. Именно благих намерений — ведь он наивно, но искренне хотел осчастливить вьетнамцев американской демократией. И именно невежества, но невежества особого рода — ученого, наукообразного и потому еще более самоуверенного и опасного. Помните преклонение Пайла перед неким Йорком Гардингом, «серьезным» политическим писателем? После того как Пайла отправили к праотцам, Фаулер осматривает его книжную полку, на которой полное собрание сочинений Гардинга — «Угроза демократии», «Миссия Запада», «Наступление красного Китая». Пайлу незачем было приглядываться к чужой жизни — ее досконально изучили и классифицировали ученые-соотечественники. «Он видеп только то, о чем ему прожужжали уши на лекциях, а наставники его одурачили. Даже видя мертвеца, он не замечал его ран и бубнил: «Красная опасность» или «Воин демократии»...

Грин в зародыше разглядел одну из самых уродливых черт американской интервенции во Вьетнаме — ее наукообразность. Потом полмиллиона американцев, уже не тихих, сошли на вьетнамскую землю и приступили к массированному перевоспитанию вьетнамцев по рекомендациям тихих своих соотечественников — ученых профессоров, к экспериментам над целой нацией.

В подтверждение приведу один факт. Он хорошо известен в Америке, но я сошлюсь на «гранд-даму» американской литературы Мэри Маккарти, которая, судя по ее язвительным эссе, поехала во Вьетнам и для того, чтобы своими глазами увидеть соотечественников в роли интервентов, и заодно для того, чтобы опровергнуть Джона Стёйнбека с его дифирамбами американским летчикам: он сравнивал их со знаменитым виртуозом-виолончелистом Пабло Казальсом, любуясь, как они делают свое дело, и не желая видеть, что это за дело.

Касаясь предыстории грязной войны — первой войны, которую Америка вела «по науке», госпожа Маккарти пишет: «Поведение противника изучалось под университетскими микроскопами, образцами были перебежчики в свободный мир. Однако практического опыта недоставало до тех пор, пока война во Вьетнаме не создала лабораторию для испытания нового оружия — академического варианта «Б-52» или шариковой бомбы «Лэйзи дог»... Сразу после Женевских соглашений полувоенные профессора зачастили во Вьетнам, и первым из них был Уэсли Фишел, профессор Мичиганского университета, которого считают изобретателем Нго Динь Дьема... В 1961 году, в год создания специальных частей (более известных под именем «зеленых беретов» — С.К.), экономист из Стенфордского университета Юджин Стейли, чье имя связано теперь с идеей стратегических поселений, разработал свой план...»

Дальше следует описание этого плана, достойного Йорка Гардинга, вдохновителя «тихого американца» Пайла:

Какова судьба плана Стейли? По замечанию Мэри Маккарти, он оказался «величайшим подарком, преподнесенным Соединенными Штатами Вьетконгу». Жители поджигали стратегические поселения, восставая против концлагерей американского типа, а когда Нго Динь Дьем был убит сайгонскими генералами, чудовищный плод кабинетного ума был совсем похерен и профессор Стейли, равно как и «изобретатель» Нго Динь Дьема профессор Фишел, были преданы забвению, уступив место... другим профессорам и другим планам.