Газета День Литературы # 179 (2011 7)

звездами осиянна,

лети, лети от площадей кипучих

сквозь торг и скорый суд,

за тот предел, где пламенеют тучи

и ветры гнёзда вьют.

Мы все уйдём из суеты во славу грядущих дней,

чтоб укрепить небесную державу душой своей.

УРАЛ

Урал! – тугая тетива

из Азии нацеленного лука,

с Европой непрестанная разлука,

безвременье в любые времена.

Твой тёмный лес, в глухие небеса растущий самовольною державой,

не одолеть ни подвигом, ни славой,

а только детской верой в чудеса.

Твоих народов самоцветный сход живёт-гудёт и от судьбы не рыщет, а по весне в высоких голенищах

всё пашет землю, пляшет и поёт.

Откуда он слетелся, этот люд,

и среди всех –

моих родимых горстка?

Но женщины, с иголкой и напёрстком, молчат о прошлом и рубахи шьют.

И сколько ни гляди – хребты и даль, из года в год цветущие столетья

и то, что пуще жизни, пуще смерти – в родных глазах вселенская печаль.

ДВОЕ

Уже в лесах начался листьев вычет, чтоб дать дорогу новому...

Дыша раздорами, вошедшими в обычай,

они ещё пытались удержать

друг друга, горячась, как дети,

и незаметно перешли черту,

когда, до сокровенного раздеты, увидели друг в друге пустоту.

***

Гляди, прилетела сорока

трещать в придорожных кустах

о том, что зима недалёко

и холод у всех на устах.

И тучи глухие нависли,

и небо на нас не глядит,

и на расписном коромысле

вода ледяная молчит.

Ну что ж, отгуляла и осень

своё золотое жнивьё!

И сердце усталое просит

забиться в нору, как зверьё.

***

Из глубины взыскующих ночей

всё слышу зов мучительный ничей,

он словно изнутри меня тревожит – так сон кошмарный мучит наяву,

так ветер бередит в садах листву,

и я шепчу невольное: «О Боже...»

Ни зги вокруг, в дыму плывёт луна,

и кажется, я навсегда одна,

лишь плачет вдалеке ночная птица.

И вдруг в чужой недвижной тишине

я ощутила ясно – Бог во мне,

и я Его пленила, как темница.

Я жизнь живу как будто на краю

и потому гнезда себе не вью,

что время злое всё нещадно рушит, удел земного – пепел и зола,

и я себя от мира берегла,

нетленную вынянчивая душу.

Но мне сейчас открылось – Боже мой, Ты жив во мне, как я жива Тобой,

но встрече нашей

никогда не сбыться, ведь пуще холод мой любого зла,

и окровавил Ты свои крыла,

стремясь вовне, как из неволи птица.

Не оттого ль и церковь на крови, что любим мы, не ведая любви,

и сей обман от века не нарушим?

...И среди звёзд, тоскуя и скорбя, Зовущего я позвала Тебя

и отворила замкнутую душу.

***

Все мы агнцы не божьи, но адовы, возлюбившие терпкость греха. Словно сок по рукам виноградаря, кровь течёт по рукам Пастуха.

Заходило кровавое брожево...

Боже правый, спаси и прости! Смерть ли

в землю российскую брошена

из Твоей милосердной горсти?

Если – жизнь,

то откуда старинная обречённость грядущих времён:

в этом мире

загубят невинного

под круженье зловещих ворон.

***

Теряет дерево листву,

душа с надеждой расстаётся. Последней мукой остаётся

лишь ветра свист да сердца стук.

Скрипя уключинами лет

и упирая ветки в небо,

что помнит дерево под снегом,

о том помину нет.