Казино Москва: История о жадности и авантюрных приключениях на самой дикой границе капитализма

Чтобы как-то развеять сомнения в сознании людей, отцы Вологды решили обучить подрастающее поколение тому, что можно и чего нельзя делать в коммерции. Для этого был выбран вологодский пионерский лагерь, где предполагалось совместить отдых подростков с приобретением ими основных практических знаний о капитализме. Пионерские лагеря были частью коммунистической системы летних лагерей для молодежи, где наряду с плаванием, футболом и другими развлечениями в течение шестидесяти лет в сознание внедрялась ленинская идеология. Так что в методическом плане подготовка молодежи в вологодском лагере лишь немногим отличалась от других лагерей. Двенадцатилетний сын Гены принял участие в этом эксперименте. Когда я услышал, чем обернулось это злополучное начинание, я решил повидаться с директором лагеря.

Гене потребовалось несколько дней на то, чтобы получить для меня разрешение на посещение пионерлагеря имени Крупской (тогда, в 1992 году, еще было необходимо получать подобные разрешения на все). В ожидании разрешения мы коротали время, путешествуя на лодке по реке к монастырю XVI века, который был только что возвращен государством Русской православной церкви. Монастырь находился в нескольких милях вверх по реке от Вологды и располагался на отмели, поросшей высокой травой, которая доходила до животов пасущихся там коров из ближайшего совхоза. Побеленные монастырские зубчатые стены с бойницами и луковицы куполов отражались в реке. Мы проплыли мимо колонии бобров и пришвартовали лодку к накренившемуся причалу. Над водой эхом разносились какие-то голоса. Подняв головы, мы увидели фигурки людей, одетых в коричневое, которые быстро двигались вдоль фортификационных сооружений. Это были молодые послушники, о чем говорили их редкие и жидкие бородки. Одетые в рясы из грубой материи, туго подпоясанные толстой веревкой, они толкали большие тачки с известковым раствором и деревянными брусьями. Так восстанавливалась русская православная вера после семидесяти лет атеизма.

Внутри монастыря все разваливалось. Крыша провалилась, сломав балочные перекрытия, колокольня наклонилась и грозила упасть. На местах, где раньше висели бесценные иконы, зияли дыры, оставленные топорами коммунистов. Я нашел на полу фрагмент иконы, разбитой и брошенной в кучу мусора вместе с ржавыми гвоздями и железными дверными петлями.

– Возможно, этой иконе было лет триста, – сказал Гена, сдувая пыль с темной лакированной поверхности. На ней был изображен святой, точнее, его половина – тесак вандала вырезал центр иконы ниже его янтарного нимба. – Тебе лучше оставить ее здесь, – посоветовал Гена. – Могут возникнуть неприятности с таможней на границе. Они проверяют иностранцев на предмет незаконного вывоза икон.

Вечером, когда мы вернулись в Вологду, нас ждала записка с просьбой позвонить в пионерский лагерь, оставленная надменной дежурной по дому, где жил Гена. При этом она не преминула заметить Гене, что не служит его личным секретарем. Поскольку единственный телефон был только у дежурной, то на следующее утро мы отправились на переполненную людьми почту, чтобы позвонить директору лагеря.

После долгого ожидания Гена наконец дозвонился, и ему было разрешено привезти с собой «иностранца». Это слово в Вологде произносили так, будто оно означало «человека, приносящего нежелательные проблемы».

Служащий пионерлагеря отправил нас туда на машине, которая развозит овощи пионерам. Мы тряслись по дороге лесозаготовителей, обгоняя тракторы с трейлерами, груженными стволами елей и сосен, проезжали через большие просеки, где от леса остались лишь одни пни, торчащие среди кустов на болотистой местности. Примерно через час такой езды показались стальные ворота с надписью «Пионерлагерь имени Н.К. Крупской».

– Лагерь был назван в честь супруги Ленина, – сказал Гена, нервно перебирая сумку со сладостями для сына.

Водитель включил понижающую передачу, коробка недовольно зашумела, и мы въехали на крутой деревянный настил, с которого открывался вид на футбольное поле с проплешиной на одной из его половин. Перед нами предстал весь лагерь – несколько белых бараков военного типа и большое бетонное здание, где помещались администрация лагеря, комната отдыха и столовая. Мы проехали мимо ряда гипсовых статуй пионеров в натуральную величину, с пионерскими галстуками, в шортах и со сталинскими значками. Гипсовые фигуры отдавали нам салют поднятой вверх ладонью руки с отведенным в сторону локтем. Около центральной площадки для парадов, окруженной аккуратными рядами круглых камней, окрашенных белой краской, и двумя высокими флагштоками, находилось массивное мозаичное панно, на котором был изображен Ленин с нехарактерной для него веселой улыбкой. Он обращался к массе восхищенных подростков и вместо своей традиционной рабочей кепки держал в руках букет цветов. Над головой Ленина красовался пионерский девиз, сохранившийся еще со времен революции: «Всегда готов!» Имелось в виду – готов служить партии, а если понадобится, то и разоблачать своих родителей.

Идея создания пионерских лагерей принадлежала Феликсу Дзержинскому. Дзержинский, уроженец Польши, был основателем тайной полиции в Советской России. Он также основал в 1925 году в пригороде Москвы и первый пионерский лагерь, как стали впоследствии называть эти летние лагеря для подростков по всей России. К концу 1930-х годов, когда нацисты в Германии приняли свою концепцию пионерских лагерей, программу «Гитлерюгенд», в советской империи уже семь миллионов детей в возрасте от десяти до четырнадцати лет отдыхали в летних лагерях, где им внушались вполне определенные идеи. Там детей учили плавать, маршировать и шпионить друг за другом, им также преподавали основные догматы марксистской идеологии. Пионеры были первой ступенькой в партийной иерархии, наиболее способные из них вступали в комсомол (Коммунистический Союз Молодежи, из рядов которого выдвинулись многие олигархи и министры правительства России в конце 1990-х годов), а затем постепенно переходили на высшую ступень – в ряды КПСС.

Директор лагеря Жанна Николаевна приветствовала нас у входа в главное здание. Представительного вида женщина с седыми вьющимися волосами, в белом халате и с выражением хозяйки дома на лице, протянула нам для рукопожатий свою полную руку. Я был для нее первым человеком с Запада, с которым она встретилась, пояснила она, блеснув золотыми коронками зубов в растерянной улыбке. Нечто подобное мне приходилось слышать и раньше, во время поездок вдали от проторенных дорог. Играя в подобных случаях роль посла Запада, я всегда чувствовал некоторую неловкость, понимая, что, если я что-нибудь не так скажу или сделаю, то по мне люди будут судить о ведущих индустриальных мировых державах.

Жанна Николаевна руководила лагерем имени Крупской с 1969 года.

– С того года, когда вы послали человека на Луну, – заметила она, как будто я лично проектировал космический модуль «Аполло». В прошлом она была пионеркой, затем комсомолкой и теперь имела партийный билет коммунистической партии. Я спросил, не тяжело ли ей видеть, что работа всей ее жизни вдруг неожиданно пошла прахом. После долгой паузы она ответила:

– До таких мест, как Вологда, перемены доходят очень медленно. Посмотрим, приживется ли капитализм в России. Мы ведь очень своеобразные люди.

Жанна Николаевна была педагогом по профессии и, несмотря на свои сомнения в отношении нового порядка, считала своим долгом подготовить детей к наступающим временам.

– Мы должны научить юное поколение понимать, что представляет собой система свободного рынка, – сказала она, добавив с вежливо-формальной улыбкой: – Конечно же, не только одну молодежь.

Когда дело дошло до практического ознакомления пионеров с таинственными принципами экономики свободного рынка, Жанна Николаевна обратилась к одному из немногих, кто хотя бы смутно представлял эту концепцию, а именно, к Андрею Камину, бывшему пионеру вологодского лагеря, а ныне студенту четвертого курса экономического факультета МГУ. Вместе они приступили к разработке своего варианта экономической игры. В этом отдаленном регионе они воссоздали основные рыночные условия, характерные для любого большого города на Западе.