Десять дней в сумасшедшем доме (ЛП)

— Слышали ли вы голоса ночью? — спросил он.

— Да, они так много болтали, что я не могла уснуть.

— Я так и думал, — пробормотал он, затем спросил, повернувшись ко мне: — О чем они говорят?

— Что ж, я не всегда прислушиваюсь к ним. Но иногда, даже часто, они говорят о Нелли Браун и на другие темы, которые мне не слишком интересны, — отвечала я честно.

— Этого достаточно, — сказал он мисс Скотт, которая стояла неподалеку.

— Могу ли я уйти отсюда? — спросила я.

— Да, — сказал он, посмеявшись, — Вас скоро отошлют отсюда.

— Здесь очень холодно, я не хочу тут оставаться.

— Это правда, — обратился он к мисс Скотт. — Холод здесь почти невыносим, и кто-нибудь может заболеть пневмонией, если вы не будете бдительны.

После этого меня увели, и мое место заняла другая пациентка. Я сидела недалеко от двери и слушала, как доктор проверяет разумность остальных больных. С небольшими изменениями проверка была точно такой же, как моя. Всех пациенток спрашивали, видели ли они лица на стене, слышали ли голоса, и что те говорили. Я должна добавить, что все отрицали наличие у них таких слуховых и зрительных нарушений. В десять утра нам дали миску несоленого говяжьего бульона, в полдень — холодный кусок мяса и картошку, в три часа — тарелку овсянки, а в полшестого — чашку чая и кусочек хлеба без масла. Мы все мерзли и голодали. После ухода врача нам дали шали и велели ходить туда-сюда по коридору, чтобы согреться. В течение дня отделение навещало несколько людей, которым любопытно было взглянуть на сумасшедшую с Кубы. Я закрывала голову шалью, якобы из-за холода, боясь, что кто-нибудь из репортеров узнает меня. Некоторые из приходящих явно искали пропавшую девушку, так что несколько раз меня заставляли снять шаль, и они, взглянув на меня, говорили:

— Я ее не знаю. — или: — Это не та.

И я втайне радовалась этому. Заведующий О'Рурк навестил меня и попытался сам меня опросить. Потом он время от времени приводил нескольких хорошо одетых дам и джентльменов взглянуть на таинственную Нелли Браун.

Больше всего хлопот доставляли репортеры. Их было так много! И они все были умны и сообразительны, и я постоянно боялась, что они увидят во мне разумную. Они были весьма добры и вежливы со мной и очень осторожны в своих расспросах. Тот человек, что навещал меня поздно прошлой ночью, подошел к окну, пока репортеры пытались поговорить со мной, и велел медсестре позволить им со мной видеться, поскольку они могли помочь найти какие-то сведения обо мне.

После полудня доктор Филд пришел, чтобы опросить меня. Он задал мне несколько вопросов, многие из которых не имели никакого отношения к моему состоянию. Больше всего он спрашивал о моем доме, друзьях, и была ли я в отношениях с кем-либо, а также была ли я замужем. Он велел мне вытянуть руки и пошевелить пальцами, что я сделала без промедления, но потом я слышала, как он сказал, что мой случай безнадежен. Других пациенток спрашивали о том же самом.

Когда доктор уже собирался покинуть отделение, мисс Тилли Мэйард узнала, что находится в палате для душевнобольных. Она подошла к доктору Филду и спросила его, почему ее поместили сюда.

— До вас только что дошло, что вы в палате для безумцев? — спросил доктор.

— Да, мои друзья говорили, что пошлют меня в палату для терапии, чтобы там вылечили мою нервическую слабость, от которой я страдаю после болезни. Я хочу уйти отсюда немедленно.

— Вы нескоро уйдете отсюда, — ответил он, усмехнувшись.

— Если вы понимаете хоть что-нибудь, вы можете сказать, что я совершенно разумна. Почему бы вам не опросить меня?

— Мы уже знаем все, что нам нужно, — сказал доктор и оставил бедную девушку приговоренной к нахождению в сумасшедшем доме, возможно, до конца ее дней, не дав ей ни малейшего шанса доказать, что она душевно здорова.

Воскресная ночь была точным повторением субботней. Всю ночь мы бодрствовали из-за болтовни медсестер и их громкого хождения туда и обратно по голому полу коридоров. В понедельник утром нам сказали, что нас увезут в полвторого. Медсестры постоянно пытали меня вопросами о моем доме, и кажется, все они верили, что у меня был любовник, который плохо обращался со мной и повредил мой рассудок. Утром пришли новые репортеры; как неутомимы они были в своих попытках раздобыть какие-то новые сведения. Мисс Скотт отказалась допускать их ко мне, и я была благодарна за это. Если бы они смогли свободно разговаривать со мной, моя личность недолго оставалась бы тайной, так как многие из них знали меня в лицо. Заведующий О'Рурк пришел для последнего опроса и коротко переговорил со мной. Он записал свое имя в мою тетрадь, сказав медсестре, что я забуду о нем уже через час. Я улыбнулась, подумав, что не так уж уверена в этом. Он позвал нескольких людей, чтобы они взглянули на меня, но никто не знал меня и не мог ничего сказать обо мне.

Наступил полдень. Я стала тревожиться, когда подошло время отправляться на остров. Я боялась каждого нового визитера, воображая, что мой секрет будет раскрыт в последний момент. Потом мне отдали накидку, шляпу и перчатки. Я с трудом надела их, так напряжены были мои нервы. Наконец пришел санитар, и я попрощалась с Мэри, вложив «завалявшуюся мелочь» ей в руку.

— Благослови тебя Господь, — сказала она. — Я буду молиться за тебя. Крепись, девочка. Ты молодая, ты выдержишь это.

Я ответила, что надеюсь на это, а потом по-испански попрощалась с мисс Скотт. Грубого вида санитар обхватил меня руками и наполовину повел, наполовину потащил к карете скорой помощи. У ворот собралась толпа студентов, смотревших на нас с любопытством. Я закрыла шалью лицо и с радостью нырнула в экипаж. Мисс Невилл, мисс Мэйард, миссис Фокс и миссис Шанц были по очереди приведены вслед за мной. Санитар сел с нами, двери были закрыты, и мы отправились прочь от ворот навстречу сумасшедшему дому и моей победе! Пациентки не предпринимали попыток убежать. Запаха дыхания санитара было достаточно, чтобы заставить голову кружиться.

Когда мы достигли причала, возле экипажа собралась такая толпа, что полиции пришлось разогнать их, чтобы мы прошли к парому. Я была последней в процессии. Когда меня вели по пирсу, холодный ветер нес пахнущее виски дыхание санитара прямо мне в лицо, пока я не закачалась. Меня провели в грязную каюту, где я обнаружила своих спутниц, сидящих на узкой скамье. Маленькие окна были закрыты, и полный запаха грязной комнаты воздух был спертым. В одном углу каюты располагалась небольшая койка в таком состоянии, что мне пришлось зажать нос, проходя мимо нее. На ней лежала больная девушка. Немолодая женщина с большой шляпой и грязной корзиной, в которой были хлеб и мясо, довершала нашу компанию. Дверь охраняли две медсестры. Одна была одета в платье из ткани для наволочек, на другой было нечто более приглядное. Они были крупными, грубыми на вид женщинами и регулярно сплевывали коричневую от табака слюну весьма умело, хоть и не слишком женственно. Одна из этих устрашающих особ, кажется, верила во власть своего взгляда над сумасшедшими, потому что, когда кто-либо из нас шевелился или хотел подойти и выглянуть в высокое оконце, она говорила «Сиди смирно» и, опуская брови, буравила пациентку глазами. Охраняя дверь, они болтали с какими-то мужчинами, находившимися за стенами каюты. Они обсуждали некоторых пациенток, а также свои личные дела без всякой церемонности.

Паром остановился, и немолодая женщина с больной девушкой были выведены наружу. Остальным велели сидеть и ждать. На следующей остановке вывели всех моих компаньонок по очереди. Я была последней, и потребовались мужчина и женщина, чтобы протащить меня по пирсу на берег. Карета уже стояла там, и четыре других пациентки были в ней.

— Что это за место? — спросила я мужчину, чьи пальцы цепко впивались в мою руку.

— Остров Блэквелла, сумасшедший дом, из которого ты никогда не выйдешь.