Газета Завтра 189 (28 1997)

В. С. Ну, легче или труднее — здесь не мне судить, потому что у нас трудностей своих столько, что не хватает времени их преодолевать. Но разница некоторая существует в отношении общества к пограничникам и к другим силовым структурам. Первая причина — это глубокие нравственные корни пограничников, костяк которых, естественно, составляет офицерский корпус. Все, что в нас есть, — закладывалось еще сызмальства. Кто-то начинал службу с рядового на заставе, кто-то — с курсантской скамьи в училище. Но везде с первых же дней закладывались в нас патриотизм, любовь к границе Отечества, самопожертвование и бескорыстие. У нас традиционно предметом особого внимания была чистота — не действий даже, а помыслов: с довоенных лет, а может, и с петровских времен даже это идет. Поэтому в рядах пограничников не было места непатриотам, непрофессионалам — они не приживались попросту. И вот, когда на страну выпала пора перестроек и радикальных реформ, в том числе и в силовых структурах, мы, пограничники, оказались той структурой, которую эти вихри не только не сломали, но даже и не согнули, не заставили изменить вере в необходимость охранять и защищать государственную границу. Вот это самое главное.

И, конечно, в руководство ФПС, на наше счастье, был назначен такой высочайший профессионал, как генерал армии Николаев Андрей Иванович. Среди офицеров так говорят: “Самое ценное, что он носит — это даже не высокие погоны на плечах, а голову”. И душа у него настоящего офицера: нравственность, которая просто служит примером для подражания, бескорыстие, преданность делу в это тяжелое время. Именно с Николаевым абсолютное большинство наших офицеров связывают тот факт, что пограничные войска не развалились, устояли, — более того, совершенствуют свою деятельность и помогают пограничникам других стран Содружества. Сейчас директор пограничной службы находится в поездке по Молдавии — и не от хорошей жизни, поверьте, а потому, что там система охранной службы границы развалилась, и этот развал непосредственно несет в себе угрозу российским национальным интересам. Причем это не разовый выезд, а постоянная целенаправленная работа ведется.

А. П. Я, к сожалению, не знаю Андрея Ивановича лично, смотрю как бы со стороны, и на меня он производит впечатление блистательного генерала, в хорошем смысле кастового, с чисто военным благородством и такой рафинированностью военной на фоне настоящей человеческой скромности. А вот как Ваш путь складывался? Вы сказали, что успели повоевать. Это, если не секрет, где — в Афганистане?

В. С. Окончил я алма-атинское пограничное училище, после окончания которого попал в Западный пограничный округ, семь лет там прослужил, был заместителем и начальником заставы, потом меня направили в Академию имени Фрунзе. Окончил ее и получил назначение в Среднеазиатский пограничный округ, где служил на различных должностях, которые были связаны с выполнением специальных задач на территории Афганистана. Семь лет прослужил там: от офицера до заместителя начальника оперативной группы и заместителя начальника штаба округа, после чего меня снова направили учиться в Академию Генштаба, откуда вернулся уже заместителем командующего округом. Далее — Северо-западный пограничный округ, первый заместитель командующего, начальником штаба год проработал — и вот четвертый год являюсь командующим в Тихоокеанском округе.

Что касается Афганистана, то у пограничных войск КГБ СССР там была своя зона ответственности, ее называли еще буферной зоной. Это полоса территории глубиной от 80 до 150 км вдоль государственной границы СССР со стороны Афганистана. И в этой зоне ответственности находилось, о чем почти не писали, свыше сорока наших гарнизонов: от Чекаба до Мазари-Шарифа. По сути, в каждом центре северных провинций находились наши оперативные и мотоманевренные группы численностью от 14 до 17 тысяч человек, которые выполняли специальные задачи пограничной службы.

Пользуясь случаем, могу Вам один исторический секрет открыть: последним нашим солдатом, который вышел из Афганистана, был рядовой советский пограничник, и случилось это в 16 часов 21 минуту 15 февраля 1989 года через Мост Дружбы на участке Тактабазарского погранотряда. Выход был вдоль реки Мургаб. Я был у генерал-лейтенанта Коробейникова, которого начальник погранвойск СССР генерал армии Матросов назначил непосредственным руководителем вывода, начальником штаба и вел учет, когда, с какого направления какие подразделения вышли. Мы были, по сути дела, арьергардом и выходили уже после того, как отгремели фанфары, когда откушали плов и шашлык, когда прошел командующий 40-й армией, после того, как разъехались пресса и телевидение — в 15 часов 30 минут вышла на этом направлении последняя наша мотоманевренная группа и сбросила в Аму-Дарью обувь, оставленную кем-то на Мосту Дружбы.

А. П. Живописную картину Вы нарисовали. Но все это в прошлом, а как все же сейчас? Каким образом в стройную, налаженную жизнь погранзастав, в быт погрангородков врывается сегодняшняя трагедия? Чем отличаются, например, ребята-призывники от дореформенных?

В. С. Разница значительная. Если до 91-го года сто процентов призывников имели законченное среднее образование и выше, то сейчас только процентов 70 — 75. Если раньше ни одного призывника не брали, кто имел приводы в милицию, то сейчас на это вообще не обращают внимания, в пограничники попадают даже люди с условной судимостью. Кроме того, примерно 15% — с дефицитом веса, а раньше ни единого человека с дефицитом веса не брали. Почему? Не из кого выбирать. У нас два раза в год призывы, весенний и осенний, и численность призыва различная. Так вот, с последних призывов я формирую учебные пункты со щадящим режимом и усиленным питанием, солдаты их уже прозвали “откормфермы”. Там идет питание за счет подсобного хозяйства и улова рыбы, обучаются там ребята не три месяца, а шесть, чтобы они набрали вес и могли вынести те сильные физические и моральные нагрузки, которые встретятся им непосредственно на государственной границе.

Далее. Если раньше не было ни одного призывника, который до призыва нигде не учился и не работал, то сегодня таких до 40%. Вопрос возникает: а чем они занимались на гражданке? С чем пришли в пограничные войска? Это — трагедия, конечно. И проявляется она иногда очень неожиданно. Вот последний случай — на 8-й заставе в бухте Преображения, в Находке. Там кого только не было уже: и прокуратура, и ФСБ, и служба собственной безопасности округа разбиралась, журналисты ездили — я никому не запрещал. Официального заключения по этому ЧП нет, так что поверьте на слово.

Вот получает солдат в начале года письмо от матери, ему увольняться весной, и та ему пишет: “Сынок, здравствуй, вот получили твое письмо, спасибо. Дома все нормально, новостей больших нет”. Дальше пишет, что сосед дядя Петя запил и помер, а соседка такая-то бегает на панель, мать с отцом переживают за нее, бьют, ничего не получается. Еще один сосед из-за безысходности повесился. Такие вот примеры из жизни, а в конце: “Мы тебя ждем, соскучились”. А мысль-то подспудно просматривается: хотим повидаться, но делать у нас нечего — оглядись там, где служишь: может, можно зацепиться, устроиться на работу, обеспечить себе более-менее нормальные условия существования. А что в Преображении? База тралового флота, половина безработных, вторая половина месяцами не получает зарплату. Ну хорошо бы, один солдат такие письма из дому получал, но ведь у многих та же ситуация, морально и психологически их эта обстановка, которая ожидает после увольнения, уже давит. И вот однажды, просматривая по телевизору фильм, один из тех, от которых меня лично коробит, где пропагандируются индивидуализм, секс, насилие, — этот сержант и говорит приятелю: “Слышь, Петро, вот это жизнь — смотри! Девочки, деньги… А куда мы поедем на гражданку? Лучше вот так вот три денька хотя бы пожить, чем всю оставшуюся жизнь мучиться, как мучаются наши близкие, родители наши. Куда ни глянь, работы нет, зарплаты нет, выживают кто как может. Так лучше три дня пожить, а там — хоть трава не расти!”