Когда корпорации правят миром

Философ XVII века Томас Гоббс довел материалистический монизм до своей крайней формы. Он утверждал, что вообще нет ничего, кроме материи. Если бог есть, то он должен иметь материальное тело. По его мнению, добро — это то, что доставляет нам удовольствие, а зло — то, что причиняет боль, и единственная достойная цель в жизни это добиваться наслаждения   — система ценностей, которая легла в основу моральных предпосылок экономического рационализма.

Институты религии и науки, каждый со своим взглядом на жизнь, с этого времени стали конкурировать задушу западных обществ. Дуализм (точка зрения, считающая, что материя и дух есть два совершенно различных и независимых аспекта реальности) дал философское оправдание этого разделения. В то время как Церковь ограничивалась управлением духовной жизнью, светское общество приняло материальный мир как первичную реальность, материализм как главную ценность и, в конечном счете, экономический рост как главную цель человечества.

Как философия науки материалистический монизм сделал возможным, и научные и технические достижения научно-промышленной эры. Как философия жизни, глубоко укоренившаяся в современной культуре, она привела нас на грань самоуничтожения, поскольку естественно ведет нас к принятию ценностей Гоббса. Это не позволяет нам распознавать какой-либо высший смысл или цель, которые выходят за рамки потворства нашим физическим аппетитам. Аесли мы принимаем такое потворство в качестве цели, то призыв ограничить потворство нашим аппетитам в интересах экономической справедливости или заботы о грядущих поколениях становится призывом принести в жертву то единственное, что придает смысл жизни. Отсюда следует, как иногда замечают корпоративные либертарианцы, что д ля тех, у кого есть средства, наиболее рациональным является продолжать радоваться жизни до конца бала. Если мы пожертвуем этими удовольствиями, а экологи в конце концов окажутся неправы, то мы зря пожертвуем смыслом своей жизни. Если же экологи окажутся правы и праздник жизни закончится нашим самоуничтожением, тогда мы, по крайней мере, взяли от жизни все, что смогли.

Материалистический монизм также подготовил почву для экономики, которая, намереваясь достичь статуса истинной науки, приняла рыночные цены, поддающиеся наблюдению и измерению, в качестве единственного арбитра человеческих ценностей. Фактически невозможно ни понять, ни объяснить ничего, кроме обыденного человеческого поведения, без анализа ценностей, привязанностей, стремлений, любви, психологических конфликтов, альтруизма, духовности, совести и даже метафизических верований, которые их подпитывают, а это все трудно поддается наблюдению и измерению. Таким образом, учитывая, как наука себя определяет, термин «общественные науки» содержит в себе противоречие.

Ученый-обществовед должен или по-новому определить положения науки, или по-новому определить природу человека в соответствии с этими положениями. Экономисты выбрали второй путь, постулировав гипотетического механистического экономического человека, стремящегося лишь к своему собственному удовольствию, которое соответственно определяется исключительно финансовыми категориями. Когда требуется модель человека, принимающего решения, — независимо от пола, — экономист подставляет воображаемого среднестатистического человека, заведомо лишенного человеческих качеств, который оценивает каждый выбор с точки зрения экономических выгод.

Устранив человека, экономисты затем устранили поведение. Придя к выводу, что взаимоотношения между людьми безнадежно сложны для измерения, экономисты предпочли наблюдать за поведением рынков, а не людей. Поведение рынка может быть описано изменением цен и денежными потоками, которые можно легко наблюдать и выражать в цифрах.

Поскольку наука должна быть объективной и свободной от ценностей, экономика предпочла свести все ценности к рыночным ценностям, измеряемым в рыночных ценах. Таким образом, воздух, вода и другие жизненно важные составляющие, которые природа дает нам бесплатно, считаются имеющими нулевую цену, до тех пор пока дефицит и приватизация не придадут им рыночную цену. В отличие от них золото и бриллианты, которые практически не имеют никакой ценности для поддержания жизни, оцениваются высоко, цена человеческой жизни вычисляется возможным заработком человека в течение жизни или его «вкладом в экономику». Как заметил недавно один циник «экономисты знают цену всему и не знают ценности ничего».

Этот ограниченный и материалистический взгляд на нашу природу, который выражается в материалистическом монизме, помогает объяснить тот основной парадокс, что современное общество определяет успех тем, насколько много человек накопил денег — простым количеством бумажек, или монет, или цифр в компьютере. Почему? Это одна из самых трудных загадок современного общества. Наш современник, философ Якоб Нидлман, хорошо пишет по этому поводу в своей книге «Деньги и смысл жизни»:

В другие времена и других местах не все хотели в первую очередь иметь деньги; люди мечтами о спасении, красоте, власти, силе, удовольствии, пристойности, ясном понимании, пище, приключениях, завоеваниях, удобствах. В наше время и в данном месте деньги — даже не обязательно те вещи, которые можно на них купить, но деньги — вот то, что все хотят иметь. Весь внешний расход энергии человечества теперь так или иначе связан с деньгами... Поэтому, если мы хотим понять жизнь, мы должны понять деньги на данном этапе истории и цивилизации  .

Из какого же источника деньги — простая цифра — черпают свою энергию? Ответ мы находим в утверждении Нидлмана: Весь внешний расход энергии человечества теперь так или иначе связан с деньгами. Деньги получают свою энергию от нас. Их энергия — это наша энергия.

В своем бестселлере (поданным газеты «Нью-Йорк тайме») «Кошелек или жизнь» Джо Домингес и Вики Робин утверждают, что деньги... это нечто, чего у нас слишком часто нет, что мы стремимся добыть, с чем мы связываем свои надежды на власть, счастье, безопасность, признание, удачу, удовлетворенность, достижение успеха и личную значимость  .

Помимо удовлетворения наших самых насущных потребностей, мы пришли к взгляду на деньги как на источник всех этих неосязаемых характеристик хорошей жизни, забыв о простой правде: только подделки хороших вещей поступают на распродажу. Истинно ценные вещи нужно зарабатывать отдавая себя в отношениях любви, дружбы и добрососедства, жизни в согласии с этическими принципами, а также развивая и применяя свои способности так, чтобы вносить вклад в жизнь окружающих.

Но эксперты по маркетингу бомбардируют нас со всех сторон сообщениями, несущими иную культуру. Они продают не порошок для стирки белья, а признание, достижение успеха и личную значимость. Они продают не автомобили, а силу, свободу и удачу — возможность чувствовать себя живым, причастным и свободным — вот чего мы в действительности хотим. А чтобы купить то, что предлагают нам продавцы, нам требуются деньги. Как объясняют Джо Домингес и Вики Робин:

Деньги есть нечто, на что мы обмениваем нашу жизненную энергию... Отведенное нам время на той земле, часы драгоценной жизни, которая нам отпущена. Когда мы отправляемся на работу, мы обмениваем свою жизненную энергию на деньги. Вот простая, но глубокая правда  .

Деньги в конечном счете — это не просто цифра. Это наш допуск к вещам, о которых мечтали люди в другие времена и в других местах. Это мера нашей жизненной энергии, затраченной на их приобретение. Деньги стали нашим ответом на вопрос: «Чего я стою?» и мерой нашей коллективной значимости и достижений как страны. Профессиональная благотворительность даже сделала деньги мерой сострадания: «Сделай благое дело. Вышли нам чек сегодня». Когда мы определяем свою значимость количеством денег, мы попадаем в нисходящую спираль отчуждения от жизни, от нашей духовной природы (см. рис. 21.1).