«Последние новости». 1934-1935

…О критическом даровании Бицилли можно судить хотя бы по коротким рецензиям, более или менее регулярно появляющимся в библиографическом отделе «Современных записок»… — C 1925 по 1940 год Бицилли напечатал в «Современных записках» 32 статьи и 74 рецензии. По мнению Глеба Струве, «в отношении рецензий это был, кажется, рекорд для “Современных записок”» (Струве Г. Русская литература в изгнании. Париж: YMCA-Press, 1984. P. 56).

…отзыв о зайцевской «Жизни Тургенева»… — Рецензия Бицилли на книгу Б. Зайцева «Жизнь Тургенева» (Париж: YMCA-press, 1932) была опубликована в «Современных записках» (1932. № 48. С. 475–477).

«Краткую историю русской литературы. От Пушкина до наших дней», только что выпущенную Бицилли… — Имеется в виду издание: Бицилли П. Краткая история русской литературы. Т. 2. От Пушкина до наших дней. София: Изд-во Софийского университета, 1934. Первый том учебника так и не был выпущен.

Сиповский Василий Васильевич (1872–1930) — литературовед, приват-доцент Петербургского университета (с 1902, профессор с 1922), лектор высших женских Бестужевских курсов (с 1910), член-корреспондент АН СССР (с 1921), автор еще до революции множество раз переиздававшихся учебных пособий по литературе: «Истории русской словесности» и «Исторической хрестоматии по истории русской словесности».

Смирновский Петр Владимирович (1846–1904) — преподаватель, автор ряда учебников для гимназий, в том числе множество раз переиздававшегося «Учебника русской грамматики».

…мещанин, о котором где-то рассказывает Лев Толстой: «легкомысленный сочинитель, не за что ставить ему монументы!»… — В работе «Что такое искусство» Толстой писал: «На днях еще заходил ко мне из Саратова грамотный мещанин, очевидно сошедший с ума на этом вопросе и идущий в Москву для того, чтобы обличать духовенство за то, что оно содействовало постановке “мо-намента” господину Пушкину. В самом деле, надо только представить себе положение такого человека из народа, когда он по доходящим до него газетам и слухам узнает, что в России духовенство, начальство, все лучшие люди России с торжеством открывают памятник великому человеку, благодетелю, славе России — Пушкину, про которого он до сих пор ничего не слышал. Со всех сторон он читает или слышит об этом и полагает, что если воздаются такие почести человеку, то, вероятно, человек этот сделал что-нибудь необыкновенное, или сильное, или доброе. Он старается узнать, кто был Пушкин, и, узнав, что Пушкин не был богатырь или полководец, но был частный человек и писатель, он делает заключение о том, что Пушкин должен был быть святой человек и учитель добра, и торопится прочесть или услыхать его жизнь и сочинения. Но каково же должно быть его недоумение, когда он узнает, что Пушкин был человек больше чем легких нравов, что умер он на дуэли, т. е. при покушении на убийство другого человека, что вся заслуга его только в том, что он писал стихи о любви, часто очень неприличные».

…утверждение, например, что в «Медном всаднике» сказалось православное отношение Пушкина к жизни, способно настроить кого угодно на полемический лад… — Адамович имеет в виду рассуждение Бицилли в главе о Пушкине: «воспитанный на французских авторах эпохи Просвещения, Пушкин по своему душевному складу был, может быть, и бессознательно, всецело русским человеком, был проникнут началами русского, т. е. православного мироощущения. Рассудком Пушкин, ученик “вольнодумцев”, мог стоять — и стоял — далеко от православия; сердцем он был всегда близок к нему. Православной чертою было у него его благостное, примиренное, благоговейное отношение к жизни, выразившееся разнообразными своими сторонами в монологе Пимена, в “Брожу ли я вдоль улиц шумных”, в отрывке “Вновь я посетил…”, в “19 октября” (“Роняет лес багряный свой убор…”), в “Только на проталинах весенних показались первые цветочки”; также его человечность, его бережное отношение к людям, его способность в каждом человеке видеть хорошее наряду с дурным (его изображение Пугачева в “Капитанской дочке”), его способность войти в положение каждого человека: так, в “Медном Всаднике”

Пушкин преклоняется перед державным гением Петра и в то же время понимает, что несчастный Евгений мог негодовать на “чудотворного строителя”, воздвигшего город на опасном месте. Прав Петр, но по-своему прав и Евгений. Государство вправе требовать жертв от подданных, и ценою страшных жертв были куплены мощь и величие императорской России; но и подданный вправе тяготиться тем, чего от него требует государство».

Саводник Владимир Федорович (1874–1940) — литературовед, автор учебников по истории литературы.

«помочь нашей молодежи выработать в себе навыки чтения художественных произведений…» — Предисловие к учебнику Бицилли открывалось словами: «Настоящая книга предназначается, в первую очередь, для нашей средней школы, в качестве пособия для преподавателей и учащихся. Ее цель — дать общее представление о развитии русской литературы за рассматриваемый период, а также помочь нашей молодежи выработать в себе навыки чтения художественных произведений, какие необходимы для понимания их стилистических особенностей, без чего усвоение их содержания — в истинном значении этого слова — просто немыслимо».

…замечания о Толстом и о его предсмертном отношении к церкви: с точки зрения «творимой легенды» это весьма благообразно и красиво, но само по себе крайне шатко… — Адамович имеет в виду заключительный пассаж главы «Достоевский»: «Толстой стоял на той точке зрения, что все, что в учении церкви противоречит повседневному опыту и простому здравому смыслу, тем самым ложно. Он по-своему толковал Евангелие и создал собственное представление о Христе, расходящееся с церковным. Однако постигшее его отлучение от Церкви было для него тяжелым ударом. Под конец жизни его затаенным желанием было примириться с Церковью. Так, в конце концов, в одной точке сошлись пути Толстого и Достоевского».

«Не все вещи Толстого одинаково удачны. Его второй большой роман “Анна Каренина’’ лишен художественной цельности…» — Адамович дает не совсем точную цитату. Бицилли в заключение главы «Толстой» писал: «Не все вещи Толстого одинаково удачны. Его второй большой роман, “Анна Каренина”, лишен той художественной цельности, того единства, какими отличается “Война и мир”. Отношения Левина с Китти и Анны с Вронским развиваются здесь параллельно, без тех внутренне-необходимых “сцеплений”, которые заставляют нас все отношения между людьми, прослеживаемые в “Войне и мире”, воспринимать как, так сказать, струйки одного общего жизненного потока. Но вполне слабых вещей у Толстого нет. Во всех их он остается недосягаемым по совершенству изобразителем жизни, воспринимаемой нами так, как действительная жизнь».

«даровитейший из старших символистов» — Иннокентий Анненский в книге Бицилли назван «самым даровитым из русских символистов старшего поколения».

«Перелом: Роман из эмигрантской жизни» (Париж, 1934) — роман Владимира Николаевича Унковского (1888–1964).

«французского с нижегородским» — слова Чацкого из комедии Грибоедова «Горе о ума» (Действие I. Явл. 7).

…про Африку и про то, как там живут редкие наши соотечественники, прочесть будет интересно всякому… — Унковский в эмиграции до приезда в Париж долгое время работал врачом в Африке, и впечатления от этого отразились в романе.

После съезда. — Последние новости. 1934. 20 сентября. № 4928. С. 2; 27 сентября. № 4935. С. 2.

Конечно, это было событие «мировое». Максим Горький выразил «твердое убеждение», что «радостная весть о съезде советских писателей прозвенит во всем мире»… — Съезд писателей проходил 17 августа — 1 сентября 1934 года в колонном зале Дома Союзов. С докладом «Советская литература» на нем выступил Горький. Подробно см.: Первый Всесоюзный съезд советских писателей: Стенографический отчет. М., 1934.

«Звездный разбег» — рисунок М. Мазрухо, иллюстрировавший газетный отчет о закрытии съезда писателей (Литературная газета. 1934. 8 сентября. № 120. С. 1).

…делегация московского гарнизона… ошалелые «писатели» что-то кричат и бросают в них фиалками и розами… — В газетном отчете под рубрикой «Дневник съезда» этот эпизод был воспроизведен так: «Под звуки военного оркестра в зал входит сводная делегация частей московского гарнизона. Но оркестр заглушен шумными приветствиями съезда. Громкое “ура”. Выстроившихся в проходе курсантов и красноармейцев забрасывают цветами» (Литературный Ленинград. 1934. 24 августа. № 42).