Это они, Господи

Но почему — «стал похож»? Я помню тебя, Андрюша, в двадцать лет, когда из Твери ты нагрянул в Литинститут. И тогда ты был очень похож на еврея, и всем это нравилось. На третьем курсе тебя, может, только по этой причине и в партию приняли. А Ваншенкин тогда не был похож, но и его приняли, правда, только на следующий год, хотя на пять лет старше. Ты и тогда, хоть из провинции, но был очень расторопен, во многом обгонял старших москвичей. Да и сейчас! Например, никто из русских поэтов, даже из подлинных евреев не писал так много псалмов и од во славу Израиля. Что можно тут вспомнить? Ну, разве что молодого Маршака или старого Семёна Липкина. Первый писал ещё в 1922 году:

Второй уже на моей памяти сочинил «Союз И»:

Да, ты и тут всех превзошел, Андрюша. Замечательно! Жми дальше!

Он и жмёт. В Израиле, например, как и у нас, понятное дело, многие очень любят Майю Плисецкую. И вот поэт преподносит:

Прекрасной! Однако вопрос: почему профиль именно сандаловый? Какое свойство экзотического, кажется, в Индии растущего сандалового дерева имеется тут в виду? Если хотел просто сказать «деревянный профиль», то почему бы не вспомнить родную березу или осину? Ведь ничуть не хуже был бы «осиновый профиль Плисецкой…» Как звучит! Музыка… А уж за такие липовые «небеса», за «омытые грустью глаза» стихотворцев надо бить сандаловой дубиной. Боюсь, что израильтяне могут именно так и отплатить за Плисецкую, когда Дементьев в следующем году нагрянет в Иерусалим.

Впрочем, надо опасаться и соплеменников в России за такие стихи, как «Встреча Пушкина с Анной Керн». Оно начинается так:

Какого приезда — кого? куда?

Если имеется в виду приезд Керн к Пушкину, то что это за князь, которого хозяин почему-то не знает?

Куда наклонясь? В какую сторону? Почему? Зачем? Может быть, поклонившись?

А с чего бы светской красавице робеть, если она сама приехала к поэту, которого знала и раньше?

Может, на иврите или идише можно «восторг переводить в слова», но по-русски так не говорят!

О!.. Тоже «омытых грустью»? Неизвестно. А кончается встреча так:

Откуда взялись таинственные дочери и жены? И чего эти бабы кружатся да ещё в пустоте? Домового ли хоронят, ведьму ль замуж выдают? Да, и русские за такие стихи о Пушкине могут осерчать шибко.

Кстати, Дементьев, это не ты ли в ночь после незабываемого футбольного выигрыша у голландцев взгромоздился верхом на плечи памятника Пушкину? (Фотография небывалого паскудства эпохи Путина обошла весь мир). Или это лишь парень начитавшийся твоего оптимизма и спятивший на почве обожания Израиля?

Порой при чтении стихов Дементьева возникают у меня и некоторые другие вопросы, недоумения, обалдения даже. Дело в том, что в них встречаются какие-то странные мысли о иных всем известных вещах — от пустяковых вроде бы до весьма серьёзных, притом — в самых разных областях жизни и времени. Вот, например:

В сердцах нажал ты на курок…

Друг мой, вспомни как Пушкин, на фоне портретов которого ты так любишь фотографироваться, писал о дуэли Онегина и Ленского:

Первый раз курок щёлкнул при его взводе. А второй раз щёлкнет при выстреле, но для этого надо нажать не курок, а спуск. Пушкин двести лет тому назад, не быв членом ЦК комсомола, знал это, а ты, автор сорока книг… Неловко, Андрюша…

Довольно сомнителен афоризм

Всегда? Значит, и всех. Не скажи. Я не стал бы утверждать это, допустим, о смерти Ельцина или Яковлева. Гораздо более прав был Горький, считавший, что смерть

Есть в стихах и такая философская максима:

А как это может бьггь, как возможно? Ложь не может быть правой. Другое дело, если лжи даны права, если она хозяйка, как сейчас хотя бы на телевидении, где ты подвизаешься долгие годы в разных программах и передачах.

А вот у классика совершенно верно:

Да, правда может быть и хуже, и страшнее лжи.

Такие вот несообразности есть и в многочисленных стихах и песнях об Израиле. Вот я и думаю: наши-то читатели могут иные глупости и промахи извинить своему русаку с израильскими генами, а израильтяне? Они щепетильны. Не примут ли всё это за неуважение? Не рассерчают ли за обилие чепухи? Не станет ли это международным скандалом? Не скажут ли они: «Не суй своё тверское рыло в наш тельавивский огород!»?

Дорогого стоит и такая похвала Советскому времени: «Можно было быть комсомольским вожаком, но при этом не убивать». А можно было и убивать? Как жаль, что я не знал! Ведь как раз, как помнишь, Андрей, я был в Литературном институте именно таким вожаком? Ах, как досадно, что, имея возможность, никого не укокошил!

На этом статья в «Литературной России» кончалась, хотя не кончалась моя рукопись. Статья была напечатана 6 июня этого года.

Кстати, о приёмах и неприёмах. Я не стал бы касаться этого деликатного биографического обстоятельства, если бы тут не шла речь о Советском времени и его порядках. Ты пишешь. Дементьев: во время войны «жили мы трудно и бедно». Ну, тогда все так жили. Однако вас точила и своя печаль: «Отец был арестован по 58-й статье. Мама воспитывала меня одна». Но в другой раз уверяешь, что «родители (!) прошли лагеря». Значит, и мать сидела? Кто же тебя растил — бабушка? Тут нужна точность. Что ж ты о бабушке Лермонтова стихи написал, а о своей — ни слова. Это неплохо бы прояснить.