Письма из Лондона

Два года назад, столкнувшись с «отсутствием какого-либо реального политического энтузиазма здесь», Рушди и его Комитет Защиты решили предпринять турне. Несмотря на прохладные отношения с British Airways, он ездил в Европу и Северную Америку, причем обычно выяснялось, что там с министрами встретиться легче, чем у себя дом. «В сущности, в эти два года дела у нас шли гораздо лучше, чем я надеялся», — сказал он мне. Германия, не только самая могущественная страна в Европе, но и крупнейший торговый партнер Ирана, была ключевой целью, и в декабре 1992 года Бундестаг принял поддержанную всеми партиями резолюцию, согласно которой иранское правительство официально отвечало за безопасность Рушди. (Сейчас такое же предложение рассматривается в Палате общин, но не факт, что оно пройдет.) Скандинавские страны, традиционно внимательно следящие за соблюдением прав человека, предложили активную поддержку; а в январе 1993 года президент Ирландии Мэри Робинсон стала первым главой государства, принявшим Рушди и его комитет.

Вся эта деятельность, которую невозможно было замалчивать, несколько подтопила паковые льды в Британии. Министерство иностранных дел, по природе своей безыницативное, реагировало. Четыре года спустя настроение у них поменялось не потому, что они вдруг сделались страшно принципиальными, а потому, что прагматично осознали, что сколько ни заискивай и ни виляй перед иранцами хвостом, ни к чему это не приведет. Заявления стали более энергичными: Дуглас Хогг, второй человек в министерстве иностранных дел, обращаясь к Комиссии ООН по правам человека в феврале 1993 года, назвал фатву «позорной и возмутительной» — эпитеты, как видите, поползли по шкале Рихтера вверх. Сам министр иностранных дел Дуглас Херд сказал Совету Европы в Страсбурге, что остается «в высшей степени озабоченным продолжающимся отказом иранских властей отступиться от подстрекательства к убийству». Это могло прозвучать не особенно сурово, но все же внесло некоторое разнообразие в ритуальные заверения Херда о «глубоком уважении» к Исламу; не следует также забывать, что в свое время Херд на вопрос журналистов о самом неприятном своем опыте в политике молодцевато брякнул: «Чтение "Сатанинских стихов"». 4 февраля 1993 года Хогг встретился с Рушди, и это был первый раз с начала всей этой истории, когда писателя официально приняли в министерстве иностранных дел. Давая разъяснения в парламенте, Хогг заявил: «Нам следовало продемонстрировать свою поддержку», тогда как «мистер Пресс-Службоу», источник столь же надежный, сколь и анонимный, сообщил следующее: «Встав на определенную позицию, вы придерживаетесь ее до тех пор, пока решение не будет достигнуто. Салман Рушди сейчас выдвигается на передний план, и если вы спросите «Вас это раздражает?», то ответ будет — нет. Он пользуется теми же правами свободы слова и передвижения, что и все прочие граждане». Можно увидеть в этом уклончивом заявлении образчик бюрократического канцелярита, нечто абсолютно льюис-кэрролловское, но слава богу, что это зафиксировано. Министерство иностранных дел не раздражает, что мистер Рушди выдвигается на передний план. И у него есть точно такое же право передвижения, что и у всех. До того момента, пока он не попытается забронировать билет в главной авиакомпании страны.

И затем, наконец, в мае 1993-го Рушди было позволено встретиться с Джоном Мэйджором, который обещал ему двадцать минут и уделил сорок пять. Daily Mail, которая обычно артикулирует средний участок мозга Консерваторов, расценила это свидание как «поразительно опрометчивое». Бывший консервативный премьер-министр Эдвард Хит выразил свой протест на том основании, что «из-за этой несчастной книги» Британия теряла «массу контрактов»; тогда как Питер Темпл-Моррис, консерватор и председатель все-партийной британско-иранской парламентской группы, сказал: «На мой взгляд, консультантам премьер-министра, кем бы они ни были, следовало бы удостовериться, что у них с головой все в порядке». Ни один из критиков не счел странным, или скандальным, или унизительным, что законопослушного британского гражданина, который в мирное время по просьбе обеих партий собирается встретиться с премьер-министром, нужно провозить в Палату общин контрабандой.

Фотографического свидетельства встречи Рушди с Мэйджором (равно как и с Хоггом, Хердом или Клинтоном) не существует. Комитет Защиты, осознавая, что свидание было скорее символичным, чем продуктивным, настаивал на снимке, но безуспешно. Это редкое шарахание британских политиков от камеры — второстепенный, но любопытный аспект дела Рушди. На протяжении двух лет его челночной дипломатии писателя фотографировали с Вацлавом Гавелом, Клаусом Кинкелем, Марио Соаресом, Джеком Лангом, Жаном Кретьеном и большинством скандинавских политиков первого ряда. В Британии пока что только лидер лейбористов Джон Смит согласился не обращаться с Рушди как с инфекционным больным.

Однако ж заявления Хогга и Херда, а затем встреча с Мэйджором — который показался Рушди «хорошо информированным, благожелательным и заинтересованным в скорейшем разрешении вопроса» — поставили Британию в относительно менее инертную позицию; нуда, фактически нас втянула в этой дело остальная Европа. В самом ли деле, как предположил Рушди после встречи с премьер-министром, британское правительство теперь «приняло на себя руководство операцией», остается в высшей степени неясным; предположительно скорее британское правительство предпочитает руководить операцией, не предпринимая наступательных действий. Еще одним дополнительным эффектом от публичного жеста поддержки Джона Мэйджора могло бы быть молчаливое принятие Рушди обратно под крыло, возвращение ему символического паспорта: наш, не чужой.

Когда я спросил Рушди, какие надежды он возлагает на Шестой Год, он ответил: «Что обещания, данные на Пятом, будут выполнены». Он отказывается от поездок, сворачивает свою кампанию — «Не могу же я бесконечно выступать послом самого себя» — и собирается навалиться на литературу. Комитет Защиты (и полдюжины партнерских ассоциаций в Европе и Штатах) не собирается оставлять национальные правительства в покое. Проблема, разумеется, в том, чтобы красивые слова претворились в эффективные действия. По мнению Рушди, решительные устные заявления — хорошее начало, но «в смысле экономических рычагов никто не хочет ничего предпринимать, а если нет, то и Ирану это до лампочки… Соединенные Штаты наиболее категорически ставят вопрос об экономическом давлении, но за последние двадцать месяцев эта страна больше прочих увеличила свою торговлю с Ираном, несмотря на эмбарго». Страна, разглагольствующая о высоких принципах, поглядывает за плечо, чтобы удостовериться, чтобы не дай бог соседям не досталось чего лишнего. Может ли западный альянс позволить себе оказать серьезное экономическое давление? Бельгийский министр иностранных дел Уилли Клэс сказал Рушди, что, если правительства западных стран предпримут длительную попытку унять Иран, это обернется «крупной исторической ошибкой».

За последние пять лет мы узнали много нового о скорости и коммуникабельности интернационального возмущения. Когда Дом Chanel недавно извинялся перед мусульманами за украшенное вышивкой с цитатами из Корана бюстье, которое демонстрировала Клаудиа Шиффер в последней летней коллекции, протест пришел не от уличной демонстрации на Рю де Риволи, а от мусульманской общины в Джакарте. Дело о Сатанинских Грудях, как стали называть этот случай во Франции, могло бы рассматриваться как комическая параллель к делу Рушди, если бы не вызывающее мороз по коже присутствие огня, обещанное исполнительным директором Chanel: «Три платья и выкройки будут уничтожены посредством сожжения». Мы также узнали, что «Сатанинские стихи» — это не отдельное богохульство, но скорее одна из многих категорий мысли, которые фундаменталисты стремятся искоренить. Может, снимок рандеву Рушди-Мэйджор английские газеты и не получили, но там было сколько угодно фотографий 5000 или около того исламских фундаменталистов, собравшихся в прошлом декабре в Дакке, чтобы потребовать смертной казни для тридцатиоднолетней поэтессы и феминистки Таслимы Насрин. За два месяца до того группа духовных лиц объявило ей фатву и назначило награду — $850, курам на смех. Насрин, inter alia, осудила бангладешских мужчин за то, что те держали женщин «под чадрой, неграмотными и не выпускали их дальше кухни»; и действительно, женщины, похоже, не обладали достаточным общественным статусом, чтобы принять участие в этом густобородатом протесте. Затем можно вспомнить недавнюю напасть актрисы из Бомбея Шабаны Азми: ей грозили «строгими мерами» за ее «жест, противоречащий исламской религии и индийскому духу» — она поцеловала Нельсона Манделу в щеку, представляя его на церемонии награждения Человека Года в ЮАР.